В свободном и конкурентном обществе, где люди равны перед законом и где есть возможность реализовать свои способности, такое утешение невозможно. Общество свободной конкуренции подобно гонке, где каждый начинает на одной и той же черте. Тогда тот, кто прибегает к финишу первым, действительно самый лучший. Проигравшим приходится с этим смириться. Они не только чувствуют себя хуже, но это чувство заставляет их ненавидеть того, кто достиг успеха. Таким образом тайно они начинают питать эмоции, которые теперь будут направлять их политическое поведение — эмоции зависти. В каком-то смысле они становятся похожи на Яго, который говорит о Кассио: «У Кассио жизнь так красива, что я сам себе кажусь уродом».[166]
Кассио красив, поэтому Яго должен погубить его, чтобы самоутвердиться и почувствовать себя лучше.
Вернемся к нашему работнику, который, вместо того, чтобы ненавидеть себя за то, что он хуже, начинает завидовать более успешным людям. Поначалу его обиды невразумительны и не имеют подходящей отдушины. Затем появляется прогрессист, кто-то типа Обамы. Этот Обама испытывает не меньшую зависть, чем обычный рабочий. Почему? Вовсе не потому, что Обама лишен талантов, но потому, что он лишен таланта в том, что нужно для того, чтобы преуспеть в обществе, построенном на коммерции. Обама не может делать то, что делает Стив Джобс. Он не может вести бизнес, и никогда не мог. При всех ресурсах правительства он не смог сделать даже работающий веб-сайт по государственной программе здравоохранения. Следовательно, Обама чувствует сильную зависть к превосходству предпринимателей. Он знает, что у него есть способности, но это способности другого типа: способности к произнесению речей и мобилизации сил, способность завоевывать внимание толпы. Он решил применить эти способности для того, чтобы уничтожить ненавистного предпринимателя, чтобы установить свое превосходство путем государственного контроля.
Так завистливый политик, подобный Обаме, говорит человеку, испытывающему зависть: на самом деле ты не завидуешь — ты испытываешь справедливое возмущение. Именно эти чувства переживает он сам.
В таком случае у вас есть полное право чувствовать обиду и даже быть в гневе. Этот успешный соотечественник крадет у вас. Вы работаете так же много, как он, но он, тем не менее, забирает всю прибыль. В действительности вы производите столько же, сколько он, так что прибыль в такой же мере принадлежит и вам. И вот появляюсь я, чтобы восстановить справедливость в отношении вас. Если вы проголосуете за меня, я воспользуюсь властью государства, чтобы отнять то, что принадлежит другому. Затем я дам кое-что из отнятого вам. Разумеется, Обама забывает упомянуть, что в процессе этого растет его собственная власть. Он, а не вы, приводит в действие рычаги государственного контроля. Он использует вас, чтобы достичь своих собственных целей, а его цель — захватить тех, кто создает богатство. Но для утоления своей зависти и обиды вы нанимаете его, чтобы он работал на вас, отнимая деньги у других и отдавая их вам.
Именно так добропорядочный гражданин становится тем, кто крадет у других. Его зависть — невидимый порок, который раньше оставался в тайне. Идеология прогрессизма дала этой зависти политическую форму, позволяющую ей проявиться открыто и выглядеть нравственно оправданной. Теперь тот, кому раньше зависть приносила такие огорчения, может чувствовать себя лучше, несмотря на эти чувства. Порок притворился добродетелью. Теперь человек из нашего примера охотно поддерживает прогрессистов в их желании использовать мощь государства для того, чтобы отнимать и захватывать прибыль сограждан, вносящих самый большой вклад в развитие и достойных за это самой большой награды. Результат максимально приятный — те, кто испытывает зависть, могут пользоваться плодами этого грабежа и одновременно считать, что выступают за социальную справедливость. Что касается правительства, во имя борьбы с преступлением — воровством, которое, как мы продемонстрировали, большей частью отсутствует — под руководством прогрессистов оно само стало грабителем-взломщиком. Это кража того типа, который часто встречается в странах Третьего мира, где полиция оказывается на стороне грабителей.
С тех пор как Обама стал президентом, консерваторы и либертарианцы постоянно критикуют правительство, но похоже, что эта критика никуда не ведет. Давайте посмотрим, почему это так. Первое критическое замечание заключается в том, что правительство неэффективно. Очевидность этого может легко продемонстрировать любое посещение почты, отдела регистрации транспортных средств или иммиграционной службы. Правительство печально известно тем, что впустую тратит средства, и это связано не только с плохим управлением. Эта проблема внутренне присуща самому правительству. За что бы ни взялось правительство, оно делает это плохо. Это верно как для Министерства обороны, так и для Министерства труда. Частично причина такого положения дел в том, что правительство — это чиновники, тратящие чужие деньги. Естественно, они расточительны — ведь это не их деньги. Кроме того, они не охвачены законами рынка — следовательно, для них не существует «итоговой строки» их деятельности. Частные инвесторы, принимающие неверные решения, оказываются за это наказаны. Бюрократы, принимающие неверные решения, не несут никакой ответственности за последствия своих действий. Частные предприятия, не приносящие прибыли, закрываются, однако правительственные программы — за очень небольшим исключением — перефразируя Рейгана — остаются самым вечным, что мы можем найти на земле.
Еще одной причиной, по которой централизованное правительство оказывается настолько неэффективным, служит то, что ему просто недоступна информация, необходимая для принятия верных решений, которой обычно владеют люди на местах. Этот аргумент стал известным благодаря Фридриху Хайеку, и он никогда не был опровергнут. Например, зададим себе следующий вопрос: что происходит в это мгновение в Нью-Йорке на пересечении Лексингтон-авеню и Пятьдесят четверной улицы? Обама этого не знает, как и его чиновники в Вашингтоне. Но парень, живущий неподалеку, или человек, продающий хот-доги на перекрестке, или компания, которая собирается открыть здесь магазин — эти люди, скорее всего, знают о том, что здесь происходит, намного лучше. Следовательно, они способны принимать более информированные решения. Даже если чиновники могли бы быть не менее мотивированными, чем представители частного сектора, они просто не владеют адекватной информацией, позволяющей принимать мудрые и эффективные решения. Дело в том, что нам нужны правила и регулирование — в этом смысле нам нужно управление — но наилучшее результаты управления нам обеспечивает децентрализованная сеть частных и государственных институтов. Централизованное правительство просто плохо приспособлено для того, чтобы принимать множество решений, которые лучше оставить людям на местах — местному бизнесу, местным организациям гражданского общества и местному правительству.
Второй недостаток правительства, о котором я уже упоминал, когда говорил об инициированной Обамой реформе здравоохранения, состоит в его претензиях на то, что оно способствует укреплению моральных устоев граждан, в то время как на самом деле его политика не имеет ничего общего с моралью.
Я проиллюстрирую эту мысль с помощью вышеупомянутой реформы здравоохранения. Во время недавних дебатов меня спросили: почему, как христианин, я не поддерживаю программу, дающую нам возможность исполнить свой моральный долг — помогать своим ближним? В ответ я привел следующий пример.
Представим, что мы с вами гуляем вдоль реки и я ем бутерброд. Вы говорите мне, что хотите есть, и просите у меня половинку бутерброда. Я даю вам половинку. Это, как я считаю, несомненно нравственный поступок. Я совершил доброе дело, и могу этим гордиться. Вы испытываете благодарность, и возможно, однажды, когда у вас будет с собой бутерброд, вы тоже захотите поделиться им с кем-то другим.
Теперь давайте рассмотрим другой случай. Пусть все будет точно так же, как в первом примере, но теперь я отказываюсь поделиться бутербродом. В этот момент на белом коне появляется сам Обама. Он спешивается, приставляет к моей голове пистолет и говорит: «А ну, отдай этому парню половину своего бутерброда!» И я отдаю.
Заметьте, что результат кажется таким же, как в первом примере. В обоих случаях каждый из нас съел по полбутерброда. Но с точки зрения нравственности, во втором случае картина совершенно другая. Я не могу считать, что поступил добродетельно, потому что поделился бутербродом не добровольно, меня заставили это сделать. Вы, получив половину бутерброда, тоже не чувствуете благодарности. Напротив — вы чувствуете, что это ваше право. Возможно, вы думаете: «Почему это мне досталась только половина бутерброда? Этот жадный эгоистичный парень должен был отдать мне весь бутерброд». Если бы Обама был частным лицом, его действия, которые мы одобряем в исполнении правительства, стали бы почвой для обвинений в нападении, вымогательстве и краже. Этот пример иллюстрирует, как государственное принуждение отнимает благородство и высокие моральные качества у всех взаимодействий.
