возлагать на себя бремя партийных обязательств и дисциплины. Во второй главе этой книги приведены аргументы в пользу того, что если бы в России в 1993 году не была введена избирательная система с серьезным пропорциональным элементом, то в стране не сложилось бы никаких партий, кроме коммунистической. В Украине и некоторых других постсоветских странах, собственно, так и было до введения пропорциональных или смешанных систем.
Без функционирующей партийной системы нормальная работа демократических институтов затруднена, а если говорить о парламентской системе (которая пользуется особыми симпатиями российской оппозиции) – просто невозможна. Если принять во внимание как порождаемые мажоритарной системой парадоксы представительства, так и то, что она не способствует развитию партийной системы, следует сделать вывод, что вариант с исключительно мажоритарными правилами не должен стоять на повестке дня при выборе избирательной системы для нижней палаты парламента. Однако верхнюю палату парламента, которая придет на смену нынешнему Совету федерации, было бы уместно избирать именно по мажоритарным правилам, потому что задача этой палаты в том и состоит, чтобы обеспечивать территориальное представительство.
5.3.3 Пропорциональное представительство и его варианты
Пропорциональная система позволяет наиболее точно отразить в составе парламента политические предпочтения граждан. Это ее ключевое, не зависящее от политического контекста, преимущество. Но есть и ряд аргументов в ее пользу, вытекающих из прогнозируемых характеристик предстоящей в России демократизации. На этапе смены режима политические предпочтения граждан будут, естественно, отличаться от тех, которые сейчас имплантируются в массовое сознание государственной пропагандой. Поэтому необходимо будет воспользоваться моментом для того, чтобы создать и закрепить на национальной политической арене партии, придерживающиеся общей демократической ориентации, но расходящиеся по иным вопросам. Без пропорциональной системы этого не достичь, поскольку мажоритарные избирательные правила делают главным электоральным преимуществом не программные установки кандидатов, а другие доступные им ресурсы.
Одна из фундаментальных проблем российской политики, вполне проявившаяся уже в девяностых годах, – это отсутствие профессионального политического класса, способного к парламентской деятельности. Ныне основную массу законодателей, особенно на региональном уровне, составляют профессиональные предприниматели и чиновники. В условиях мажоритарной системы они легко побеждают на выборах, опираясь на доступные им административные и экономические рычаги для мобилизации избирателей. Однако, заняв места в законодательных органах разных уровней, они занимаются не столько законотворческой работой, сколько лоббированием собственных интересов и/или интересов исполнительной власти, от которой они зависят. Отсюда их крайний идейный оппортунизм, который облегчает взаимодействие между исполнительной и законодательной властями. Однако издержки такой ситуации значительно перекрывают выгоды, поскольку естественными результатами становятся снижение качества законодательной работы и парламентского контроля, а также коррупция.
Таким образом, для нормального функционирования демократии необходимо пропорциональное представительство как условие для формирования профессионального политического класса, в рамках которого одним из основных условий успешной карьеры служила бы ориентация на предпочтения избирателей, а не достижения в иных сферах деятельности. Выше уже отмечалось, что мажоритарные правила (по крайней мере, с теоретической точки зрения) дают избирателям важные преимущества: во-первых, они обеспечивают связь между избирателем и конкретным политиком, за которого избиратель отдает свой голос; во-вторых, они обеспечивают территориальное представительство. Не приведет ли устранение этих преимуществ к умалению имеющихся прав граждан? Нет, не приведет, потому что обе проблемы решаются, пусть и не вполне последовательно, на основе пропорционального представительства.
В России на протяжении почти всего постсоветского периода, начиная с 1993 года, пропорциональные выборы в Государственную Думу проводились в едином общенациональном округе, а в региональные законодательные собрание – в общерегиональных округах. Это значит, что распределение мест осуществлялось по пропорциям, определенным волеизъявлением избирателей в масштабах всего национального или регионального электората. В подавляющем большинстве стран мира, где применяется пропорциональное представительство, это не так. Гигантская величина округа (в России она составляла либо 225 мест, либо, в период применения чисто пропорциональной системы, 450 мест) расходится с мировой практикой и не имеет никакого теоретического оправдания. На мой взгляд, сокращение величины округа необходимо. В России совершенно естественным решением стало бы образование избирательных округов на основе субъектов федерации.
Так была бы решена и вторая проблема пропорционального представительства – недостаточный учет территориального аспекта. Переход к такой системе устранил бы ситуацию, при которой уровень представительства регионов зависит от явки на выборы. Не секрет, что при нынешних правилах значительный бонус получают те регионы, где явка на выборы особенно высока (прежде всего республики Северного Кавказа). Такое положение вещей теоретически недопустимо, поскольку воздерживающиеся от голосования жители других регионов имеют больше оснований делегировать избирательное право своим соседям, чем жителям регионов с высокой явкой. Уровень представительства каждого из регионов должен быть законодательно зафиксирован и зависеть от числа зарегистрированных, а не проголосовавших избирателей.
Кроме того, переход к пропорциональной системе в округах малой величины автоматически решил бы вопрос о снижении порога для прохождения партий в парламент. При низкой величине округа порог вообще не нужен, потому что количество избираемых депутатов само по себе лимитирует представительство малых партий. В качестве варианта можно было рассмотреть возможность установления порога представительства на уровне одной десятой от величины округа, но не выше 3 %, что создало бы барьеры на максимально допустимом уровне в крупнейших регионах (Москве, Московской области и Петербурге), а в других регионах не имело бы практических последствий.
Элементарный подсчет показывает, что если сохранится нынешняя численность депутатов Государственной думы, то средняя величина избирательного округа составит чуть более пяти мест. Некоторую техническую проблему составляет то, что при такой системе отдельные небольшие регионы были бы вынуждены довольствоваться одномандатными округами, то есть фактически применять систему относительного большинства. Однако для малых регионов такое положение могло бы оказаться полезным. Впрочем, законодатель вправе установить, что выборы в нижнюю палату парламента могут проводиться в округах, образованных на основе укрупненных регионов. Представительство каждого региона призван обеспечивать Совет Федерации. С политической точки зрения важно также отметить, что эта система давала бы некоторый бонус партиям, пользующимся средними уровнями поддержки избирателей, на уровне 15–20 %.
Разумеется, пропорциональная система в округах малой величины – это лишь одно из возможных решений. Вкратце остановлюсь на некоторых других вариантах, ни один из которых не представляется мне оптимальным, но у каждого есть некоторые достоинства. Первый из них – это сохранение нынешней смешанной несвязанной избирательной системы, когда половина депутатов Государственной думы избирается в общенациональном избирательном округе по партийным спискам, а другая половина – в одномандатных округах по принципу относительного большинства. Критически важным для реализации этого варианта является снижение заградительного барьера до 3 %.
Основное достоинство такой избирательной системы в применении к российским реалиям состоит в том, что она применялась в стране, пусть и с небольшим перерывом, в течение длительного времени. Она хорошо знакома как политикам, так и избирателям, а последнее
