Вот почему тем, кто отказывается от серьезного пересмотра «антисталинской парадигмы», ничего не остается, как отбрасывать (или замалчивать) доказательства бухаринской вины. Что влечет за собой отказ от рациональных подходов в научно-исторических исследованиях. Ведь если «антисталинская парадигма» и все от нее зависящее подлежат обязательному сохранению, неприемлема будет сама мысль о возможной виновности Бухарина, причем независимо от силы и числа доказательств, ее подкрепляющих. Или, говоря иначе, нет НИКАКИХ исторических свидетельств, которые могли бы оказаться приемлемыми для адептов «антисталинской парадигмы».
Что это значит? Одно из следствий состоит в том, что лишь теперь мы можем начать серьезное изучение истории СССР, его успехов и неудач. Каковы бы ни были формы причастности антисталинской оппозиции к убийствам, террору, сотрудничеству с германским фашизмом и японским милитаризмом, на сегодня накопленных исторических материалов вполне достаточно, чтобы убедиться: ни троцкистам, ни «правым» не удалось предложить никакой позитивной альтернативы политике Сталина.
СМЕНА ПАРАДИГМИстория сталинского СССР в интерпретации Хрущева, равно как и родственная ей троцкистская трактовка, в течение полувека лежала в основе основ антикоммунистических догм периода «холодной войны», но сегодня показала свое банкротство. Конечно, для всеобщего признания факта столь масштабного фиаско потребуется еще какое-то время. Процесс начат и продолжает активно идти в современной России. Но на Западе он встречает сильное сопротивление со стороны ученых-антикоммунистов. Демонизация СССР остается проверенным средством в арсенале противников коммунизма.
В России наших дней историография Советского Союза четко поделена на сторонников версии, демонизирующей СССР при Сталине, и на тех, кто, не соглашаясь с такой интерпретацией, отстаивает правоту новых парадигм. Для исследователей, отвергающих историческую концепцию «холодной войны», существенным подспорьем служит то, что миллионы граждан России с душевным трепетом и почтением оглядываются на время Сталина, когда, несмотря на множество прорех и пороков, потерь и неудач, СССР достиг потрясших весь мир успехов.
Помимо растущего числа новых документальных свидетельств есть еще один могучий стимул, побуждающий многих в России отказаться от проеденной молью концепции советского прошлого, — понимание того, что сторонники «антисталинской парадигмы» служили и продолжают служить интересам бывшей партийной номенклатуры, которая, как и раньше, продолжает контролировать политическую и экономическую жизнь в странах бывшего СССР. Оправдание ею т. н. перестройки — политики ползучего демонтажа социалистических завоеваний, уничтожившей сбережения миллионов граждан и катастрофически понизившей жизненный уровень трудящихся, — шло бок о бок с разнузданной клеветой на Сталина, притом еще более оголтелой, чем в годы правления Хрущева и его клики.
Нужно оглянуться и по-новому взглянуть на советское прошлое, проникнуться уважением к большевикам за их удивительный, хотя и неудавшийся эксперимент по построению общества, свободного от капиталистической эксплуатации. Но во имя объективной оценки нужно будет отбросить антикоммунистическую ложь и предвзятые толкования «правых» и «леваков». Потребуется еще очень много усилий, чтобы изучить уроки советского эксперимента, но без шор лживой исторической концепции, которая в конечном счете нацелена на то, чтобы капиталистическая эксплуатация воспринималась всеми как нечто незыблемое и благотворное.
Огромный массив документов хранится в засекреченных архивах бывшего СССР, и все они когда-нибудь будут преданы гласности. Их появление неизбежно, и мы ожидаем этого времени с большим нетерпением. Банкротство «антисталинской парадигмы» будет хорошим подспорьем на этом пути.
Личные показания Н. БухаринаВ настоящих показаниях я хочу дать историческое развитие контрреволюционной организации «правых», начиная с ее зародышевых форм и включая в анализ ее идейные и организационные истоки и предпосылки.
I. ОБЩИЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ АНТИЛЕНИНСКИЕ МОИ ВЗГЛЯДЫ
Я прежде всего хочу остановиться на своих собственных теоретических антиленинских и антимарксистских ошибках, чтобы дать известный общий теоретический фон для последующего изложения и чтобы не повторяться при рассмотрении частных вопросов.
1. Непонимание диалектики и замена марксистской диалектики т. н. теорией равновесия. Известно, что в «завещании» Ленина указано, что я не понимал диалектики и серьезно ее не изучал. Это было совершенно правильное указание. В чисто философской области я шел от изучения т. н. «новейшего позитивизма», находился под влиянием А. БОГДАНОВА, которого хотел лишь интерпретировать на материалистический лад, что неизбежно вело к своеобразному эклектизму, попросту теоретической путанице, где механический материализм соединялся с пустыми схемами и абстракциями. Абстрактный схематизм гонится за «последними обобщениями», отрывая их от многообразия быстро текущей жизни, и в этом мертвом подходе к процессам истории и исторической жизни лежит корень огромных моих политических ошибок, при определенной обстановке переросших в политические преступления. Можно привести много примеров этой стороны дела. Когда на VI съезде партии я недооценивал роль крестьянства, а еще ранее национального вопроса, это означало непонимание конкретной исторической обстановки и конкретных этапов развития; когда я во время брестского мира вел борьбу против Ленина, я не понимал, что конкретнейшим из конкретнейших вопросов о «мужике» и был именно вопрос о том, чтобы дать массе «передышку», и подменял живые потребности момента общелитературными рассуждениями о том, что пролетарское отечество должно быть защищаемо; когда в профсоюзной дискуссии я занимал антиленинскую позицию и шел вместе с Троцким, я не понимал, что через вопрос о профсоюзах решается и вопрос о нэпе в одной из его конкретных сторон: и наоборот, много позднее та же антидиалектическая позиция приводила к правым ошибкам: когда уже намечалась полоса обостренной классовой борьбы, из обшей схемы о движении к бесклассовому обществу я делал вывод о невозможности на данном этапе обострения классовой борьбы и т. д. и т. п.
Замена диалектической гибкости и величайшей конкретности абстрактными схемами подновленной «теории равновесия», при всех уверениях о подвижном равновесии, на деле означала фиксацию мертвой абстрактности и статики, что мешало мне видеть конкретные изменения во всем их многообразии и сложном переплете явлений.
Теория государства и теория пролетарской диктатуры. Известно, что В.И. Ленин обвинял меня в том, что я концентрирую все внимание на разрушении буржуазного государства — с одной стороны и на бесклассовом обществе — с другой, не уделяя достаточного внимания переходному периоду пролетарской диктатуры. Мне это совершенно правильное замечание Ленина казалось вопиющей несправедливостью, ибо — полагал я — я отнюдь не страдаю этим грехом. Однако, совершенно очевидно, что именно здесь лежал один из корней позднейшей идеологии правых. В самом деле, в основе нашей идеологии лежала недооценка организационных возможностей пролетарской диктатуры, переоценка рыночной стихии и свойственных ей «экономических законов»: все наши взгляды на рынок, образование цен, формы государственного вмешательства, пропорции народного хозяйства, соотношение между индустрией и сельским хозяйством, вопрос об индивидуальном крестьянском хозяйстве и т. д. и т. п. — теоретически упирались и в этот вопрос, вопрос об организационных возможностях изменить «экономические законы» нажимом пролетарской диктатуры. То, что было уместно в первых фазах нэпа, антидиалектически переносилось нами на другие условия, и этот перенос опирался на недооценку мощи государственного аппарата возросшей и укрепившейся диктатуры пролетариата.
Теория классовой борьбы в условиях пролетарской диктатуры. Здесь я делал совершал ту коренную ошибку, что из общего соображения о движении к бесклассовому обществу, я делал вывод, что после сокрушения помещиков и капиталистов наступает этап «равновесия» между пролетариатом и крестьянством, «двухклассовое общество», в котором классовая борьба постепенно затухает. Я опирался здесь на антидиалектическое и антиленинское толкование всех мест из Ленина, где последний говорит о мирном и реформаторски-культурном характере нашей работы вообще и в деревне — в частности и в особенности. Я «проглядел» поэтому и нарастающее сопротивление кулачества, и неизбежное в таких условиях колебание части середняка, т. к. обстановку развертывающихся диалектических противоречий нэпа и тот факт, что продвижение социализма, сужая базу его классовых врагов, приводит к обострению методов борьбы их против социализма. Эта об'ективная закономерность вменялась поэтому мною в вину партийному руководству, тогда как задача заключалась в преодолении этого сопротивления всеми мерами. Сущностью и теоретической основой моих взглядов в этой области было представление о мирной эволюции с затуханием классовой борьбы. Это, в связи с вышеизложенным положением о переоценке рыночной стихии, привело и к антиленинской трактовке ленинского «кооперативного плана», что играло большую роль в последующей идеологии правых. По этому представлению, главный путь, магистраль развития социализма в деревне, лежит не через производственное об'единение крестьянских хозяйств, а через процесс обращения, через втягивание их через рынок, через торговую кооперацию, кредит, систему банков и т. д… при чем «кулацкие гнезда» будут мирно врастать в социализм. Таким образом, важнейший вопрос о соотношении между пролетариатом и крестьянством трактовался мною в корне неверно. Вместо воздействия государства — самотек: вместо обострения классовой борьбы — ее затухание: вместо теоретической базы для производственного кооперирования — рынок: вместо сокрушения кулачества — перспективы его мирного врастания и лозунг «обогащайтесь». Здесь складывались предпосылки позднейшей прямой борьбы с партией и контрреволюционных выводов как в идеологической, так и в практически-политической области.
