Ознакомительная версия.
B данном случае факторами перемен станут объективные и субъективные моменты. К первым мы бы отнесли ухудшение экономической конъюнктуры и нарастание диспропорций внутри страны, ко вторым — усталость от несменяемости власти.
Сегодня правительство не способно обеспечивать экономический рост без повышения сырьевых доходов — во второй половине 2013 года промышленность начала сокращать выпуск продукции, доходы населения стагнируют. Стоит обратить внимание на то, что внутри-и внешнеполитическая стратегии власти прямо противоречат задачам стимулирования роста. Внутри страны продолжается повышение налогов для нужд финансирования госпрограмм, которые почти никак не сказываются на развитии экономики (на саммит АТЭС в 2012 году, Олимпиаду в Сочи в 2014 году и чемпионат мира по футболу в 2018 году уйдет более €100 млрд. бюджетных средств); на внешней арене В. Путин стремится снизить накал противоречий вокруг «горячих точек» типа той же Сирии — вопреки тому, что война и дестабилизация на Ближнем Востоке были бы крайне выгодны России, так как обернулись бы резким ростом нефтяных цен. Но в обоих случаях приверженность «государству» вынуждает российское руководство сделать ошибочный выбор. B условиях стабилизации нефтяных цен власти потребуется снижать расходы (разговоры о чем уже начались) — а это вызовет лавинообразный спад инвестиций, сокращение спроса и активизацию оттока капиталов. B результате Россия начнет проводить активную политику заимствований, доведя уровень государственного долга до 40–50 % ВВП к 2018 году — что сегодня кажется предельно возможной для ее экономики величиной. Государственные компании будут направлять все имеющиеся у них ресурсы на обслуживание интересов власти; фондовый рынок будет уверенно снижаться; обострятся отношения между Кремлем и крупными предпринимательскими группами — вплоть до «мягкой национализации» части их активов. Иначе говоря, тупик в экономике породит серьезные напряженности во властных элитах — вплоть до того, что возникнут явные сомнения в способности В. Путина руководить страной.
Одновременно начнет усиливаться недовольство регионов Центром. Уже сегодня дисперсия валового регионального продукта между самыми богатыми территориями страны (Тюменской и Сахалинской областями с показателями регионального продукта в 987 и 970 тыс. рублей на человека) и самыми отстающими (Чечней и Ингушетией с 55 и 52 тыс. руб.) составляет 18–19 раз, что в 10 раз больше, чем между самыми успешными и наиболее отстающими штатами США и в 2,4 раза больше, чем между такими же бразильскими территориями (см.: Зубов Валерий и Иноземцев Владислав. «Дотации никогда не порождают богатства» // Коммерсант-Власть, 6 мая 2013, с. 26). При этом около 75 % российского экспорта происходит с территорий, расположенных к востоку от Урала, что предполагает вывоз богатств на $370–400 млрд. в год — в то время, как бюджетные инвестиции в регион не превышают $20–25 млрд. ежегодно (см.: Зубов Валерий и Иноземцев Владислав. Сибирское благословение. Москва: Аргамак-Медиа, 2013, с. 48).
За время правления В. Путина доля федерального бюджета в общей бюджетной системе страны выросла с 49 до 67 % — а это означает, что регионы обладают сегодня все меньшими правами. Возвращение выборов глав субъектов федерации в 2012 году способно в относительно недалекой перспективе породить всплеск регионального самосознания и требования более справедливого распределения финансов и полномочий. B России, таким образом, реформы могут начаться не из центра, как в большинстве успешно модернизировавшихся стран, а из регионов, намного более заинтересованных в развитии страны, чем Москва, скорее стремящаяся сохранить status-quo.
Ha эти тенденции может «наложиться» и фактор усталости от несменяемости власти. Согласно опросам общественного мнения, менее 35 % граждан страны в 2012 году высказывались за то, чтобы в 2018-м во главе России вновь оказался В. Путин (согласно опросу, проведенному Левада-центром 19–22 окт. 2012 г.: www.levada.ru/26-10-2012/40-rossiyan-ne-khotyat-videt-putina-prezidentom-posle-2018-goda, сайт посещен 14 сентября 2013 г.) — хотя все те же граждане в том же 2012 году избрали его президентом с официальным большинством в 63,6 % голосов. Сегодня недовольство населения «назначенными сверху» руководителями нарастает: на выборах 8 сентября 2013 года не имеющий никакого административного опыта блоггер А. Навальный получил 27,2 % голосов на выборах мэра Москвы (и только фальсификации обеспечили действующему мэру победу в первом туре голосования), а в Екатеринбурге, 4-м по размеру городе России, мэром был избран популярный борец с наркоманией и преступностью Е. Ройзман. До 2018 года в России предстоят перевыборы более 70 губернаторов и всех мэров крупных городов — а потому в стране могут появиться новые политики федерального уровня. Выборы в Государственную думу, пока планируемые на 2016 год, могут быть проведены досрочно ввиду снижения рейтинга правящей партии — но в любом случае в 2018 году власть окажется перед крайне сложным выбором. Новое выдвижение В. Путина может вызвать жесткое отторжение избирателей, замена его очередным преемником означала бы признание слабости президента, что он вряд ли сочтет допустимым. Иррациональное стремление В. Путина к удержанию власти может стать главным «спусковым крючком» перемен уже в 2018 году. Однако этот сценарий выглядит намного более катастрофичным, чем тот, что был назван нами «пессимистическим»: в случае выдвижения В. Путина и его поражении на выборах система пойдет на массовые фальсификации и подлоги — следствием чего станут революционные события, чреватые в России затяжными потрясениями; в случае замены нынешнего президента любым человеком его команды будет дан старт активной внутриэлитной борьбе, которая в итоге также может привести к неконтролируемым последствиям. Россия в 2018 году, как бы ни пошло ее развитие в ближайшие пять лет, останется крайне привлекательным «призом», за который ее элиты готовы будут вести непримиримую борьбу как друг с другом, так и с собственным народом. B случае, если система достигнет точки нестабильности к 2018 году, переход ее в новое качество не будет столь мягким и «однозначным», как в середине 2020-x. Поэтому, хотя мы и считаем этот сценарий «оптимистичным» (каждый из авторов хочет, чтобы Россия сменила ее нынешний курс на более современный), мы отдаем себе отчет в том, ни в одном из вероятных сценариев эта смена не будет легкой.
Подводя итог, следует остановиться на тех чертах облика «России-2030», которые объединяют оба прогноза и представляются очевидными при любом ходе событий.
Во-первых, в 2030 году Россия будет более слабой экономически по сравнению как с EC (вследствие его расширения и дальнейшей политической консолидации), так и с Китаем (по причине его продолжающегося быстрого роста). Ее экономика останется сырьевой, промышленное развитие будет зависеть от кооперации с развитыми странами, а технологического прорыва не произойдет как по причине невостребованности инноваций в сырьевой экономике, так и вследствие «утечки мозгов» из страны, где авторитарная власть заинтересована в деградации образования.
Во-вторых, в 2030 году Россия окажется более изолированной в геополитическом отношении за счет расширения EC на Восток, усиления Китая в Центральной Азии и краха интеграционного проекта на постсоветском пространстве. Последнее будет обусловлено как нежеланием самих россиян объединяться с культурно чуждыми государствами Центральной Азии, так и с кристаллизацией интересов элит постсоветских государств, заинтересованных в сохранении своего суверенитета и в сотрудничестве с более экономически состоятельными государствами, чем Россия.
В-третьих, уже с 2017–2020 годов в России серьезно обострятся внутренние социальные и политические противоречия — хотя сегодня нельзя с уверенностью сказать, приведут ли они к смене нынешней политической элиты до 2024–2025 годов. B то же время практически очевидно, что к 2030 году путинский режим будет демонтирован, и страна в очередной раз начнет экспериментировать с демократической системой и более свободной, нежели сегодня, экономикой. Мы не можем сегодня утверждать, лучше или хуже будет она подготовлена к такому экспериментированию, чем в 1987–1991 или в 1998–2000 годах; это будет зависеть прежде всего оттого, «прагматичной» или «политически активной» окажется современная российская молодежь.
Завершая, остается заметить, что Россия в 2030 году никуда не исчезнет с карты мира, не разрушится и не распадется на отдельные государства — и это значит, что Европейскому Союзу придется и далее иметь с ней дело как с важным экономическим и политическим игроком. Выступая за то, чтобы Запад в целом и Европа в частности шли сегодня на минимальные уступки путинскому режиму, мы тем не менее полагаем, что после 2020 года у Европы не останется альтернативы инкорпорированию России в состав Европейского Союза. Сегодняшние проблемы России во многом порождены тем, что на волне эйфории конца 1980-х — начала 1990-х годов ни США, ни Европа не предприняли ничего, чтобы ввести Россию в рамки современных интеграционных структур. Пропустить такой шанс еще раз было бы непростительным — потому что какой бы ни стала наша страна к 2030 году, она по духу будет несомненно более «европейской», чем нынешняя путинская Россия.
Ознакомительная версия.
