Такимъ образомъ упрекъ внутреннихъ противорѣчій и противоборства одинаково можетъ быть обращенъ ко всякой культурѣ (въ особенности же ярко индивидуальной), ко всякому общественному строю; и тѣмъ самымъ онъ перестаетъ быть упрекомъ и обвиненіемъ. Это не возраженіе противъ данной культуры или строя, это не разоблаченіе или обвиненіе его, это — только методъ для выясненія его существенныхъ особенностей и главныхъ слабостей или угрозъ, — существенныхъ линій его жизни и судьбы.
И какъ противорѣчія строя и культуры не суть противопоказанія противъ нихъ, такъ не можетъ служить свидѣтельствомъ ихъ негодности или слабости и ея гибель или движеніе къ разложенію въ силу внутреннихъ причинъ. Мы видѣли, что угроза подобной смерти заложена въ самой жизни, и что она тѣмъ сильнѣе, чѣмъ богаче и значительнѣе ея живое содержаніе. То, что внутреннія противорѣчія подтачивали ново-европейскую культуру, и даже то, что она на своихъ противорѣчіяхъ потерпѣла крушеніе (если бы это было именно такъ), еще не служитъ ей въ осужденіе, не есть свидѣтельство ея негодности, неприспособленности или обре-ченности. Такъ обречена смерти все живущее, такъ непригодно для вѣчности все органически цѣльное, такъ носитъ въ себя зародышъ внутренняго противоборства все многосложно содержательное и въ своей многосложной содержательности — законченно-цѣльное; ибо если цѣльное есть единство, то оно — и противорѣчіе своихъ частей; и если цѣльное есть жизнь, то оно вмѣстѣ съ тѣмъ и угроза смерти. Осуждать ее за ея противорѣчія также неосновательно, какъ ожидать или ставить себѣ цѣлью создать новую культуру безъ таковыхъ; примиряться съ происходящимъ ея паденіемъ, видя въ немъ свидѣтельство ея негодности, — то же, что предстоящей смертью оправдывать заблаговременно отказъ отъ жизни. Не то для культуры характерно, что она была противорѣчива и погибла, а то, — въ чемъ именно заключались ея противорѣчія и что она въ своихъ противорѣчіяхъ и ихъ преодолѣніяхъ, въ бореніи съ грозящими опасностями и въ самомъ своемъ пораженіи — создала и тщилась создать.
2. СВЕРХНАПРЯЖЕННОСТЬ КУЛЬТУРЫ
Культуры суть состоянія подвижнаго равновѣсія и динамическаго претворенія противорѣчивыхъ и согласуемыхъ въ органическомъ единствѣ силъ. Ихъ можно подраздѣлить на двѣ группы: такихъ, въ которыхъ преобладаетъ сверхнапряженность частичныхъ функцій, и такихъ, въ которыхъ преобладаетъ центральная функція объединенія и сохраненія цѣлаго. Я оставляю здѣсь въ сторонѣ вопросъ о томъ, характеризуется ли этими признаками цѣлая культура на всемъ ея протяженіи, или только отдѣльныя стадіи развивающейся культуры, такъ что въ одной своей стадіи онѣ могутъ подходить подъ одну категорію, а въ другой подъ другую. Вообще я здѣсь не подвергаю анализу понятіе культурной индивидуальности и — какъ это дѣлалъ примѣнительно къ культурѣ ново-европейской — разсматриваю въ качествѣ таковой всякій культурно-историческій болѣе или менѣе цѣлостный синтезъ, хотя бы по своему человѣческому субстрату и географической средѣ онъ не былъ всецѣло отдѣленъ отъ всѣхъ другихъ культурныхъ синтезовъ, а являлся въ преемственной смѣнѣ стадій лишь стадіей, выросшей изъ другой и въ третью имѣющей перейти.
Конечно, культурное единство, понятое въ этомъ смыслѣ, есть нѣчто иное нежели культурное единство, понятое въ смыслѣ цѣльной жизни опредѣленнаго этноса въ опредѣленной географической средѣ (какъ это напримѣръ понимаетъ Шпенглеръ). Но понятія эти не взаимно противорѣчивы и не взаимно пересѣкаются, а связуемы между собой, ибо культура въ одномъ изъ этихъ смысловъ является стадіей культуры въ другомъ. Отдѣльныя стадіи могутъ представлять настолько яркую индивидуальность, что подлежатъ и выдѣленной характеристикѣ и самостоятельному разсмотрѣнію. Именно въ этомъ смыслѣ я и оставляю въ сторонѣ дальнѣйшее разсмотрѣніе вопроса, относится ли раздѣленіе, выше намѣченное, къ цѣлымъ культурамъ — въ смыслѣ антропогеографическаго единства или только къ ихъ стадіямъ, какъ къ единствамъ скорѣе культурно-соціальнаго типа.
Дѣленіе вышеотмѣченное можетъ быть сближено съ классическимъ подраздѣленіемъ общественныхъ стадій на «органическія» и «критическія» съ тѣмъ впрочемъ немаловажнымъ отличіемъ, что въ этомъ послѣднемъ противопоставленіи, во первыхъ, органическое состояніе какъ бы является основнымъ, по отношенію къ которому критическое оказывается отрицаніемъ или переходомъ, и во вторыхъ, первое берется, какъ гармоническое и самодовлѣющее. На самомъ дѣлѣ гармоніи и самодовлѣнія такъ же мало или такъ же много въ одномъ, какъ и въ другомъ и первое нисколько не болѣе органично, чѣмъ второе. Къ тому же второе отнюдь не является, такъ сказать, отрицаніемъ перваго, его разложеніемъ, а является независимымъ, положительнымъ, творческимъ, быть можетъ, сугубо творческимъ періодомъ культурнаго бытія. Не такъ обстоитъ дѣло, что органическое состояніе знаменуетъ нѣкоторое положительное творчество, некоторое утвержденное бытіе, тезисъ, а критическій періодъ есть ихъ отрицаніе, разрушеніе и переходъ къ новому. Оба они суть состоянія подвижной жизненности, оба положительны, оба утверждаютъ. Мало того, больше положительнаго, больше утвержденій именно во второй категоріи (какъ бы соотвѣтствующей критическимъ стадіямъ), нежели въ той, которая въ разбираемомъ противоположеніи соотвѣтствовала бы органической стадіи; и наконецъ не только «критическая» является разложеніемъ «органической», но каждая, будучи положительно утверждающей, имѣетъ и свои особыя формы разложенія.
Культуры обоихъ подраздѣленій суть положительныя состоянія культурной жизненности и различаются тѣмъ, что въ одномъ («критическомъ») преобладаетъ осуществленіе сверхнапряженныхъ функцій, а въ другомъ («органическомъ») наоборотъ — преодолѣніе ихъ центральнымъ противодавленіемъ; въ одномъ центръ силъ въ отдѣльныхъ разрастающихся функціяхъ, въ другомъ — въ общемъ ихъ сдерживаніи и управленіи. Отсюда въ одномъ идетъ болѣе могучее творчество, въ другомъ болѣе сплоченной является общая согласованность, въ одномъ — ярче игра частей, больше свободы и борьбы, партикуляризма и индивидуализма, въ другомъ больше связности, постоянства, универсализма и единства, меньше движенія и больше покоя. Первыя живутъ подъ знакомъ творчества и свободы, вторыя подъ знакомъ вѣрности и солидарности; первыя подъ знакомъ производительности и изобилія, вторыя — подъ знакомъ самоограниченія и законченности. Отсюда естественно, что первыя культурныя эпохи протекаютъ бурнѣе и разнообразнѣе вторыхъ; въ нихъ ярче внутреннія столкновенія, прикрываемыя во вторыхъ общей объединенностью. Первыя развиваются многостороннѣе и быстрѣе, приводятъ къ разнобою расползающейся множественности, или къ бурнымъ разрушительнымъ столкновеніямъ, въ которыхъ можетъ гибнуть цѣлое. Вторыя наоборотъ имѣютъ тенденцію медлительно и малозамѣтно переходить подъ давленіемъ неизмѣнной сдерживаемости къ послѣдовательному оскудѣнію, сокращенію творчества и активности, къ омертвѣнію, къ мумификаціи. Первыя расплываются или взрываются, вторыя — костенѣютъ.
Если вѣрно, что явленія этихъ категорій суть мѣняющіяся стадіи въ жизни одного народа — какъ бы ея пульсаціи, — слѣдуетъ сказать, что во всякомъ случаѣ каждой народной духовности, каждой культурѣ болѣе сродни только одна изъ этихъ двухъ разновидностей и слѣдовательно только въ ней съ наибольшей полнотой проявляется народная духовность, въ ней достигаются культурныя вершины. Только въ одной изъ этихъ формъ достигаетъ народъ своей кульминаціи, именно въ той изъ нихъ, которая ему конгеніальна; и только въ этой формѣ онъ и погибаетъ.
* * *
Не трудно усмотрѣть, къ которой именно изъ двухъ намѣченныхъ формъ относится культура ново-европейская, вся основанная на динамикѣ, на партикуляризмѣ (одинаково выражающемся въ соціально хозяйственномъ индивидуализмѣ, въ государственномъ, даже имперіалистическомъ партикуляризмѣ, въ культурническомъ націонализмѣ), на идеѣ и фактѣ свободы, на личности, ея иниціативѣ и самостоятельности, на неоглядномъ бѣгѣ и напряженномъ развертываніи каждой функціи безъ соотношенія съ другими, безъ соотношенія съ цѣлымъ.
Расцвѣтъ капитализма съ установленіемъ центра тяжести въ производствѣ на рынокъ, на неизвѣстнаго потребителя, въ пространство, въ производствѣ частично опредѣляемомъ возможностями каждой отрасли порознь внѣ соотношенія съ цѣлымъ, съ преобладаніемъ производственнаго функціонированія надъ потребительскимъ контролемъ, съ тѣми кризисами, которые отсюда проистекаютъ, служитъ яркимъ показателемъ духовности нашего времени. Самый кризисъ является проявленіемъ тѣхъ столкновеній сверхнапряженныхъ функцій, помощью которыхъ они въ органической цѣльности взаимно регулируются, взаимно оттѣсняемыя въ надлежащее мѣсто съ точки зрѣнія органической цѣльности. Конечно, хозяйственныя формы повторны въ разныхъ эпохахъ; однако, различной остается ихъ общекультурная значимость, различенъ ихъ удѣльный вѣсъ въ цѣломъ. Культуры, столь глубоко конгеніальной съ темпомъ и полетомъ капитализма, не бывало въ другія историческія эпохи.
