Ознакомительная версия.
Нынешнее британское правительство, по всей видимости, все еще поддерживает скорейшее расширение. Однако возникают сомнения, есть ли в такой политике смысл. Развитие событий в Европейском союзе в течение последнего десятилетия явно свидетельствует о том, что «углубление», т. е. настойчивое аккумулирование все большей власти европейскими институтами, позволяющей попирать национальные устремления и интересы, будет продолжаться и в дальнейшем независимо от масштабов «расширения» членства. Как видно из решений, принятых в Ницце, даже туманные перспективы расширения используются в качестве предлога для принятия мер, направленных на дальнейшую централизацию. Давняя же надежда Великобритании на то, что появление новых членов приведет к фундаментальному реформированию финансовой политики ЕС, в первую очередь ЕСХП, по всем признакам становится все более иллюзорной.
По этим причинам аргументы в пользу расширения ЕС больше не убеждают меня. Несмотря на то что я прекрасно понимаю весь комплекс исторических, политических и экономических факторов, которые обусловливают стремление стран Центральной и Восточной Европы к полноправному членству, меня одолевают сомнения, разумно ли это в сложившихся условиях. После ухода с поста премьер-министра у меня было немало откровенных и дружеских (в прямом, а не дипломатическом смысле этого слова) бесед с ведущими политическими фигурами этих стран. Большинство из них под нажимом признают, что их беспокоят возможные последствия вступления в ЕС. Эти люди, прожив большую часть века под властью социалистической бюрократии и хорошо зная, как растаптываются национальная индивидуальность и права, отнюдь не горят желанием попасть под правление Брюсселя. Хотя многие глубоко озабочены нестабильностью, идущей с востока, и все еще стремятся получить гарантии, связанные с членством в ЕС (а также и в НАТО), у них практически нет иллюзий относительно господства Германии в Европе. Это также является причиной беспокойства, но вряд ли кто признается в этом публично.
Европейские политики и должностные лица имеют обыкновение снисходительно рассуждать о том, как много еще предстоит сделать претендентам в области модернизации и открытости их экономических систем, прежде чем они смогут получить доступ в Союз. Но реально европейцев беспокоит собственная неготовность к конкуренции с дешевой продукцией. Если в процессе подготовки к вступлению в ЕС бывшие коммунистические страны добьются полного соответствия правилам и нормам, действующим в Европе, они лишатся львиной доли своей нынешней конкурентоспособности. Когда же это произойдет, их низкие темпы роста вполне могут быть использованы в качестве предлога для очередной отсрочки принятия в ЕС. С моей точки зрения, странам-кандидатам следует еще раз тщательно и всесторонне обдумать, является ли полноправное членство в Европейском союзе именно тем, чего они хотят на самом деле. Заключение договоров о свободной торговле с ЕС, Северной Америкой (МАРТА) и, конечно, с Великобританией (о которой пойдет речь в следующей главе) может с точки зрения их интересов оказаться более подходящим вариантом.
Подытоживая сказанное, хочу подчеркнуть следующие моменты:
Старые доводы в пользу расширения Европейского союза в нынешней ситуации потеряли свое значение.
На Европейский союз следует оказать нажим, с тем чтобы он пошел на заключение договоров о свободной торговле со странами-кандидатами.
Необходимо также прекратить разрушение аграрного сектора этих стран, занижая цены на их сельскохозяйственную продукцию в ущерб фермерам.
Правительствам стран-кандидатов стоило бы поискать другие пути модернизации экономики и расширения рынков — такие, которые не требуют отказа от суверенитета, подчинения Германии и повышения издержек производства.
Странам-кандидатам неплохо также иметь представление о том, как функционирует Европейский союз. Его стиль крайне трудно выразить одним словом — это фактически невероятная смесь авторитаризма, бюрократии и интервенционизма, с одной стороны, и соглашательства, отсутствия стимулов и неэффективности — с другой. Европейский союз вечно полон всяких планов, программ и проектов. Результат по большей части — неэффективная мешанина. Руководство невероятно красноречиво, однако его решения — объект торговли. Его претензии на великодержавность не имеют себе равных, однако средства, имеющиеся в его распоряжении, ограничены, а попытки занять место на мировой сцене лишь все усложняют.
Возможно, самый серьезный недостаток этого оперяющегося сверх-государства заключается в том, что оно не является демократическим, не будет демократическим, да и в принципе не может стать таковым. Дело здесь вовсе не в постоянно склоняемом «демократическом дефиците» который обычно связывается с несоответствием полномочий Европейской комиссии и Евро-парламента. На деле эта дискуссия исходит из ложной предпосылки. И Комиссия, и Парламент проводят одну и ту же федералистскую программу, а она не является демократической.
Подлинная причина, по которой дееспособная панъевропейская демократия не может существовать, заключается в отсутствии панъевропейского общественного мнения. Сколько бы попыток наладить связи между политическими партиями различных европейских стран ни предпринималось, эти партии будут ориентироваться на национальные программы и вопросы, поскольку именно от них зависит их успех и будущее. Влияние же европейских вопросов на результаты выборов скорее всего будет негативным, ибо то, что идет на пользу Европейскому союзу, например открытые границы или более свободная иммиграция, вызывает всеобщее раздражение.
Хотя это и банально, но нередко забывают о том, что между государствами Европейского союза существуют чрезвычайно серьезные языковые барьеры: в нынешних государствах-членах люди говорят не менее чем на 12 основных языках[268]. Даже у высокообразованной элиты, достаточно хорошо владеющей иностранными языками, образ мыслей может быть очень далеким от того, который характерен для носителей языка. Именно поэтому для подавляющего большинства европейского населения понятие местожительство) имеет национальный или местный, а не континентальный смысл[269].
Конечно, со временем европейцы могут поголовно перейти на английский (если это и шутка, то лишь наполовину)[270]. Если такое случится, можно всерьез подумать о выводе демократии на панъевропейский уровень. Сегодня же, да и в обозримом будущем, увеличение числа наднациональных решений будет означать все большее отдаление Европы от демократии.
Ни одна из множества предложенных схем введения в Европе новой «конституции» не может изменить сложившейся ситуации. Для меня совершенно очевидно, что самые твердые сторонники евро-федерализма зачастую в начале своей политической карьеры увлекались детским утопизмом, слегка замешанным на революционном принуждении конца 60-х и 70-х Годов. Некоторые из них от рождения ошибочно судят практически обо всем, даже когда изменяют свою позицию на прямо противоположную. Взять хотя бы изложенные 12 мая 2000 года в Берлине взгляды министра иностранных дел Германии Йошки Фишера, чьи откровения во времена, когда он был молодым политиком леворадикального толка, попеременно развлекали и шокировали немецкую публику, на то, что он назвал «завершением европейской интеграции». Решением текущих проблем герр Фишер считает следующее:
…Переход от союза государств к полновесной парламентской структуре, имеющей форму Европейской Федерации… Это предполагает наличие такого европейского парламента и правительства, которые будут реальной законодательной и исполнительной властью в Федерации. Федерация должна строиться на основе учредительного договора.
Далее он доказывает необходимость:
…завершения политической интеграции… [через] создание центра тяжести. Это группа государств, заключающая новый европейский рамочный договор и создающая ядро Федерации. Но основе такого договора Федерация может создавать свои собственные институты: правительство, которое в пределах ЕС будет единодушно выступать от имени членов группы по любому вопросу, сильный парламент и избираемый путем прямого голосования президент (курсив автора)[271].
Чтобы кто-нибудь случайно не принял это за провокационный пробный шар, замечу, что весь этот пакет был позднее одобрен остальными. Президент Жак Ширак во время выступления в германском бундестаге высказался за формирование «первоначальной группы» европейских стран во главе с Францией и Германией, которые стремятся к более глубокой политической интеграции[272]. В развитие этой мысли канцлер Шредер призвал преобразовать Европейскую комиссию в «сильный европейский орган исполнительной власти» с выборным руководителем, иными словами создать Европейское правительство[273] Вслед за этим Лионель Жоспен, премьер-министр Франции, по-своему приукрасил проект федерализации. Несмотря на то что его идеи расходились с идеями канцлера Германии по некоторым аспектам — он хотел видеть более широкое экономическое регулирование и менее влиятельную Европейскую комиссию, — мсье Жоспен был полностью на стороне «европейского правительства зоны евро»[274]. Франко-германская ось (хотя сейчас вернее было бы называть ее германо-французской), совершенно очевидно, продолжает исправно функционировать, несмотря ни на что. Увы, Великобритания не может на нее эффективно воздействовать, даже если бы ее нынешнее правительство и захотело это сделать.
Ознакомительная версия.
