Добавлю, что Гитлер уже тогда достаточно владел французским и английским языками, чтобы читать на них книги и периодику и смотреть фильмы в кинотеатрах. Вообще же человек, стремящийся целиком замкнуться в мире книг, вполне может стать опасным для окружающих, что блестяще подтвердил Гитлер своим примером. Книгочеи, живущие в мире литературных фантазий и желающие перестроить реальный мир по книжному образцу и подобию — для придания миру совершенных, по их мнению, форм, способны на самые жуткие преступления. Особенно если образцами служат антисемитские памфлеты и сочинения о превосходстве какой-либо расы или народа.
Как мы убедились, Гитлер мог быть усердным и упорным в достижении цели, которая по-настоящему его увлекала. Он нравился окружающим, в том числе женщинам самого разного возраста. Молодой Адольф был вежливым и предупредительным, что называется, вполне вменяемым человеком. Никто бы тогда не заподозрил в нем будущего губителя миллионов людей. И жаль, что все хлопоты добрых женщин так и не увенчались успехом. Как знать, будь он великим художником или великим архитектором масштаба Ле Корбюзье или Антонио Гауди, возможно, его честолюбие было бы удовлетворено и он не ударился бы в политику... Правда, шансы на такое развитие событий были ничтожны, а уж стать святым Гитлеру точно не грозило ни при каких обстоятельствах.
Тем временем по рекомендации Роллера, которого он впоследствии назвал одним из своих учителей, Гитлер начал брать уроки искусства у венского скульптора Панхольцера, не оставляя мысли поступить в академию. Однако на экзаменах осенью 1908 года все на то же отделение живописи он провалился уже в первом туре, получив «неуд» по композиции. До демонстрации картин, созданных по наставлениям Панхольцера, дело даже не дошло.
После неудачи с экзаменами Гитлер съехал с прежней квартиры на Штумпераллее, 29 и не оставил своего нового адреса никому, в том числе Августу Кубичеку, удачно поступившему в консерваторию. Как вспоминал Кубичек, «Гитлер был отвергнут миром и оттого стал неуравновешенным». В этом уходе от всех родных и знакомых был и свой плюс. Австрийское военное ведомство так и не сыскало кочующего по Вене Гитлера, чтобы призвать его в императорско-королевскую армию. Но наивно было бы объяснять подобный образ жизни Гитлера тем, что он хотел всеми способами избежать военной службы. Нет, как мы скоро убедимся, Гитлер в дальнейшем пошел добровольцем — правда, не в австрийскую, а в германскую армию — и показал себя умелым и храбрым солдатом. Скорее причина заключалась в состоянии его души, которая переживала потрясение из-за крушения надежд на карьеру профессионального художника или архитектора и требовала уединения.
Какое-то время Адольф зарабатывал на жизнь трудом художника-самоучки. Он рисовал венские пейзажи и продавал их туристам и горожанам, иногда писал портреты по заказу прохожих. Он вполне освоил к тому времени технику портретной живописи. Но портреты продавались гораздо хуже пейзажей, поэтому Гитлер чаще писал пейзажи. Рисовал он и рекламные плакаты и буклеты, а порой даже давал консультации по архитектуре. Писал как маслом, так и акварелью. Рисовал чаще с фотографии, чем с натуры, так как не хотел тратить время на то, чтобы рисовать, стоя на улице за мольбертом. Это было дольше и труднее.
В 1910 году у Гитлера произошел конфликт с его партнером по артистическому бизнесу Райнхольдом Ханишем. Гитлер заявил в полицейский комиссариат, что Ханиш украл у него акварель стоимостью в 9 крон и присвоил выручку от продажи другой акварели — в 19 крон. Незадачливый партнер в результате был осужден на семь дней тюрьмы. Впоследствии Ханиш распространял о Гитлере разного рода порочащие небылицы, которыми позднее охотно пользовались политические противники и биографы фюрера. После 1933 года Ханиш выдавал свои рисунки за гитлеровские и бойко продавал их коллекционерам. Эти сплетни не прошли бедняге даром. Сразу после аншлюса Австрии Ханиш был арестован гестапо и, по одним данным, умер во время следствия от воспаления легких, а согласно другим — повесился.
После того как Гитлер расстался с Ханишем, он стал продавать свои картины самостоятельно, и довольно удачно. Он работал по строго определенному расписанию: ежедневно в первой половине дня писал по одной небольшой акварели (реже — картины маслом), а во второй половине дня ходил по потенциальным покупателям и заказчикам. В это время он зарабатывал достаточно денег, чтобы уже в мае 1911 года отказаться от ежемесячной пенсии в 25 крон по случаю потери кормильца (причитавшейся ему еще на протяжении двух лет) в пользу своей сестры Паулы.
По иронии судьбы среди покупателей гитлеровских акварелей было немало евреев из числа венских коммерсантов и интеллигенции. В их числе были и те, кто покупал картины главным образом для того, чтобы поддержать молодого талантливого художника. Четверть века спустя Гитлер с лихвой отблагодарил их за это участие.
В целом коммерческой живописью в Вене Гитлер занимался не слишком усердно, зарабатывая ровно столько, сколько хватало на более или менее сносное существование, но никак не больше. Он предпочитал иметь досуг для чтения. В Вене будущий фюрер впервые начал интересоваться политикой и проникся лютой ненавистью к евреям и стойкой нелюбовью — к дунайской монархии. Эти чувства подогревались тем, что живописная халтура ради денег в глубине души претила Гитлеру. Он считал себя непризнанным великим художником, чьи картины достойны украшать лучшие галереи мира. Позднее, уже в годы Второй мировой войны, фюрер уверял своих собеседников в ставке «Вольфшанце» (она располагалась в Растенбурге, в Восточной Пруссии), что, если бы не началась Первая мировая война, то он бы стал одним из первых архитекторов Германии, если вообще не самым первым.
Вену, в отличие от Линца, Гитлер так и не полюбил по-настоящему. Она была для него слишком космополитичным городом, давно утратившим подлинный «германский дух». Вот к Линцу он на всю жизнь сохранил самые теплые чувства и после победы во Второй мировой войне мечтал сделать его самым красивым немецким городом на Дунае и рассчитывал возвести там ряд монументальных зданий по собственным проектам. Фюрер мечтал после победы поселиться там навсегда, отойти от государственных дел и жить в уединении, предаваясь размышлениям об историческом предназначении германской расы и благотворной силе искусства. Впрочем, эти мечты представляли собой несбыточные фантазии, и фюрер понимал это. В то же время за многими зданиями Вены начала XX века Гитлер признавал несомненные эстетические достоинства. Например, здание Венской оперы он называл «самым изумительным оперным зданием мира».
Все-таки Гитлер не считал Вену подлинной столицей германского народа, несмотря на ее неоспоримые культурные богатства и многовековую традицию, не считал и Мюнхен, куда он переехал в 1913 году, — только Берлин! С самого начала он мыслил себя политиком Великой Германии, включающей в свой состав Австрию, Судеты и все иные германские земли, не удовлетворяясь Малой Германией, какую объединил Бисмарк в 1871 году в составе Германской империи. В «застольном разговоре» в «Вольфшанце» (ставка вблизи Растенбурга в Восточной Пруссии) 11 марта 1942 года Гитлер утверждал: «Берлин станет мировой столицей, сравнимой лишь с Древним Египтом, Вавилоном или Римом». И готовился осуществить в столице Тысячелетнего Рейха собственные грандиозные архитектурные замыслы. А когда три года спустя эти планы потерпели полный крах, фюрер именно в Берлине предпочел свести счеты с жизнью. Но до этого было еще далеко.
Кстати, архитектурные пристрастия Гитлера в дальнейшем тесно сплелись с представлениями о превосходстве германской нации над всеми другими и даже вылились в бесчеловечные планы разрушить другие столицы, чтобы ни один архитектурный ансамбль не мог превзойти архитектуру Нового Берлина, здания и памятники которой предполагалось возвести после окончательной победы германского оружия. Эти варварские планы были реализованы только по отношению к Варшаве после подавления Варшавского восстания 1944 года. Польская столица была буквально стерта с лица земли. Но по отношению к столицам других государств — противников Германии Гитлер вынашивал столь же чудовищные замыслы. В той или иной степени обсуждались планы уничтожения Москвы, Ленинграда, Парижа... Альберт Шпеер, бывший личный архитектор Гитлера и министр вооружений, вспоминал, как вскоре после капитуляции Франции Гитлер осматривал Париж и под впечатлением увиденного разразился следующей сентенцией: «Приготовьте указ о возобновлении строительных работ в Берлине... Разве Париж не прекрасный город? Но Берлин должен стать еще лучше! Прежде я часто задумывался над тем, что, может быть, Париж следует разрушить». Гитлер произносил эти слова с таким спокойствием, как будто речь шла о чем-то обычном и вполне приемлемом. «Когда мы закончим свои строительные дела в Берлине, Париж станет только тенью. Так зачем же разрушать его!»
