Ознакомительная версия.
Россия в настоящее время не имеет на БСВ противников, за исключением представителей экстремистских исламских группировок, полагающих Москву врагом со времен советской оккупации Афганистана, и дистанцировалась от региональных конфликтов, ограничивая вмешательство в проблемы региона. Основой ее политики является дипломатическое зондирование, миротворчество, унаследованное от СССР, как в палестино-израильском конфликте, или благоприобретенное, как в ливийской гражданской войне, и действия в рамках ШОС, G-8 и Совета Безопасности ООН: в случаях с Афганистаном, Ираком, Ираном, Ливией или Сирией – в зависимости от ситуации. Российская Федерация, в отличие от СССР, минимизировала военное присутствие в регионе, ограничиваясь участием в миротворческой миссии в Судане, контрнаркотических операциях в Афганистане и борьбе с сомалийскими пиратами в акватории Индийского океана. Незначительна, несмотря на внешнее давление и внутреннее лоббирование, и экономическая помощь РФ странам БСВ, в советский период дорого обошедшаяся стране. В отличие от США, ЕС и монархий Персидского залива, ежегодно вбрасывающих в регион миллиарды, участие России сводится в этой сфере в основном к списанию советских долгов, поставкам вооружений и военной техники старых модификаций и гуманитарной помощи, направляемой в зоны природных катастроф и военных действий по линии МЧС. Лоббируемая МИДом и госкорпорациями активизация на БСВ экономической политики России, в том числе открытие кредитных линий в Ливии, Сирии и Алжире, дублируя направления работы советских времен и повторяя ошибки этого периода, обещает низкую эффективность, что продемонстрировала ситуация с контрактами РАО ЖД и поставками по линии ВТС в Ливии. По аналогии с критериями, принятыми в мировой практике, потенциальные угрозы безопасности России из БСВ можно оценивать как «три с половиной». Это Турция в долгосрочной, Иран и Пакистан в среднесрочной и радикальные исламисты в краткосрочной перспективе.
Турция, сегодня являющаяся крупнейшим ближневосточным экономическим партнером России, находится на подъеме, реализуя стратегию создания «новой Оттоманской империи». Ее геополитические интересы на Кавказе, в Причерноморье, Средней Азии и тюркских регионах РФ до Якутии включительно, а также поддержка распространения на постсоветском пространстве так называемого «мягкого ислама», примером которого является американо-турецкий проект «Нурджулар», представляют потенциальную угрозу сложившемуся в России образу жизни, этноконфессиональному равновесию и территориальной целостности страны. Вооруженные силы Турции многочисленны, оснащены современной техникой, мотивированы и имеют значительный боевой опыт. Если не учитывать российский ядерный потенциал, Турция, являющаяся частью НАТО – ведущей, хотя и слабеющей военно-политической силы мира, имеет численный и технический перевес в регионе над РФ – на Черном море абсолютный. Мы говорим об этом даже без учета фактора Грузии и региональных исламистских террористических формирований, действия которых могут значительно осложнить положение на коммуникациях и в тылу российской армии. Пока Турция не поддерживает Грузию и северокавказских исламистов в их противостоянии с Россией, однако интенсивные контакты с ними делают это при необходимости легкоосуществимым. В настоящее время прямое столкновение РФ и Турции не представляется реальным вследствие усилий руководства обеих стран по развитию двустороннего экономического сотрудничества.
В то же время заслуживают внимания последовательные, профессиональные и успешные действия турецкого руководства, добивающегося в торговле с Россией односторонних преимуществ. Любые инициативы, которые в перспективе могут привести к возникновению двусторонних структур, неподконтрольных руководству правящей Партии справедливости и развития, торпедируются Анкарой, как это произошло с российско-турецкой межпарламентской комиссией по экономике. Еще один инструмент политики такого рода – пересмотр достигнутых условий соглашений перед их подписанием на высшем уровне (атомная станция в Аккую) или после реализации («Голубой поток»). Не следует забывать о сохранении РФ в списке потенциальных внешнеполитических угроз, перечисленных в турецкой «Стратегии национальной безопасности» 2010 г. На протяжении большей части последних 500 лет отношения России и Турции были враждебными. Русско-турецкие войны занимают почетное место в истории Российской империи, и в Турции отчетливо помнят, что именно эти войны стоили Оттоманской Порте Балкан и Кавказа, хотя часть северо-восточных провинций, входивших в состав России с 1878 по 1917 год, была потеряна Москвой после революции и возвращена в состав Турецкой республики. Преувеличивать значимость турецкого реваншизма не стоит, однако и преуменьшать его опасно. Руководство ПСР полагает, что Россия будет слабеть параллельно с усилением Турции, видит свою страну международным центром по торговле углеводородами БСВ и Прикаспия и перекрестком их транзита в ЕС в обход России. Реализация трансграничных трубопроводных проектов, призванных ослабить позиции РФ на европейском газовом рынке, как «Баку – Тбилиси – Джейхан», а в перспективе – «Набукко», соответствует этой стратегии. Строительство российского «Южного потока», которое Анкара максимально затягивает, противоречит ей. Фактор ядерного сдерживания имеет для РФ на турецком направлении основное значение, нейтрализуя возможность перерастания потенциального регионального конфликта в новую Крымскую войну, в которой Турция и Запад выступили бы против России. Конфликт РФ и Грузии 2008 г. показал это со всей очевидностью.
Отношения России с Ираном в историческом и геополитическом плане повторяют отношения с Турцией. Постсоветский Прикаспий, включая его российскую часть, – «северные территории» Персии, отторгнутые у нее Российской империей, Гилян и Мазандаран до 1726 г. входили в империю Петра Великого. Заключенный в начале ХХ века российско-британский договор о разделе сфер влияния в Иране, Афганистане и Тибете был началом конца иранской государственности. Только революция 1917 г. спасла Иран от раздела, точно так же, как принятая на Тегеранском совещании резолюция «Большой тройки» завершила период, когда советские войска могли быть введены на иранскую территорию, не нарушая норм международного права. Современные претензии Ирана на 20 % бассейна Каспийского моря затрагивают интересы Азербайджана и Туркменистана, касаясь России и Казахстана лишь косвенно, однако могут в перспективе послужить причиной регионального конфликта, сталкивающего РФ и ИРИ. Иран, в отличие от Турции, в потенциальном столкновении с Россией может рассчитывать только на собственные силы, имея «в тылу» конфликты с соседями по Персидскому заливу, Израилем и Западом – в первую очередь США и Великобританией. Поставки Ирану вооружений и военной техники со стороны Китая, не исключенные в случае его столкновения с Западом, маловероятны в случае конфликта с Россией, сотрудничающей с КНР в ШОС. Попытки вступления в ШОС самого Ирана блокируются санкционным режимом ООН в отношении этой страны. Санкции осложнили и сотрудничество РФ с ИРИ в военной и военно-технической сфере. Расширение экономического сотрудничества Москвы и Тегерана также замедлилось, остановившись на минимально-достаточном уровне.
Иранская армия и силы Корпуса стражей исламской революции вооружены устаревшим оружием, однако многочисленны, мотивированы и имеют боевой опыт, полученный в войне с Ираком 80-х годов, борьбе с сепаратистами, террористами и наркоторговцами на собственной территории и в приграничных районах Ирака, Афганистана и Пакистана, противостоянии с Израилем и Саудовской Аравией. Как и в ситуации с Турцией, фактор ядерного сдерживания играет для России на иранском направлении ключевую роль. Получение ИРИ ядерного статуса в военной сфере, вероятность которого чрезвычайно высока, существенно снижает это преимущество. Появление у Ирана атомной бомбы обрушит режим нераспространения и спровоцирует гонку ядерных вооружений, осложняя отношения РФ с ИРИ. В то же время военный удар по ядерным объектам Ирана или его экономической инфраструктуре, помимо дестабилизации южного Прикаспия, вызовет поток беженцев в Армению, Азербайджан и Россию, оцениваемый, в зависимости от интенсивности и продолжительности военных действий, от 300 тысяч до 2 миллионов человек. Отсутствие в этих странах структур, способных принять такое количество беженцев, включая институты их фильтрации, вызывает жесткое неприятие Россией идеи военного удара по Ирану, несмотря на пробуксовку миротворческих инициатив, в том числе российских, призванных разрешить иранскую ядерную проблему. В то же время отказ Ирана от российско-французских поставок ядерного топлива и участия в ядерном депозитарии в Ангарске ясно свидетельствует о подлинных намерениях Тегерана в этой сфере.
Ознакомительная версия.
