Ознакомительная версия.
Единственным человеком, с которым Наполеон всё же, вероятно, смог бы найти общий язык, – это Александр. Но не только встретиться с ним, но даже передать письмо – невозможно. Талейран и Меттерних прекрасно помнят, что именно русский император, вопреки их настояниям, добился, чтобы поверженного врага не сослали на дальние недоступные острова, а сделали императором Эльбы. Так что и теперь от этого непредсказуемого русского можно ждать любых неожиданностей. И они окружают Александра плотной сетью шпионов, которые должны теперь не столько докладывать о любовных экзерсисах российского самодержца, но – и это главное – не допустить никаких его контактов с Наполеоном.
А сами при любом удобном случае «искренне» сочувствуют русскому царю: мол, этот страшный человек, которого вы спасли от возмездия, пренебрёг вашим великодушием, надругался над вашим доверием. А Александр, как известно, мнителен…
Слух о том, что союзники хотят уничтожить только Наполеона, не причиняя вреда Франции, распространяется по стране. Народ начинает роптать: двадцать лет мы воевали, надеясь на мир. Теперь он наступил. И что же, снова по воле Бонапарта проливать кровь? Жертвовать ему своих сыновей?
На его призыв вместо ожидаемых двухсот пятидесяти тысяч откликается всего шестьдесят тысяч человек… Той власти, которую путешествие с Эльбы среди ликующих толп сулило ему, он не получил. Дело в том, что Людовик XVIII отменил всеобщую воинскую повинность. Это было единственное его достижение. Но – жизненно важное. Народ воспринял его с облегчением, и теперь было очевидно: восстановления воинской повинности французы не потерпят. Императору оставалось полагаться на регулярную армию и волонтеров.
Жестокая ирония судьбы: теперь, когда он готов дать народу Франции мир и свободу, ему навязывают войну. Настойчиво, как никогда. Вообще-то такое случается не впервые. Именно война, навязанная республиканской Франции первой коалицией европейских государств (Англия, Австрия, Россия), и сделала из него полководца. Если бы ему не с кем было воевать, его талант остался бы неведомым миру.
Потом случалось всякое: иногда его вынуждали взяться за оружие, чаще он сам был инициатором войн. Покой был чужд великому воину. Он и сам признавался: «Я не могу не воевать!» В этом признании, очевидно, присутствует оттенок самооправдания. Будто он говорит о какой-то мании или болезни, совладать с которой не в силах. Владевшая им идея безграничного, всемирного господства была слишком заманчива, а вера в собственные силы – слишком опьяняюща.
Теперь он воевать не хочет, но вынужден защищаться: знает, союзники вновь собирают силы и поклялись сражаться, пока не уничтожат его, нового, миролюбивого Наполеона.
На острове Святой Елены он объяснит мотивы своего последнего военного выступления: «Истинный монарх, когда его вынуждают к ней [40] , должен, отнюдь не медля, первым обнажить шпагу, быстро и энергично осуществить вторжение, иначе все преимущества будут у нападающей стороны».
Он вычислил, что союзники будут готовы атаковать его не раньше середины июля. Основная часть лучших английских войск ещё в Америке, русские армии – в Польше; Австрии мешает сложное положение в Италии, где сводный брат Наполеона Иоахим Мюрат, король неаполитанский, может организовать диверсию – отвлечь австрийцев на себя. Что Мюрат и сделал, но, как это уже не раз с ним бывало, – перестарался: 31 марта он опубликовал манифест, призывающий всех итальянцев подняться на борьбу за единство и свободу своей страны, а себя самоуверенно провозгласил королём всей Италии.
Такого австрийцы, естественно, стерпеть не могли (напомню: в то время Италия была раздроблена и большинство мелких итальянских государств находилось под властью австрийского императора). Австрия объявляет Мюрату войну. Европу снова охватывают беспорядки, из которых она с таким трудом поднялась за последние несколько месяцев. Вскоре стало известно о победах Мюрата. Его успехи, несомненно, были полезны Наполеону: воевать на два фронта австрийцы едва ли могли. Но и смельчак Мюрат не мог один, без помощи Франции противостоять австрийской армии: дни его побед были сочтены.
За этот демарш Иоахима Мюрата, которого в самых жестоких битвах не брала вражеская пуля, приговорят к расстрелу. Приговор он выслушает с презрительным спокойствием. Во время казни будет держаться с необыкновенным достоинством. Запретит завязывать себе глаза, встанет так, чтобы было удобнее по нему стрелять. Обратится к расстрельной команде: «Солдаты, исполните ваш долг, стреляйте в сердце, но пощадите лицо!» И сам скомандует: «Пли!»
Но до этого ещё многое случится. А пока император намеревается, не дожидаясь возвращения русских войск, разделаться с теми своими врагами, что уже приближаются к границам Франции.
Он собирается, как когда-то в молодости, молниеносными ударами небольшого, но подвижного войска уничтожить противника по частям: не дать времени армиям союзников соединиться, отрезать англичан от пруссаков – повторить то, что так блистательно удалось ему в первой битве Итальянского похода, когда он победил, отрезав австрийцев от пьемонтцев.
Ещё один странный поворот судьбы: его последняя битва должна была в точности повторить первую. Круг должен был замкнуться… Надо сказать, он действительно хотел, чтобы предстоящее сражение стало последним. Надеялся: если разобьёт пруссаков и англичан, с русскими и австрийцами удастся договориться.
Но он, гениальный стратег, уже на этапе подготовки к битве при Ватерлоо допустил две ошибки. Первая из них – недооценка противника. Такого с ним не случалось. Разве что в России… А между тем фельдмаршал Гебхард Леберехт фон Блюхер был не только опытным военачальником, он был непримиримым личным врагом Наполеона. Он не мог простить французскому императору ни многочисленных поражений, ни плена, ни унижения славы прусской армии, ещё недавно, при Фридрихе Великом, считавшейся лучшей армией Европы. А как известно, жажда мести удваивает силы.
Вторая ошибка Наполеона в том, что он недооценил собственные уроки. Ведь побеждая своих противников (в том числе и тех, с кем ему предстояло встретиться при Ватерлоо), он их ещё и учил. Эти уроки будут долгие годы использовать военачальники всей Европы. При Ватерлоо его уроки обратились против него самого. И Веллингтон, и Блюхер понимали: он, как всегда, попытается поразить их внезапностью, разделить, не позволит прийти на помощь друг другу. На этот раз они были готовы…
А на него будто нашло внезапное помрачение. Он делает ошибку за ошибкой: молниеносно (в своей обычной манере) взяв Карлсруэ, неожиданно, вместо того, чтобы бросить все силы против Блюхера и гнать его дальше и дальше, он посылает Нея с половиной своей армии на Брюссель, против англичан. Обнаружив (слишком поздно!), что против него стоит та самая прусская армия, которую он почему-то не приказал гнать, он требует, чтобы Ней вернулся, но это невозможно: тот уже далеко и уже ввязался в бой с англичанами. Ней всё-таки посылает один корпус на выручку императору, но именно из-за недостатка людей сам проигрывает англичанам. Это поражение тем более нелепо и обидно, что когда корпус добирается до места сражения Наполеона с пруссаками, он уже ничем не может помочь.
Тем не менее даже с половиной своего войска император одерживает победу над армией Блюхера под местечком Линьи. Это – его последняя победа… После неё он странно бездействует. Только на следующий день посылает тридцать тысяч человек во главе с маршалом Эммануэлем Груши (последним, кому он присвоил звание маршала) в погоню за пруссаками. Если бы он этого не сделал (или сделал раньше, или поставил во главе своих солдат кого угодно другого, только не Груши), у противника почти не было бы численного преимущества. Но он сделал то, что сделал…
А Блюхер со своей обычной энергией успел быстро оправиться от поражения и бросить четвёртый корпус своей армии на помощь Веллингтону. Этот корпус обойдёт «догоняющего» пруссаков Груши и вовремя подоспеет на поле боя.
И ещё поразительная ошибка: прежде чем начать наступление, Наполеон будет полдня ждать, пока подсохнет земля. Английская армия находилась наверху, а французская внизу. Французам было тяжелее передвигаться по размытой ливнем вязкой земле. Многие историки предполагают, что если бы в ночь с 17 на 18 июня не шёл дождь, будущее Европы было бы иным. Возможно. Но под Иеной погода была не лучше, и она не помешала Наполеону победить…
Потом, в разгар сражения, узнав, что на подходе ещё один корпус пруссаков, он посылает гонца к Груши: «Назад!» Груши не успеет… Зато, вняв близкому к истерике призыву Веллингтона (его части наполовину перебиты): «Если ваш корпус задержится на марше и не ввяжется с ходу в бой, битва будет проиграна!», прусский генерал Фридрих Вильгельм фон Бюлов, посланный Блюхером, успевает вовремя привести своих солдат на поле боя. Именно появление прусского корпуса решит исход сражения. Полдня, упущенные утром, окажутся для Наполеона роковыми.
Ознакомительная версия.
