За неделю до восстания в Самаре Дыбенко прибыл в Москву и явился в Кремль на суд партийных "богов". Он пообещал хранить молчание относительно "немецких денег" и прочих тайн Кремля, дал слово не заниматься политикой и никогда более не стремиться в народные трибуны. В обмен на это Дыбенко даровалась жизнь: народный суд, проходивший в провинциальной Гатчине оправдал его, но в партии он так и не был восстановлен.
Речь Дыбенко на суде отличалась революционным пафосом и самолюбованием. Призрак Великой Французской революции витал под сводами гатчинского дворца, где проходил суд. Речь своему "орлу" писало лучшее перо партии – перо литератора Александры Коллонтай: "Я не боюсь приговора надо мной, я боюсь приговора над Октябрьской революцией, над теми завоеваниями, которые добыты дорогой ценой пролетарской крови. Помните, робеспьеровский террор не спас революцию во Франции и не защитил самого Робеспьера, нельзя допустить сведения личных счетов и устранения должностного лица, не согласного с политикой большинства в правительстве… Нарком должен быть избавлен от сведения счетов с ним путем доносов и наветов… Во время революции нет установленных норм. Все мы что-то нарушали… Матросы шли умирать, когда в Смольном царила паника и растерянность…" Эти пассажи из выступления подсудимого проливают свет на склоки в первом советском правительстве и на его неуверенность в завтрашнем дне.
Матросы вынесли Дыбенко из зала суда на руках, и снова начались для Павла дни беспробудных кутежей. Ленин тогда шутил: мол, расстрел для Дыбенко и Коллонтай будет недостаточным наказанием, и предлагал "приговорить их к верности друг другу в течение пяти лет". Как в воду глядел лукавый вождь. Менее пяти лет, с большими перерывами и с изменами продержался их странный "первый советский брак".
Хотя Коллонтай многое сделала для оправдания своего любимого, Дыбенко прятался в то время от формальной жены, которая искала его по всем притонам Москвы. Павел просто убегал, когда ему говорили, что жена где-то близко. Наконец, он и вовсе сбежал из Москвы со своим отрядом "братишек" и уехал в Орел к своему брату Федору, что был в этом городе одним из руководителей местного Совета.
Узнав о бегстве "гражданского мужа", Шура Коллонтай решает порвать с ним. Ленин, встретившись с Коллонтай, упрекнул ее за увлечение "недостойным субъектом". Она согласилась с вождем, пообещав больше не встречаться с Павлом. Четыре месяца Коллонтай не встречалась с Дыбенко, хотя ее постоянно тянуло к нему.
Ленин ломал голову над тем, что делать с пьяным "орлом", засевшим в Орле. Во искупление грехов Дыбенко было решено отправить на подпольную работу в оккупированную немецкими войсками Украину. Под псевдонимом Алексей Воронов Дыбенко оказывается в июле 1918 года в Одессе. Однако, побыв там две недели и не связавшись с подпольем, Дыбенко уезжает в Крым. Там через десять дней "подполья" он был арестован как "большевистский лидер". Его держат в кандалах, так как он пытался бежать из тюрьмы. За массовые убийства офицеров в 1917 году ему грозил расстрел. Но уже через месяц, в конце августа 1918 года, советское правительство обменяло Дыбенко на нескольких пленных немецких офицеров. А ведь еще за четыре месяца до этого освобождения большевистская власть хотела расправиться с ним.
В сентябре 1918 года Дыбенко возвращается в Москву. Через десять дней ему дают новое назначение. Важно было держать "орла" подальше от столицы и Балтийского флота. Его направили в "нейтральную зону", что существовала на границе между РСФСР и Украинским государством, для организации сил, которые должны были быть использованы для, захвата Украины. Он получил "крошечную" должность командира батальона, был даже временно комиссаром полка, … хотя, как известно, его исключили из партии. В то же время Дыбенко постоянно конфликтует с комиссарами, которые пытались ограничить его самовластие. В то время Коллонтай запишет в своем дневнике: "Свердлов не скрывает своей антипатии к такому "типу", как Павел, и Ленин, по-моему, тоже".
Однако в начале 1919 года он внезапно получает генеральскую должность командующего группой войск Екатеринославского направления, которые вторглись на территорию независимой Украинской народной республики и завязали бои с "петлюровскими" частями. Внезапный "взлет" Дыбенко, очевидно, связан с его украинским происхождением и фамилией. Ленинской власти важно было прикрыть интервенцию рассуждениями о "восстаний украинского пролетариата против буржуазного правительства Директории", и тут украинская фамилия Дыбенко чрезвычайно пригодилась. Он был свой "красный украинский генерал", что привел войска Российской республики в Украину.
В конце декабря 1918 года одними из первых городов Украины, которые были захвачены советскими войсками, оказались Кутшнск и Волчанск, на самой границе с Советской Россией (Харьковская губерния). Разбирая в Российском государственном военном архиве документы, касающиеся первых боев Красной Армии против украинских войск, я натолкнулся на никому не известный документ о "мятеже левых эсеров в Украине". Собственно, был ли сам мятеж? Или просто большевики всеми силами стремились воссоздать свою диктатуру в Украине? Но вот удача! Оказалось, что и тут в темной "слободской" истории подвизался вездесущий Дыбенко, только полгода тому крепко наказанный за "политику" и обещавший больше в нее, родимую, не лезть
Небольшие городки Купянск и Волчанск были взяты отрядами под командованием левых эсеров Саблина и Сахарова. Эти командиры, в обход договоренности с командованием советских войск, неожиданно для большевиков, организовали на украинской земле уездный ревком (орган диктаторской власти) В него вошли левые эсеры, максималисты, анархисты, повстанцы. Он был создан с целью провозглашения нового украинского государства под руководством левых эсеров. Выбор их пал на Украину, как на край крестьянского повстанчества, близкий сердцу левых эсеров.
Украина была "землей неизвестной", ее только несколько дней назад стали захватывать большевики, и никто не знал, кому она будет через месяц принадлежать – петлюровцам, французам, махновцам, эсерам, польским интервентам, немцам, белогвардейцам, "красным"? А может какому-нибудь мятежному атаману – Болбочану? Волоху? Тютюннику? Завтрашний день был непредсказуем…
Большевиков возмутила попытка создать новую эсеровскую власть. Руководящие решения КП(б)У решительно отвергали какие-либо блоки, коалиционные правительства и властные учреждения с левыми эсерами или анархистами. Планировалось только использование их военных отрядов и военспецов в "боевых целях". Создание первой властной структуры в Украине ревкома под руководством левых эсеров – было приравнено к мятежу против большевистской власти[1]. Однако о том, что это был за мятеж, можно судить по его бескровному подавлению Ревком разогнали, руководителей его и командиров отрядов арестовали, и два полка "мятежников" разоружили только при помощи одного советского батальона.
Лев Троцкий тогда писал, что Саблин, Сахаров и "подозрительные "максималисты" Валуйского уезда… – злейшие враги", и в случае неподчинения "на голову максималистов, анархистов, левых эсеров и просто искателей приключений сразу же опустится тяжелая рука репрессий". Это было предупреждение и Дыбенко, который принял активное участие в истории с левоэсеровским ревкомом. Он вновь не мог удержаться от того, чтобы не вмешаться в политическую авантюру. Как свидетельствуют архивы, мятежники делали ставку на Дыбенко и его батальон, и даже имели с ним договоренность о совместном выступлении. Но тот вовремя почувствовал обреченность затеянного предприятия и "ушел в кусты", оставив заговорщиков в неведении относительно своей позиции. Возможно, он "просигнализировал" в Центр относительно самоуправства левых эсеров.
Вскоре Дыбенко становится командиром бригады, а через некоторое время командиром 1-й Заднепровской дивизии, насчитывавший десять тысяч бойцов. В соединение входили бригады Махно и Григорьева (О деятельности Дыбенко в Украине 1919 года сохранился огромный материал в Российском государственном военном архиве, ф. 336, 937-938, 999.)
Большевики снова поверили в его преданность или благоразумие. В это горячее время (февраль – март 1919 года) дивизии все сходило с рук. Погромы, грабежи, насилия, пьяные дебоши были привычным делом в дивизии. В Государственном архиве Российской федерации (ф. 2, оп.1, д. 126) я обнаружил уникальное письмо николаевских большевиков правительству Советской Украины, в котором они требовали привлечь Дыбенко к ответственности за "купянские события", "февральский дебош в Луганске" (после которого была создана следственная комиссия), за разгон большевистского ревкома, необоснованные расстрелы…
Уже в феврале Дыбенко начинает "исправляться". Он становится жестоким борцом с крамолой, инакомыслием, проводником "красного террора", против которого так смело выступал десять месяцев назад. Дыбенко развязывает террор не только против помещиков и буржуазии, которые еще в Семнадцатом были обречены на уничтожение, но и против своих недавних товарищей, к которым он обращался за защитой.
