Санитарное состояние колонии падало. Лева видел причину в руководстве, волновался. И когда приехало начальство из Белорецка, он во всем обвинил местное начальство. Местные руководители, в свою очередь, от прораба до начальника колонии, видели корень зла — в Леве, что он допускает смертность, что он не борется за улучшение санитарного состояния. В ответ на его требования они грозили отдать Леву под суд.
Условия работы становились невыносимыми. Наступила зима 1942 года, приближался 1943 год. Казалось, в жизни заключенных не было просвета, и черный призрак смерти витал над каждым. Но в это время произошли неожиданные перемены.
Видимо, неблагополучно было с заключенными не только в колонии, но и повсюду в лагерях. И руководство свыше дало, по-видимому, какие-то указания.
Начальника сменили. К Леве приехал новый начальник санчасти — эвакуированный работник Курской тюрьмы. Это был высокий пожилой фельдшер. Он имел определенные полномочия и стал ставить истощенных на отдых. От Левы он требовал немедленной сдачи наркотиков. По его словам, поступило распоряжение держать их только в центральной медсанчасти. Он часто приезжал в колонию и всячески помогал Леве в осуществлении лечебно-санитарных мероприятий. Лева чувствовал его теплое, доброе отношение к нему, и это явилось большим облегчением в его работе. Лева ясно видел, что Отец Небесный не посылает испытания сверх сил, но дает облегчение.
Из Белорецка в колонию приехало новое начальство. Руководитель колонии, начальник производственно-технического отдела инженер О. и его жена, начальник культурно-воспитательной части, оба пришли к Леве в амбулаторию и стали знакомиться с ним. И тот и другая тут же пообещали «серьезно заняться Левой и перевоспитать его».
На это Лева ответил, что скорее они станут баптистами, нежели он — атеистом. Они рассмеялись, а начальник колонии, узнав, в чем суть дела Левы, посоветовал ему подать заявление, чтобы его освободили и отправили на фронт.
Лева охотно последовал этому совету, подал заявление, указывая в нем, что он фельдшер, имеющий определенный опыт, и, несомненно, может быть полезен в действующей армии по оказанию помощи раненым и больным. Он только добавил, что ни при каких условиях, как последователь Христа, он оружия в руки не возьмет, равно как и не произнесет клятвы.
На это заявление, которое Лева посылал дважды, он не получил никакого ответа.
Из дома Лева по-прежнему получал бодрые, утешительные письма. В них не было и намека на трудности и голод, которые его домашним, так же как и прочим гражданам, приходилось переносить. Маруся писала, что с октября 1942 года она на Сталинградском фронте. Ей много пришлось пережить, видеть и гибель детей и жителей городов и сел от ужасной бомбежки, а также переживать гибель своих товарищей-летчиков, останавливающих движение гитлеровских полчищ на Волге. Сама она осталась невредимой от пуль и осколков, но продолжительные дежурства зимой на аэродроме дали ревматизм и отразились на сердце.
Во время переброски авиаполка на другой фронт, в конце декабря 1942 года, Марусе был дан отпуск на 10 дней, благодаря которому она смогла побывать дома у тяжело больного престарелого отца. Все это и многое другое Маруся подробно описывала своему любимому спутнику жизни, и хотя их пути так далеко разошлись, но сердцами они были вместе, и та же вера, надежда, любовь поддерживали их. Из дома сообщили новость: у его младшей сестры — Лили родился сын Сережа 5.01.1943 г.
А трудности и недостатки росли всюду.
Освещение в колонии было керосиновое, но керосин доставляли неаккуратно и на лампы его не хватало. Лева стал изготовлять всевозможные ночники, используя стекла, отрезанные от пробирок. Но вот керосина совсем не стало. Лева стал гнать деготь из березовой коры, но, увы: налитый в керосиновую лампу, он не поднимался по фитилю и не горел. Тогда он придумал способ капания на фитиль, и деготь под стеклом лампы горел и давал освещение. Теперь можно было снова вести амбулаторный прием и обслуживать больных в стационаре. Но от амбулатории и стационара так несло дегтем, как будто здесь было дегтярное производство.
Не стало спичек. Вспомнив свои юношеские годы, увлечения химией, Лева стал изготовлять спички и химические зажигалки, которыми пользовалось и прибывающее начальство.
Не стало йода. Лева стал производить его из запасов йодоформа. Одним словом, приходилось всячески приспосабливаться, чтобы только выполнять свою работу и делать добро людям. Особенно Леве помог врачебно-хирургический инструмент, который он получил из дома. Не было зубных щипцов, но местный кузнец под руководством Левы искусно отковал и отточил их. Одними этими зубными щипцами Лева удачно приспособился выдергивать всякие зубы и корни.
До города было далеко, и из соседней деревни стали приходить люди, страдающие больными зубами. Лева уже пользовался репутацией «врача, хорошо удаляющего зубы». С разрешения начальства их допускали к нему.
Иногда Леву возили под конвоем в соседние деревни к тяжелобольным. Там он устанавливал диагноз и назначал лечение. Однажды он приехал к тяжелобольному, осмотрел его и, повернувшись к зеркалу, заметил за ним какую-то книгу.
Боже мой, это было Евангелие, Новый завет! Сколько лет Лева не видел его, не держал его в руках, тосковал по нем. Это была неожиданная встреча с самым дорогим, что он знал. Это была встреча более радостная, чем с самым дорогим другом.
Он открыл книгу, прочел несколько стихов. Да, это была святая, дорогая книга.
— Чья это книга? — спросил он.
— Книга нашей бабушки.
— Читает она ее?
— Да нет, не читает.
— Так, может быть, вы отдадите ее мне?
— Нет, отдать не можем. Она приказала, когда помрет, чтобы ее читали над ней.
С великим сожалением водворил Лева драгоценную книгу за зеркало. Люди имели истинный источник воды живой, источник спасения и не пользовались им, не знали его сути.
Несколько дней Лева ходил в особо приподнятом настроении — единственно по причине своей встречи с Евангелием. Он и матери описал в самых восторженных словах эту необыкновенную встречу. Однако это была только минутная встреча. Текли недели, месяцы, в которые Лева продолжал тосковать о Слове Божием.
… Настала весна 1943 года. Все было по-прежнему. По-прежнему природа оживала после зимней спячки. Ей, природе, были непонятны те ужасы, которые потрясали человечество. Леса в чудной пахучей листве, казалось, славили Творца. По-прежнему всюду цвела черемуха, и цветов было также много.
Однажды в амбулаторию к Леве вошел охранник:
— Доктор, я вам привет принес.
— От кого? — удивился Лева.
— А вот я недавно был в отдаленной лесной деревушке, там и заночевал. Разговорились. Смотрю — они люди верующие. Стал я им про вас рассказывать. Они заинтересовались, расспрашивают. А потом говорят: «Это наш брат, наш брат». И вот, просили меня передать вам самый что ни на есть сердечный привет. При мне они и Богу молились за вас.
— Спасибо, спасибо! — говорил растроганный Лева.
Охранник ушел. Лева вышел во двор колонии. Там, за проволокой, все зеленело, благоухало, от малых травинок до могучих пихт и сосен. Слышалось разноголосие птиц.
Лева смотрел и слушал, и из его глаз катились слезы.
— Боже! Боже! Так верующие люди есть. Есть те, для кого я брат. Не вымерла, не уничтожена вера в эту суровую пору страшных морозов неверия, насилия, греха и зла. В годы ужасной войны не удалось убить веру в людях. Так должна же прийти весна, когда зло смирит свою силу, когда потеплеет, и можно будет жить по совести, по любви, славя Бога. Еще воспрянет братство в людях, еще потекут среди народов потоки воды живой!..
Он верил…
Жизнь Левы разнообразилась тем, что начальник производства и его жена, начальник КВЧ, взявшись перевоспитывать его, приходили и проводили с ним длительные беседы. Нужно сказать, что беседы эти носили дружеский характер.
Поговорив о Боге и убедившись, что они общего языка тут не найдут, начали беседовать о науке, литературе, искусстве, и тут нашли много общего, интересного. Лева проявил себя большим знатоком и большим любителем Некрасова — певца горя народного. Сетовали, что теперь нет таких певцов, хотя чаша страданий народа была в это время переполнена через край. Лева на память читал некрасовские стихотворения — «Железная дорога», «Орина, мать солдатская». Декламируя, Лева сам глубоко чувствовал и переживал.
Взяв на себя миссию «перевоспитать» Леву, эти люди рассчитывали увидеть перед собою «слепого фанатика-сектанта». Однако в этом смысле их ждало разочарование: перед ними был не узкий, замкнутый в своих верованиях сектант, но — человек с чуткой душой, способный отзываться на все доброе, хорошее, красивое. Помимо этого, как они постоянно слышали от администрации колонии, Лева проявил себя изобретательным, инициативным работником, не раз выручавшим колонию из затруднительного положения в питании и медобслуживании.
