Диссиденты вечно цеплялись к «законности», их любимой шарманкой было: «Власти, соблюдайте Конституцию!»
Они искренне не понимали различие закона и совести (поскольку не были русскими) — или придуривались? Не знаю. Но в любом случае их требование законности расшатывало страну.
Сеть законов выдумана юристами для оправдания своего паразитизма. Чем сложнее система кодексов, тем сытее адвокаты, нотариусы и прочие ненужные обществу крючкотворы. А еще — в мешанине указов, постановлений, актов всегда можно найти лазейку — и обернуть дело так, как хочет конкретный юрист (вернее, нанявший его проходимец). «Закон что дышло…»
Эта система субъективна и нестабильна. Скажем, сейчас «законны» итоги приватизации 1990-х, и бандиты, укравшие почти все национальное достояние, могут спать спокойно. Но этот закон можно отменить (давно пора), и олигархов раскулачат. То и другое юридически безупречно!
Так что дело не в законах, а в том, кто и с какими целями их пишет.
Совсем без правовой базы, конечно, нельзя. Жизнь общества надо как-то регулировать.
Но, во-первых, «надо различать то, что написано на бумаге и имеет претензию быть законом, и то, что в реальности функционирует в качестве закона»[426]. Неписаное зачастую гораздо прочнее.
А во-вторых, работают лишь законы, согласные национальному духу. Для русских особенно ценна СПРАВЕДЛИВОСТЬ, и примем мы лишь те законы, которые ее утверждают.
Пока юридическая система несправедлива (одобряет олигархов, запрещает спасительную идеологию, ущемляет права титульной нации и т. д.), преступность и коррупция останутся вечно.
Отцы перестройки врали (самое поразительное: врут и теперь!) о «естественности» рыночной экономики. На самом-то деле естественно натуральное хозяйство, потому оно так и названо (натуральное, природное, органичное). Первым возникло именно оно, и рынку оно противоположно.
Смотрите: живет семья в дикой местности (степь, лес). Отец строит дом, охотится, возделывает землю; мать одежду ткет, готовит, доит корову; дети им помогают. На минимальном уровне потребления можно жить так вечно. Даже в ХХ веке тайга десятилетиями скрывала несколько старообрядческих семей.
Но в одиночку неудобно: не может мужик одновременно быть пахарем, плотником, кузнецом, рыбаком и охотником. Рук не хватит. Разумнее жить большой деревней, где эти работы распределены: к чему душа лежит, тем и занят. Деньги не нужны, пасечник дает столяру горшок меда, получает табуретку. Никто не станет паразитом: способа нет. И вся деревня живет, в сущности, как большая семья.
Уровень жизни гораздо выше, чем у семьи маленькой. Но хочется еще, нужны машины. Рядом появляется завод и город при нем. Горожане дают крестьянам трактора, стекло, телевизоры — получают еду.
Тут уж без денег неудобно: слишком много разных товаров. Каждый раз высчитывать, сколько арбузов стоит экскаватор, — крыша съедет… Проще ввести эквивалент, абстрактную меру стоимости: арбуз стоит рубль, экскаватор сотню. Легко считать, легко меняться товарами.
Но денег выпускают ровно по числу товаров, ни копейкой больше. Они постоянно вращаются, помогают товарообмену, излишка нет, поэтому его нельзя присвоить, и не заводятся финансовые паразиты. Каждый делает нечто полезное для остальных, тянуть деньги «из воздуха» не получается.
И самое интересное: вся эта система (несколько городов и деревень) живет как очень большая семья. Принцип тот же.
Но вернемся к семье маленькой. Деревенька, натуральное хозяйство, все довольны… Однако вокруг бродят всевозможные хищники и норовят ваше добро экспроприировать. Волк барашка загрыз, дикие кролики жрут ваш урожай, тунеядцы с дубинами хотят вас ограбить, а вашу дочку продать в амстердамский бордель…
Что вам делать? Защищаться. Вбить частокол из бревен, десяток крепких парней освободить от пахоты — пусть охраняют. Расточительно? Да. А как иначе? И вот у вас уже появились оборонные расходы.
Чем богаче вы живете, тем сильнее вас хотят обокрасть, да и убить — из зависти. Значит, защищаться надо еще крепче. Можно даже половину дохода отдать охранникам.
— Жалко…
— А иначе отберут все!
А чтобы охрана сама вас не побила и не переметнулась к врагу, надо ее искренне любить и уважать. Ну вот как к армии относились в Советском Союзе. Ведь эти ребята — тоже часть твоей огромной семьи!
Вот я и раскрыл суть научного сталинизма: вся страна — это единая семья. На морковках, примитивно. Дело науки — обосновать, рассчитать и возродить.
Советская экономика отличалась от западной самым главным: целеполаганием. Цель капиталиста — прибыль. А СССР стремился к справедливости. Которая выражалась, кроме всего прочего, фразой «Кто не работает, тот не ест».
Западный идеал — тунеядство. Ты лежишь, а прибыль растет. Обычно путем получения процентов от банка, куда ты поместил капитал. Другой вариант: сдавать недвижимость в аренду жильцам. И тому подобное.
Второй западный идеал — делать деньги, не создавая ничего нужного людям. Небольшие усилия тут неизбежны, зато и прибыль многократно выше. Лучший путь — спекуляции на бирже, игра с курсами валют и ценами на базовые товары вроде нефти. Купил дешевле, продал дороже. Реальные деньги или нефть при этом не перемещаются, все происходит лишь в компьютере. Общество получает ноль, ты — миллиарды.
Можно еще банки грабить. Вроде запретно, но, по сути, никакого отличия от биржевых махинаций: те же «легкие деньги». Недаром медвежатник — модный персонаж Голливуда. Красивый, молодой, умный, смелый…
За двадцать лет нас к подобным приемчикам приучили. Но советский человек адекватно видел в этом дикий паразитизм. Материальные блага созданы всем обществом, и пользоваться ими вправе лишь тот, кто приносит обществу пользу!
Это истина.
Приносить пользу обществу можно по-разному. Растить хлеб, шить одежду, улицы подметать; сочинять оперы и научные теории; ловить жуликов; лечить и обучать; толково управлять предприятием или всем государством… И торговля нужна, пока не перерождается в наглую спекуляцию.
Однако при капитализме все эти работники — нищие по сравнению с биржевыми махинаторами и банкирами, дающими кредиты под ссудный процент. Эта ничтожная прослойка паразитов наносит обществу беспримесный вред, но загребает 90 % созданных обществом благ…
От паразитов необходимо избавиться. В обществе терпимы лишь те, кто ему полезны.
Тут возникает вопрос: как определять степень полезности? Какие профессии важнее других, а значит, должны выше оплачиваться?
Вопрос, признаю, сложнейший. Один знакомый сварщик сказал своему брату-художнику:
— Я в квартиру батарею ставлю — людям польза. А твои картинки кому нужны?
Да, с вульгарно-бытовых позиций искусство бессмысленно. Разве что дыру на обоях прикрыть… С другой стороны, некоторые элитарные «творцы» считают себя пупом земли, всех остальных в грош не ставят. Каждому свойственно выпячивать свое значение…
Как преодолеть субъективность?
Давайте попробуем взглянуть с точки зрения общества в целом. Логично предположить, что полезность соразмерна приоритетам управления. А их, напомню, четыре:
1. Идеологический.
2. Экономический.
3. Генетический.
4. Силовой.
На первом уровне работают философы, журналисты, преподаватели, духовенство, писатели, деятели кино и (в меньшей степени) других искусств.
Экономический уровень — это вся материальная сфера. Инженеры, ученые, рабочие, крестьяне, продавцы, строители, повара, банкиры и др.
Генетический уровень — это в первую очередь медицина. Здесь же отчасти педагоги и силовые структуры (пограничники, антинаркотические службы).
На четвертом уровне армия, полиция, спецслужбы.
Чем уровень выше, тем он важнее для общества. Вроде бы из этого следует, что верхние уровни должны выше оплачиваться. Но возможно, все наоборот. Дело в том, что с повышением уровня растет и осознанность человека: он все больше становится готов работать за идею. И есть мнение, что зарплата управленцев должна СНИЖАТЬСЯ по мере роста карьеры: директор завода получает больше, чем министр. Чтобы человек стремился к управлению не ради материальных благ.
Мысль любопытная. Но вряд ли осуществимая…
Это очень грубая схема, частности надо корректировать. Скажем, в четыре приоритета вроде бы не попадает такая работа, как дворник. Но она абсолютно необходима, а также тяжела и непрестижна. Если платить мало, туда никто не пойдет, и город погрязнет.
