Наконец, что касается до суда, то на решение императора нет апелляции, ибо над ним нет высшего судьи в светских делах. Некоторые утверждают, что в этом случае можно апеллировать к самому императору с присоединением князей, как будто совокупная их власть превышает власть одного императора. Но это неверно, императорская власть так же велика без князей, как и с приобщением последних. Ибо верховная власть любит единство, и сама собою от множества бежит к одному. (Amat enim imitatem suprema potestas suaque sponte ex multitudine fugit ad unum.)
Такова власть императора, который стоит выше всех и которому все должны повиноваться. «Остерегайся, однако, — замечает Эней Сильвий, — сделать что-либо без разумного основания и управлять Империею более для собственного наслаждения, нежели для блага подданных; иначе ты можешь превратиться в тирана, с которым мы не должны иметь никакого общения, и от которого мы, напротив, обязаны всеми способами уклоняться». Трудно сказать, что значит подобное предостережение при этой проповеди полнейшего самовластия во имя общественной пользы. В этой оговорке можно видеть только остаток прежних, средневековых воззрений, уступающих место новым, государственным началам, исходящим на первых порах от абсолютизма.
Эней Сильвий касается и отношения светской власти к духовной. Здесь советник императора является крайне умеренным. Он возвращается к теории Гелазия о сочетании двух властей для взаимного воздержания и для взаимной помощи. Рядом с императорскою властью, говорит он, Христос установил и власть святительскую. Это выражается символически в рассказе о двух мечах.
И если спросят: зачем нужны две власти, когда единство считается столь желанным? — то надобно отвечать, что Спаситель для различных действий и должностей установил разные власти, чтобы каждая в смирении совершала свое дело, а не превозносилась гордостью, чтобы христианские императоры нуждались в святителях для вечной жизни, а последние в императорах для земных благ, чтобы служащие Богу не вмешивались в мирские дела, а занятые мирскими не управляли божественными. Это была теория лучших представителей XV века. Но впоследствии, сделавшись папою, Эней Сильвий и здесь изменил свой взгляд. Это выразилось в распре его с эрцгерцогом Сигизмундом Австрийским[180].
Между Сигизмундом и знаменитым кардиналом Николаем Кузанским, епископом Бриксенским, произошел спор о разных церковных правах, которые присваивал себе епископ. Папа тщетно старался уладить это дело. Наконец, в самый день Пасхи Сигизмунд осадил епископа, взял его в плен, отобрал у него замок и заставил его подписать отречение от спорных прав. Тогда папа, которого решение было оставлено без внимания, вызвал эрцгерцога к суду как презрителя церкви и еретика. Сигизмунд обвинялся в величайшей из всех ересей, в отрицании веры в единую, святую, соборную и апостольскую церковь: ибо так как папа — глава церкви, то всякий истинный ее член обязан повиноваться его приговорам. Вместе с Сигизмундом был призван к суду главный советник его Григорий Геймбургский, а также и другие.
Сигизмунд отвечал, что приговору высшего судьи тогда только следует повиноваться, когда решение возможно, справедливо и честно; произвольное же и противное нравственному закону осуждение, произнесенное папою, не имеет силы. Эрцгерцог апеллировал к вселенскому собору. Тогда папа предал его проклятию и отлучил его от церкви. Этот акт был составлен совершенно в духе средних веков; право суда и наказания, которое присваивали себе папы, доводится здесь до самых крайних последствий. Все участники в действиях Сигизмунда объявляются виновными в преступлении Величества, проклятыми навеки, изгнанными и неспособными завещать и получать наследство; их жилища предписывается предать разрушению; должники их избавляются от обязанности уплаты; все заключенные Ими договоры и данные им обещания, даже с подкреплением присяги, уничтожаются; все их имущество, движимое и недвижимое, отписывается в церковную казну; они лишаются всяких чинов и должностей; даже сыновья их и внуки мужского пола объявляются недостойными какой-либо общественной должности и неспособными свидетельствовать; наконец, на владения Сигизмунда и других налагается общий интердикт, т. е. запрещается в них всякая церковная служба.
Папа издал особый бреве против Григория Геймбургского, внушившего Сигизмунду апелляцию к собору. Христос, говорится в этом документе, дал Петру власть связывать и разрушать, ослушников же отсекать от церкви. Ибо если, по словам самого Спасителя, никакое царство не может стоять разделенным, то может ли стоять церковь Божия, когда ослушники Христова наместника не будут из нее исключаемы? Таково непоколебимое основание церкви. Но с некоторого времени ересь старается разрушить церковное единство, и когда наместник Христа постановил свое решение, ему отказывают в повиновении под пустым предлогом легкомысленных апелляций к будущему собору, т. е. к тому, что нигде не существует и что не может стоять выше Христова наместника (per ludibria frivolarum apellationum ad futurum concilium, seu ad id, quod nusquam est ac super Christi vicarium esse aut reperiri nequit). Эту новость, внушенную духом дьявола, говорит папа мы по зрелом обсуждении на Мантуанском соборе осудили и прокляли и апеллирующих таким образом отлучили от церкви и объявили еретиками.
Сигизмунд однако не унялся и вторично апеллировал к собору, а Григорий Геймбургский со своей стороны издал апелляцию, в которой опровергал постановление папы. Власть, данная Петру, писал он, нисколько не уменьшает власти, данной остальным апостолам, которым Христос всем вкупе сказал: «…елика аще свяжете на земли будут связана на небесех». В первые времена христианства, собрание апостолов стояло выше Петра. Законные же преемники апостолов — вселенские соборы, которые нередко исправляли уклонения пап от истинной веры. Поэтому когда папа говорит, что собор ниже римского первосвященника, то это не что иное, как заблуждение. От решения папы можно апеллировать и к будущему собору, ибо церковная власть бессмертна, и если она в настоящее время рассеяна, то она всегда может быть собрана. Этого настоятельно требует само состояние церкви, и когда папа отказывает в этом верующим, он поступает с ними как господин с рабами. Повиновение, которого он требует, есть повиновение рабское.
Пий II не хотел сам отвечать Григорию, но в защиту постановлений папы выступил Федор Лелий, епископ Фельтрский. Он доказывал главенство римского первосвященника всеми известными доводами папских богословов. Прежде всего выставляется требование порядка. Церковь Христова, пишет Федор, необходимо иметь в себе известный порядок, ибо она устроена Тем, чьи дела совершенны, кто установил порядок на небе и на земле и дал природе закон, чтобы низшее с высшим связывалось средним. Порядок связывает множество, различающееся по степеням, и так как он состоит в подчинении одного другому, то необходимо прийти наконец к чему-нибудь единому как к вершине, ибо иначе открывается путь в бесконечность. На это указывает сама природа, в которой всякое правильное устройство приводится к единому главному началу, управляющему всем; так в теле члены приводятся к единой голове, в дереве ветви — к единому стволу, а ствол — к единому корню. Но всякий должен сознаться, что церковь не может быть менее устроена, нежели природа, ибо благодать выше природы. Следовательно, и церковь должна быть приведена к единству тела Христова подчинением единому главе. То же доказывается и конечною целью всякого царства, которая состоит в мире и согласии подчиненных, а это может быть установлено только единым правителем. Провидение расположило людей по степеням, чтобы уважением низших к главе управления установлялось истинное согласие всех, и из разнообразия вытекала бы общая связь. К тому же приводит, наконец, и само учреждение церкви, которая, составляя единое тело, должна иметь единого главу. Христос как пастырь добрый, собравши овец, сказал: «…да будет едино стадо и един пастырь». Поэтому, отходя к Отцу, он оставил по себе наместника, которому вручил свою власть. Григория Геймбурсского, осмеливающегося отрицать главенство папы, Федор Лелий обвиняет в ереси восточной и богемской.
Григорий не замедлил ответом. Он написал апологию, в которой одно за другим опровергал доказательства Федора Лелия. Апология писана самым грубым языком. «Лукавою тропою лжи нисходя в бездну ада, — так начинает Григорий, — зачем клевещешь на меня, будто я отрицаю первенство Римской церкви?.. Но ты хочешь уничтожить остальных апостолов, чтобы соединить всю власть в одном Петре, и отрицаешь, что собрание всех апостолов выше Петра. Ты не признаешь, что святые вселенские соборы составляют основы христианской веры и от Христа имеют власть над всеми христианами». Что в мире существуют порядок и гармония, продолжает Григорий, это я знал с детства, но внутреннюю связь церкви уничтожает один папа, который препятствует действию членов и присваивает себе права остальных должностей, разъединяя соединенное и нарушая гармонию. В теле члены подчиняются голове, но голова не должна присваивать себе деятельности руки или ноги, все сосредоточивая в себе и не оставляя ничего другим частям. Доказательство власти папы, взятое из конечной цели государства, также лишено основания. Всякое благоустроенное государство имеет в виду сохранение мира и спокойствие народов, однако писатели различают три правильных образа правления. Первый — монархия, которая сама по себе совершеннейшая форма, когда власть находится в руках героя. Таковы были некогда цари у греков и у римлян. Им воздавались божеские почести, но таковых не родит более наша земля. Между тем испорченностью одного человека монархия легко превращается в тиранию. Поэтому она рушилась, и вместо нее установилось правление вельможей или аристократия. Последняя искажается не так легко, ибо порча одного исправляется другими. Но когда и вельможей обуяла жажда власти, и аристократия вследствие того превратилась в олигархию, тогда водворился третий образ правления, народный, или полития, которой искажение есть демократия. Государственное единство сохраняется в каждом из этих образов правления, несмотря на их различие. Точно так же и единство церкви, даже без папы, сохраняется во вселенских соборах, и церковь остается единым стадом единого вечного пастыря — Христа. Ты же, говорит Григорий Федору Лелию, полагаешь иное основание, кроме Христа. Не на одном Петре зиждется церковь, но Христос есть глава тела, которого все мы члены по любви. Церковь не умирает со смертью папы или когда двое борются за власть. Где ты читал, чтобы Петр посвятил кого-либо из апостолов? Ему было дано первенство, но и всем другим вручена была власть непосредственно от Христа, на всех одинаково низошел Святой Дух. Наконец, ты утверждаешь, что я впадаю в заблуждения, осужденные Констанцским собором, а сам, презреннейший еретик, отвергаешь постановления этого собора.
