С некоторыми, например, мы писали диктант в виде любовной записки. Девчонки сделали по 15 ошибок и расплакались».
Корреспондент спрашивает: «У вас и правда был такой слабый набор?». Ей отвечает доцент: «В том-то и дело, что формально сильный: средний балл по русскому языку — 83. То есть не просто “пятерка”, а “суперпятерка”, поскольку отличная оценка по русскому языку в этом году начиналась с 65 баллов. Это национальная катастрофа!» [29].
В заявлении Ученого совета филологического факультета МГУ сделан исключительно тяжелый вывод: «Несколько лет подряд отдельные представители гуманитарного сообщества предупреждали о возможности катастрофы как в школьном образовании вообще, так и в его гуманитарном сегменте в частности. Ситуация изменилась качественно: катастрофа произошла, и русская классическая литература более не выполняет роль культурного регулятора образовательного процесса.
Политика российских властей в области образования обусловлена совокупностью причин; назовем некоторые, наиболее очевидные:
а) стремление власти окончательно уничтожить советскую составляющую “постсоветского” образования, в случае с русской классической литературой — резко ограничить обсуждение и, тем более, усвоение ее ценностей, чуждых современной политической и экономической элите, а также той части “среднего класса”, которая ориентирована на обслуживание этой элиты» [27].
К этому выводу и предположению о причинах такого хода событий надо отнестись внимательно, отставив в сторону конъюнктурные идеологические мотивы. Проблема несравненно весомее, чем эти преходящие мотивы. Неразумно ломать структуры и рвать связи в культуре только потому, что они сложились в советский период и несли на себе следы эпохи. Это и называется «выплеснуть с грязной водой ребенка». Глупо воевать с призраками, надо с благодарностью встраивать новые системы в созданные ранее структуры. Реформа образования в гуманитарной сфере как будто специально шла наперекор этим простым правилам.
Надо сказать, что это заявление «О реформе образования, ее итогах и перспективах» было подписано всеми членами Ученого совета — «Принято единогласно на заседании Ученого совета филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова 22 ноября 2012».4
Это, пожалуй, первое такое событие в истории России — манифест, подписанный авторитетными представителями институционально оформленного научного сообщества лучшего университета страны! Такие наказы и приговоры подписывали все до одного лишь участники общинных сельских сходов в революцию 1905-1907 гг., а профессора, если и писали петиции, то подписывали их маленькими группами.
Известно, что в советской школе введение подростков и юношей в большую культуру осуществлялось с опорой на классическую русскую литературу. Она давала всему поколению общий язык символов, этических формул, аллюзий. Школьная реформа шаг за шагом устраняет это средство. В заявлении филологов МГУ сказано: «В результате введения ЕГЭ, резкого сокращения часов на преподавание литературы в школе, а в последнее время и упразднения самого предмета русская литература (согласно стандарту второго поколения, сейчас в средней школе есть предмет “русский язык и литература”) резко, на порядок упал уровень преподавания русской литературы, уровень знания, уровень ее эмоционального, ценностного, культурно-психологического воздействия на учащихся, фактически лишенных возможности осмыслить литературную культуру прошлого как духовную почву для саморазвития…
С отменой сочинения произошли иные, качественные изменения в характере преподавания: учащийся более не рассматривается как самостоятельно мыслящая личность, наделенная аналитическими способностями и умеющая реализовать их на практике в форме связного текста; теперь он должен лишь воспроизводить некоторую часть полученной информации; естественно предположить, что цель такого среднего образования — создание потребителя, управляемой массы…
Ситуация катастрофического обрушения уровня гуманитарного школьного образования усугубляется массовым закрытием школ в российской провинции и резким сокращением числа бюджетных мест, выделяемых филологическим факультетам вузов, а вместе с тем политикой слияния и закрытия самих вузов. Фактически это означает, что в самое ближайшее время будут аннулированы достижения советской образовательной системы, а вместе с тем будут окончательно преданы забвению традиции русской дореволюционной школы. Это национальная катастрофа, чреватая сломом механизмов исторической преемственности и прерыванием самой национальной культурной традиции» [27].
Нравственное чувство людей оскорбляла начатая еще во время перестройки интенсивная кампания по внедрению в язык «ненормативной лексики» (мата). Его стали узаконивать в литературе и прессе, на эстраде и телевидении. Появление мата в публичном информационном пространстве вызывало общее чувство неловкости, разъединяло людей.
Это была важная диверсия в сфере языка. Ведь для каждого его средства есть своя ниша, оговоренная выработанными в культуре нравственными и эстетическими нормами. Разрушение этой системы вызывает тяжелую болезнь всего организма культуры.
Опросы 2004 г. показали, что 80% граждан считали использование мата на широкой аудитории недопустимым [6, с. 258]. Но ведь снятие запрета на использование мата было на деле частью культурной политики реформаторов! Это был акт войны, сознательная диверсия против одной из культурных норм, связывающих народ. Недаром 62% граждан одобрили бы введение цензуры на телевидении [6, с. 80].
Отмена запрета на публичное использование мата наложилась на культурную травму детей, нанесенную социальным кризисом. Нецензурщина вошла в детский лексикон. В 1994 г. социологи исследовали состояние сознания школьников Екатеринбурга по двум возрастным категориям: 8-12 и 13-16 лет. Выводы таковы: «Дети школьного возраста полагают, что жизнь современного россиянина наполнена страхами за свое будущее: люди боятся быть убитыми на улице или в подъезде, боятся быть ограбленными. Среди страхов взрослых людей называют и угрозу увольнения, и страх перед повышением цен.
Сами дети также погружены в атмосферу страха. На первом месте у них стоит страх смерти: “Боюсь, что не доживу до 20 лет”, “Мне кажется, что я никогда не стану взрослым — меня убьют”. Российские дети живут в атмосфере повышенной тревожности и испытывают недостаток добра. Матерятся в школах все: и девочки и мальчики. Как говорят сами дети, мат незаменим в повседневной жизни. В социуме, заполненном страхами, дети находят в мате некий защитный механизм, сдерживающий агрессию извне» [28].
Разрыв непрерывности в культуре
Это — состояние всей культуры как системы. В самых разных срезах культуры в ходе разрушения жизнеустройства, которое казалось таким устойчивым в советский период, произошел какой-то сбой в процессе воспроизводства. Возникли разрывы, как будто во все элементы культуры какими-то диверсантами были заложены мины, подорванные почти одновременно.
Так, произошел разрыв большой части художественной интеллигенции с траекторией русской культуры, с корпусом художественных образов, которыми питалось наше самосознание. Это фундаментальное проявление кризиса, но политики и деятели культуры сводят его к нехватке денег. Столь вульгарный материализм — плохой признак. Рвется связь с главной нитью мысли и душевного поиска Пушкина и Толстого, Достоевского и Чехова, Платонова и Шолохова! Оставить такое наследство ради чечевичной похлебки масс-культуры — в такой духовный и эстетический провал невозможно поверить, это не могло быть ни рациональным, ни эмоциональным выбором. Тут серия аварий, природы которых мы не поняли.
Поднявшаяся наверх вместе с новой властью новая художественная элита исходила из небывалой в истории культуры установки необратимого разрыва непрерывности, полного отрицания культуры нескольких прежних поколений. Такие радикальные течения раньше быстро подавлялись и распадались даже в больших революциях (как это произошло с Пролеткультом и РАППом в русской революции). Но в антисоветской революции 1980-1990-х гг. обрыв корней производился систематически при поддержке государства.
Разрывом в культуре стала широкая и планомерная программа подрыва строя символов, связанных с Великой Отечественной войной. Она вызвала тяжелые душевные страдания у большинства населения, и это было хорошо известно. Известный английский военный историк Дж. Эриксон отмечал, что во время перестройки в СССР возник «капитулянтский курс на демонтаж принципиальных итогов войны». Один из способов подрыва авторитета символов войны — пробуждение симпатий или уважения к тем, кто во время войны действовал на стороне гитлеровцев против СССР. Долго пытались обелить фигуру Власова — он, мол, боролся со сталинизмом.
