Тем не менее, по его мемуарам и дневниковым записям, относящимся к периоду 1940–1941 гг., все же можно реконструировать картину целенаправленного действия финского руководства, которое вполне сознательно вело страну к новой войне против СССР и одновременно пыталось развивать тесные военные контакты с Германией. Как он откровенно писал в 1940 г., после окончания «зимней войны», «хотя мы обрели мир, чувства все же были не мирными».[64] И эти слова целиком подтверждаются приведенными Талвела материалами. Автор считает, что выходом из сложившейся ситуации была реализация «мысли о помощи Германии».[65]
Талвела касается тем не менее своих секретных посещений Германии во второй половине 1940 г. Из приводимых сведений об осуществлении финско-германского военного сотрудничества становится довольно ясной роль прежде всего Маннергейма, поскольку именно он давал такие поручения Талвела. Кроме того, проясняется, что из Хельсинки зачастую исходила инициатива налаживания в определенных направлениях военного сотрудничества с рейхом в преддверии войны с СССР.
Особое внимание уделял Талвела своей беседе в декабре 1940 г. с Г. Герингом. В ходе этой встречи финский генерал прямо изложил ему идею использования немецкими войсками финской территории. Конкретно речь шла о районе Петсамо (Печенги). Талвела тогда предложил, что если «вооруженные силы Германии взяли бы на себя оборону линии Петсамо, то тогда важная связующая коммуникация была бы обеспечена».[66] Иными словами, к концу 1940 г. Талвела уже начал обсуждать с германским руководством вопросы непосредственного военного планирования.
Удивительно, но описания наиболее важных встреч того времени, состоявшихся у финского генерала, в его мемуарах отсутствуют. В частности, Талвела так и не раскрыл сути переговоров, которые состоялись у него с Гальдером 16 декабря 1940 г. Из приводимого в мемуарах упоминания об этом можно предположить, что это были не переговоры, а скорее задушевная беседа в момент знакомства двух генералов.[67] Однако именно в то время Гальдер был чрезвычайно занят завершением работы, связанной с планом «Барбаросса». Финляндия же в этом плане, принятом 18 декабря Гитлером, должна была занять соответствующее место, как соучастник готовившегося нападения на СССР.
О том, что те переговоры были весьма важными, свидетельствуют также лаконичные фразы дневниковых записей Гальдера. Он отметил, что Талвела «просил дать сведения о сроках приведения финской армии в состояние скрытой боевой готовности для наступления в юго-восточном направлении».[68] Таким образом, Талвела явно пытался скрыть, что уже в то время полным ходом шли германо-финские переговоры о совместном нападении на Советский Союз и он лично в них участвовал.
Несмотря на подобную тенденцию умалчивания, воспоминания все же дают возможность выяснить намечавшиеся планы финского и германского командования того времени. Талвела, в частности, указывает, что накануне войны Маннергейм был решительно настроен наступать уже прямо на Ленинград.[69]
Сколь серьезно такое утверждение не трудно понять. Заметим, что после войны Талвела лично просил начальника военно-исторического исследовательского центра генштаба финской армии полковника К. И. Микола дополнительно проанализировать упомянутый факт с целью его детализации. Но ответа в данном случае не последовало. Не затрагивался указанный вопрос как в исторических трудах об участии Финляндии в войне, так и в рецензии на мемуары П. Талвела.[70]
Все же воспоминания Талвела явились последней наиболее существенной публикацией мемуаров участников событий, связанных с процессом включения Финляндии в план «Барбаросса». Те или иные воспоминания как финских, так и немецких авторов, которые появились к 1980-м годам,[71] уже не вносили ничего принципиально нового.
Да и трудно было ждать каких-либо серьезных открытий в личных бумагах тех или иных государственных деятелей, которые влияли на происходившие в тот период процессы. Вряд ли имелась еще возможность получить из личных материалов что либо большее, чем уже написал, к примеру, по периоду 1940–1941 гг. К. Г. Маннергейм. Финские исследователи, столкнувшиеся с этой проблемой, прямо говорили об этом.[72] В частности, когда один из авторов работ о К. Г. Маннергейме профессор Вилхо Тервасмяки пытался тщательно исследовать деятельность маршала в связи со вступлением Финляндии в войну, то заметил, что ничего нельзя сказать по поводу одобрения маршалом летом 1941 г. сотрудничества Финляндии с Германией. «Причиной тому то, — писал В. Тервасмяки, — что в Государственном архиве и в Военном архиве до лета 1941 г., когда началась агрессия Германии, нет относящихся к этому документов, где бы были пометки Маннергейма».[73] Возможно, такие документы как раз и оказались переправленными тайно в Швецию в сентябре 1944 г.,[74] когда проводилась упоминавшаяся ранее операция «Стелла Поларис».
Достаточно проблематичным оказалось и выявление новых сведений в документах Р. Рюти, который занимал ключевое положение в определении политической линии Финляндии. Уже в годы «зимней войны» Рюти стал премьер-министром страны, и именно на нем во многом лежал груз большой государственной ответственности за ее исход. К тому же тогда, как отмечают современники, у Рюти сложились «исключительно хорошие отношения» с Маннергеймом, который, со своей стороны, утверждал, что в руководстве страной «Рюти являлся единственным политиком, с кем он мог доверительно взаимодействовать»[75] (заметим, с Р. Рюти, а не с К. Каллио, который в 1940 г. был еще президентом страны). По этому поводу в финской литературе нет достаточно ясного объяснения, и приходится сожалеть, что К. Каллио так и не оставил воспоминаний о своей деятельности.
Тем не менее представляется особенно важным выяснить, насколько тогда премьер-министр Р. Рюти, а также все высшее государственное руководство информировало главу страны о подготовке Финляндии к новой войне против СССР. Ссылки на то, что К. Каллио серьезно болел, не могут служить основанием для утверждения о его неосведомленности в происходившем. Ведь он не был смещен со своего поста, и ему обязаны были предоставлять сведения о втягивании Финляндии в войну на стороне Германии.
Осталось также загадкой и то, что произошло в летней резиденции К. Каллио в конце августа 1940 г., в момент развития военных переговоров с Германией, относительно пропуска на финскую территорию немецких войск. Тогда в Култаранта прибыли к нему Р. Рюти, К. Г. Маннергейм и министр обороны Р. Вальден. С их прибытием у Каллио произошел инсульт. По мнению историка А. Корхонена, высказанному в 1961 г., взгляды К. Каллио и его позиция по поводу ввода Германией войск в Финляндию «являются трудным для выяснения делом, поскольку все известные письменные источники затрудняют это сделать, а принимавшие в этом участие лица умерли».[76]
В финской исторической литературе эта тема внимательно обсуждалась.[77] Высказывалось мнение, что Каллио в то время мало что решал и не случайно за рубежом стали распространяться слухи о том, что он вообще умер.[78]
Заболевание президента серьезно повлияло на политическую жизнь в Финляндии в 1940 г., поскольку он больше уже не возвратился к выполнению своих обязанностей. Премьер-министр Р. Рюти фактически стал руководить страной, осуществляя свою деятельность без каких-либо указаний со стороны К. Каллио,[79] вплоть до его ухода с президентского поста 27 ноября 1940 г. (после передачи в государственный совет от К. Каллио соответствующей просьбы). Существует мнение, что уйти в отставку он был вынужден не только в силу болезненного состояния, но и в результате постоянного на него давления.[80] Вскоре К. Каллио скончался.
Избрание в декабре 1940 г. Р. Рюти президентом страны означало, что от него после этого зависела уже в большой мере дальнейшая подготовка страны к войне против СССР. По этому поводу Ю. К. Паасикиви вспоминал, что в марте 1941 г. в беседе с ним один из влиятельных депутатов парламента В. Войонмаа заметил, что теперь «все определяет Рюти».[81]
Руководя фактически внешней политикой страны, он стал опираться на поддержку так называемого «внутреннего круга», в который входили наряду с К. Г. Маннергеймом также министр иностранных дел Р. Виттинг, министр обороны Р. Вальден, а также лидер социал-демократов В. Таннер, а с января 1941 г. новый премьер-министр Финляндии — Ю. Рангель. Именно этот круг лиц реально и решил проблему вступления страны во вторую мировую войну.
Однако Рюти не оставил после себя опубликованных воспоминаний. В финской историографии в научный оборот чаще всего вводились те показания, которые он давал, когда уже предстал в 1945–1946 гг. перед судом как один из виновников вовлечения Финляндии во вторую мировую войну. Однако в своих показаниях Рюти повторял только хорошо известные положения официальной финской пропаганды того времени, уходя от раскрытия механизма вовлечения страны в войну. Он утверждал, в частности, что СССР начал в 1941 г. войну с Финляндией. «Когда 22 июня 1941 г. между Германией и Россией вспыхнула война, — отмечал он, — мы искренне стремились оставаться вне ее… Мы избегали всего того, что могло создать у России впечатление, что мы являемся ее врагами… Война была начата против нас».[82] Судебный же процесс выявил иную картину и точнее раскрыл роль Рюти в период втягивания Финляндии в войну.