Сейчас речь идет о депортации и об истреблении еврейской нации. Звучит это просто: «Евреи будут уничтожены». И все члены нашей партии, безусловно, скажут так: «Искоренение евреев, истребление их — это один из пунктов нашей программы, и он будет выполнен».
А потом приходят к нам все 80 миллионов достойных немцев, и каждый просит за своего порядочного еврея. Все остальные, конечно, свиньи, но вот именно этот — хороший еврей. Ни один из тех, кто говорит так, не видел своими глазами, как это происходит... Большинство присутствующих здесь знает, что это такое — видеть 100, или 500, или 1000 уложенных в ряд трупов. Суметь выдержать это — за исключением отдельных случаев человеческой слабости — и сохранить в себе порядочность — вот испытание, которое закалило нас. Это славная неписаная страница нашей истории, ибо мы знаем, как трудно было бы нам сегодня — в условиях бомбежки, тягот и лишений военного времени, если бы в каждом нашем городе еще жили евреи: скрытые саботажники, агитаторы и смутьяны...
Богатство, которым они владели, мы у них забрали. Я дал строгий приказ, выполненный обергруппенфюрером СС Полем (начальником хозяйственного управления СС. — Б. С.), передать все это Рейху. Мы ничего не оставили себе. Совершившие ошибки понесут наказание в соответствии с приказом, отданным мной в самом начале, который гласил: каждый, кто присвоит себе хотя бы одну марку из этих, подлежит казни. Несколько сотрудников СС — их немного — нарушили этот приказ, и их казнят. Пощады не будет. У нас есть моральное право, у нас есть обязательство перед немецким народом уничтожить эту нацию, которая хотела уничтожить нас. Но у нас нет права обогащаться, даже если речь идет только об одной шубе, об одних часах, об одной марке или одной сигарете. Наконец, мы не хотим, уничтожая бациллу, дать ей заразить себя и умереть самим. Я никогда не позволю себе остаться в стороне и наблюдать за тем, как появляется пусть даже маленькая червоточина и как она начинает расти. Где бы она ни появилась, мы вместе выжжем ее. Однако в целом мы можем сказать, что, вдохновленные любовью к нашему народу, мы справились с этой труднейшей задачей. При этом мы не нанесли никакого вреда нашему внутреннему миру, нашей душе, нашему характеру...»
Осознав всю меру ответственности в случае приближающегося и все более неотвратимого военного поражения, чиновники с горя перепились. Рейхслейтеров и гаулейтеров уложили как бревна в вагоны поезда, увозившего их из Познани. После этого инцидента Геббельс пообещал в будущем не позволять гаулейтерам выпивать больше двух рюмок коньяка в день. И ведь кое-кого из гаулейтеров действительно повесили. Но лишь меньшинство. Избежали петли и такие активные участники «окончательного решения», как рейхскомиссар Украины и гаулейтер Восточной Пруссии Эрих Кох и рейхскомиссар Остланда, куда входили Прибалтика и Белоруссия, Генрих Лозе. Первый получил пожизненное заключение, а второй отделался 10 годами тюрьмы.
Во время войны, особенно начиная с 1943 года, крылатой стала фраза Геббельса: «Во всем виноваты евреи». Им приписывали вину как за войну в целом, так и за поражения, которые начал терпеть вермахт.
И в своем предсмертном политическом завещании Гитлер излил всю свою ненависть, прибегнув к откровенным фальсификациям: «Это неверно, будто я или кто-то другой в Германии желал в 1939 году войны. Ее желали и развязали исключительно интернациональные государственные деятели либо еврейского происхождения, либо работавшие на еврейские интересы. Я вносил множество предложений по сокращению и ограничению вооружений, которые грядущие поколения не смогут вечно отрицать, чтобы возложить ответственность за возникновение этой войны на меня. Я никогда не хотел, чтобы после первой злосчастной мировой войны возникла еще одна мировая война против Англии или, тем более, против Америки. Пройдут века, но из руин наших городов и памятников искусства будет постоянно вырастать обновляющаяся ненависть к тому народу, которому мы обязаны всем этим: к интернациональному еврейству и его пособникам.
Еще за несколько дней до того, как разразилась германо-польская война, я предложил британскому послу в Берлине решение германо-польской проблемы — как и в случае с Саарской областью — под международным контролем. Это предложение тоже нельзя отрицать. Но оно было отвергнуто, потому что влиятельные круги английской политики желали войны, а отчасти подгонялись к ней организованной интернациональным еврейством пропагандой.
Но я не оставлял также сомнения и на этот счет, что, если народы Европы рассматриваются как пакеты акций для интернациональных финансовых и промышленных заговорщиков, будет привлечен к ответственности и тот народ, который является единственным виновником этой смертоубийственной войны: еврейство! Я также не оставлял никакой неясности насчет того, что на сей раз настоящий виновник, пусть и гуманными средствами (даже перед лицом смерти фюрер называл полное истребление евреев Европы «гуманным средством»! — Б. С.), но поплатится за то, что миллионы детей европейцев арийской расы умрут от голода, что свою смерть найдут миллионы взрослых мужчин, а сотни тысяч женщин и детей сгорят в наших городах или погибнут от бомбежек». О бомбардировках люфтваффе британских, голландских, французских, польских, югославских, советских городов фюрер не вспоминал.
Правда, с 1943 года, когда успехи вермахта сменились поражениями, «окончательное решение» претерпело некоторые метаморфозы. Уцелевшие к середине 1943 года евреи-специалисты, занятые на работах, больше не подвергались поголовному истреблению. Их отправили в концлагеря или в гетто, и они получили, пусть небольшой, шанс уцелеть. Правда, в случае восстания евреи истреблялись практически полностью, как это случилось, например, при подавлении восстания в Варшавском гетто. Но в тех странах, где «окончательное решение» только начиналось (например, как в Венгрии после ее оккупации германскими войсками в марте 1944 года), евреи истреблялись почти полностью.
Гражданская религия национал-социализма с ее Ветхим и Новым Заветом — книгой «Моя борьба», с ее символом веры — «одна страна, один народ, один фюрер», с ее пантеоном мучеников после прихода Гитлера к власти довольно быстро оттеснила все традиционные религии на второй план.
Сам Гитлер не был атеистом, но его веру никак нельзя назвать христианской. Фюрер скорее тяготел к языческому мистицизму и ветхозаветным жестоким заповедям, хотя к собственно иудейской религии питал патологическую ненависть. Он утверждал в книге «Моя борьба»: «Протестантизм лучше выражает нужды немецкого самосознания. Но он непригоден там, где защита национальных интересов осуществляется в сфере, которая либо отсутствует в его системе понятий, либо отрицается им по каким-либо причинам... Протестантизм всегда выступал за развитие германского самосознания... поскольку дело касалось внутренней чистоты, углубления национального духа и немецкой свободы... но он встречает в штыки любую попытку вырвать нацию из удушающих объятий ее смертельного врага, так как его позиция по отношению к еврейству более или менее определена его догмами. А между тем речь здесь идет о вопросе, без решения которого любые попытки немецкого возрождения были и останутся абсолютно бессмысленными и невозможными».
Гитлер, однако, совсем не восхищался протестантизмом, хотя как национальную немецкую религию ставил гораздо выше более космополитического католицизма. При нацистах была даже попытка основать «немецкую национальную церковь». Под давлением национал-социалистов и при активном участии симпатизировавшей им фракции «немецких христиан» синод евангелической церкви в Германии избрал 27 сентября 1933 года пастора Кенигсбергского военного округа Людвига Мюллера «епископом Рейха». Гитлер потребовал от него создать евангелическую автокефальную «церковь Рейха», но эта затея провалилась, встретив противодействие большинства германских лютеран.
Уже в 1941 году фюрер сожалел: «Нам не повезло, что наша религия убивает радость красоты. Протестантское ханжество еще хуже, чем католическая церковь». Но тут же добавил: «Я не занимаюсь догматами веры, но и не потерплю, чтобы священник занимался земными делами. Надо так сломать организованную ложь (так Гитлер именовал церковное христианство. — Б. С.), чтобы государство стало абсолютным властелином». А 13 декабря 1941 года, выразив неосновательную надежду, что «война идет к концу», Гитлер с гордостью добавил: «У меня шесть дивизий СС, ни один из этих солдат не ходит в церковь, и тем не менее они со спокойной душой идут на смерть». Поэтому-то на ременных пряжках эсэсовцев было выгравировано, не: «С нами Бог», как у солдат вермахта, а: «Моя честь — верность». Гитлер возмущался германскими министрами и генералами, которые убеждены, что «нам не победить без благословения церкви». Между тем эсэсовцы умирали с именем Гитлера на устах, а не с именем Бога.
