Ознакомительная версия.
Ариэль Шарон и Эхуд Барак, Шимон Перес и Ицхак Рабин, Абба Эбан и Давид Бар-Лев были легендами. Их имена знали все: сотрудники госбезопасности и военной разведки, бизнесмены и политики, журналисты и олигархи. Израильтяне, в конечном счете, оказались в колоссальном выигрыше от всеобъемлющей работы советских идеологов: никто никогда ни в одной стране мира не создавал им такой рекламы, как ведомство Михаила Суслова в СССР. Можно было только представить, как принимали бы в России Давида Бен-Гуриона, Зеэва Жаботинского, Голду Меир или Моше Даяна, если бы они дожили до восстановления отношений Иерусалима и Москвы! Однако их преемников принимали не хуже. Словно по контрасту с теми несколькими годами на рубеже 80-х и 90-х, когда израильская дипломатическая миссия при посольстве Нидерландов мариновалась отечественной бюрократией с плохо скрываемым чиновничьим садизмом и не могла попасть ни в одно официальное ведомство, перед израильтянами, особенно известными, открылись все двери. Тем более это касалось израильских генералов, против атак которых бывшие советские военпреды и военсоветники удерживали арабские фронты в Сирии и Египте, часто говоря себе, а иногда и окружающим, что они воюют не на той стороне.
Последнее произошло в огромной мере из-за войн в Афганистане и Чечне. Можно было сколько угодно рассказывать армии байки о том, что настоящий враг русского солдата – это американский империализм, направляемый мировым сионизмом, или сионизм, управляемый мировым империализмом. Афганские «духи» и их преемники на Северном Кавказе были верующими мусульманами. Они были пуштунами или таджиками, узбеками или арабами, чеченцами или жителями Дагестана – но не евреями и не израильтянами. Рассказывать об этом Российской армии в 90-е было бесполезно и, по большому счету, некому: бойцы идеологического фронта искали спонсоров, устраивая собственное будущее, государственный заказ на антисионизм исчез вместе с Советским Союзом, а государственный антисемитизм вышел из моды и загибался без поддержки свыше. Те, кто понимал, что происходит в мире и стране, видели в Израиле союзника в борьбе с исламским терроризмом, и среди них было все больше высокопоставленных военных и офицеров спецслужб. К Ирану они относились без большого восторга. Воспоминания о том, что для аятоллы Хомейни СССР был «малым Сатаной», не грели душу, контакты с его политическими преемниками убедили в том, что «персы» могут довести до белого каления и святого, а претензии на передел Каспия превращали Тегеран в вероятного противника номер один. Пакистан был врагом со времен афганской кампании, да и атомное оружие Исламабада было направлено против Индии – традиционного союзника России. Америке они справедливо не верили и по привычке ее недолюбливали, но Израиль – это было совсем другое дело!
Как следствие, информация о пакистанском следе в иранской ядерной программе была отнюдь не дезинформацией, как полагал по «гениальности» своей Щаранский. Эти сведения в случае, если бы он в порядке исключения напряг дополнительную извилину, оценил их важность и передал по назначению, могли в корне изменить всю историю отношений «мирового сообщества» с Ираном в самом важном вопросе, который между ними когда-нибудь стоял. История, однако, сослагательного наклонения не терпит. Щаранский принял другое решение. С тех пор прошло полтора десятка лет, но автор, который пытался объяснить ему то, что тот отказывался понять и услышать в «Президент-отеле», периодически напоминает об этом разговоре при встречах.
Через семь лет после того, как человек, отвечавший в первом правительстве Нетаньяху за международные дела, высокомерно отказался обращать внимание на какой-то там Пакистан, благодаря случайности информация о заговоре Абдул Кадыр-Хана, «отца пакистанской ядерной бомбы», стала достоянием общественности. Изумленные разведывательные службы всего мира выяснили, что они дружно и благополучно проспали создание «ядерного черного рынка» – разветвленной сети, занимавшейся распространением в исламском мире ядерных технологий, материалов и оборудования. К этому времени было поздно останавливать активно развивавшуюся иранскую ядерную программу. Да и президентом Ирана вместо коррумпированного прагматика Хашеми-Рафсанджани, занимавшего этот пост во времена беседы в Москве, и сменившего его на этом посту обаятельного либерала-реформатора Хатами был избран энергичный ставленник Корпуса стражей исламской революции Махмуд Ахмади Нежад, человек, фанатично преданный двум идеям: уничтожения Израиля и получения Ираном ядерного статуса. АЭС в Бушере корпорация Росатом достроила и запустила – хоть и с большим опозданием, но под контролем Агентства ООН по ядерной энергии, МАГАТЭ. К военной ядерной программе Бушер действительно не имел никакого отношения – иранцы лишь использовали этот объект для прикрытия настоящей программы, реализуемой в глубокой тайне, что им почти удалось, а также для того, чтобы стравить Запад и Россию, что удалось им полностью. Соглашение, которое отказался подписать Щаранский, так и не было заключено, и аналогичный документ между Россией и Израилем вряд ли будет подписан даже в отдаленном будущем. Введенные против Ирана из-за нарушений в ядерной сфере санкции ООН не дали, да и не могли дать результатов. Иранские лидеры открыто заявляют, что Израиль – это страна одной бомбы, и, похоже, искренне полагают, что в ходе будущего ядерного Апокалипсиса они, как единственно праведные, спасутся, а грешники, в том числе в исламском мире, очистятся. Режим нераспространения ядерного оружия трещит по швам и вот-вот останется в истории: Иран явно не будет единственным государством, которое в ближайшее время получит на вооружение А-бомбу. На повестке дня Ближнего Востока не просто масштабные региональные войны, но, в перспективе, войны ядерные. И что бы стоило маленькому, но амбициозному Щаранскому в «Президент-отеле» вовремя включить мозг?
Выводы: о пользе умения не наступать на старые грабли
Что выиграл и что проиграл СССР, «входя в положение» всех «угнетенных» и всех революционеров, которые просили об этом? Стоит ли Москве дважды наступать на одни и те же грабли? Что делать Москве после развала режима нераспространения? Как России выстроить систему учета региональных интересов, не забывая об интересах собственных? Что и почему перевешивает в приоритетах российской политики: личное или ведомственное, государственное или общечеловеческое?
Современная политика Российской Федерации на Ближнем и Среднем Востоке, как и ее внешняя политика в целом, является результатом синтеза практически всех веяний, которые доминировали в стране на протяжении последних 100 лет: во времена Российской империи, «смутных времен» 20-х и 90-х годов ХХ века, СССР и современного «вставания с колен». Она реагирует на внешнее лоббирование, однако тремя ее столпами являются: прагматический учет реальности; догмы и стереотипы имперских, советских и постсоветских времен; персональные и ведомственные интересы отечественной бюрократии. Российская империя на БСВ конкурировала в основном с Великобританией. СССР – с США. Россия в настоящий момент напрямую не конкурирует ни с кем, возможно, потому, что руководство страны отчетливо представляет себе ее реальные экономические и военные возможности. Последнее является предметом критики со стороны ностальгирующей по временам соперничества сверхдержав околополитической общественности, представителей военно-промышленного комплекса и МИДа, однако гарантирует минимизацию участия России в региональных конфликтах, где миссию, традиционно выполнявшуюся Советским Союзом, в настоящее время выполняют Соединенные Штаты, с той разницей, что СССР распространял на БСВ социализм, а США – демократию. Россия выдерживает баланс отношений с Ираном и Израилем, Турцией и странами арабского мира. Москва поддерживает мировое сообщество там, где это отвечает ее интересам, как в отношении ядерной программы Ирана, или не имеет значения, как проблема ближневосточного урегулирования. Воздерживается в вопросах, ради которых не готова идти на конфликт, подобно голосованию по резолюции ООН в отношении Ливии, и отстаивает свои интересы в Совете Безопасности, когда речь идет о такой же резолюции по Сирии – в обоих случаях вместе с Китаем. Сотрудничество с КНР в рамках ШОС позволяет избежать столкновения российско-китайских интересов в Центральной Азии.
Россия в настоящее время не имеет на БСВ противников, за исключением представителей экстремистских исламских группировок, полагающих Москву врагом со времен советской оккупации Афганистана, и дистанцировалась от региональных конфликтов, ограничивая вмешательство в проблемы региона. Основой ее политики является дипломатическое зондирование, миротворчество, унаследованное от СССР, как в палестино-израильском конфликте, или благоприобретенное, как в ливийской гражданской войне, и действия в рамках ШОС, G-8 и Совета Безопасности ООН: в случаях с Афганистаном, Ираком, Ираном, Ливией или Сирией – в зависимости от ситуации. Российская Федерация, в отличие от СССР, минимизировала военное присутствие в регионе, ограничиваясь участием в миротворческой миссии в Судане, контрнаркотических операциях в Афганистане и борьбе с сомалийскими пиратами в акватории Индийского океана. Незначительна, несмотря на внешнее давление и внутреннее лоббирование, и экономическая помощь РФ странам БСВ, в советский период дорого обошедшаяся стране. В отличие от США, ЕС и монархий Персидского залива, ежегодно вбрасывающих в регион миллиарды, участие России сводится в этой сфере в основном к списанию советских долгов, поставкам вооружений и военной техники старых модификаций и гуманитарной помощи, направляемой в зоны природных катастроф и военных действий по линии МЧС. Лоббируемая МИДом и госкорпорациями активизация на БСВ экономической политики России, в том числе открытие кредитных линий в Ливии, Сирии и Алжире, дублируя направления работы советских времен и повторяя ошибки этого периода, обещает низкую эффективность, что продемонстрировала ситуация с контрактами РАО ЖД и поставками по линии ВТС в Ливии. По аналогии с критериями, принятыми в мировой практике, потенциальные угрозы безопасности России из БСВ можно оценивать как «три с половиной». Это Турция в долгосрочной, Иран и Пакистан в среднесрочной и радикальные исламисты в краткосрочной перспективе.
Ознакомительная версия.
