В продолжение крестовых походов западные народы довершали в Сирии феодальное свое воспитание, и здесь впервые западное феодальное право облеклось законодательными уставами. Но в Сирии введенное арабами право, пребывая верным древнему своему началу, обрело сочувствие народов и правительств, не нарушая ни личной свободы, ни права собственности, тогда как на Западе массы народные обращались постепенно в рабство, а земля делалась собственностью баронов. Ни внутренние борения халифата, ни нашествия сельджуков, монголов, крестоносцев, мамлюков и османов не коснулись политического начала, введенного первыми халифами. В особенности замечательно, что те самые арабские семейства, которые первоначально были облечены владетельным правом, сохранили свои уделы, и, кроме крестоносцев, которые впрочем недолго устояли, ни один из завоевателей не попытался заменить семейства эти своими единоплеменниками.
Таким образом, арабская народность хотя и лишилась политической своей самобытности вместе с халифатом, сохранила, однако, до наших дней гражданский свой элемент, свое дворянство и тот особенный облик, который получила она в исходе VII в.
Дворянство сирийское, шейхи и эмиры[60], относят свое происхождение к самой глубокой древности. И ныне, как и во времена библейские, генеалогия благоговейно сохраняется в сем краю. Есть семейства, которые ведут свои родословные от времен Мухаммедовых.
При взятии Дамаска Абу Убейдой, полководцем Омаровым, пал мучеником священной войны, по выражению мусульман, эмир эль-Харес от племени бени-махзум из Хиджаза, родственник Мухам меда по жене, которая принадлежала к владетельному племени бени-корейш. Сыну мученика пожалована в удел по повелению халифа Омара эль-Хаттаба богатая сирийская область Хауран. Там управляли его потомки около пяти веков при Аббасидах и в эпоху крестоносцев. От имени главного своего города Шихба приняли они фамильное прозвание Шихаб. В 568 г. хиджры [1172/73 г.] голод, свирепствовавший в Хауране, принудил Шихабов выступить со своим племенем и 15-тысячным ополчением на завоевание соседней области Вади-т-Тим (Антиливан), где властвовал крестовый воин, именуемый в арабских летописях Контура, вероятно, граф Тирский (comte de Tyr). Шихабы разбили крестоносцев и в награду за представленные ими султану Hyp эд-Дину 500 отрубленных голов неприятельских получили в удел Антиливан. Здесь основали они живописную свою столицу Хасбею на южном скате гор и выстроили тот великолепный замок, которого небольшая часть, сохранившаяся доселе[61], представляет лучший во всей Сирии образец арабского зодчества.
В это время племена ливанские и долина Баальбекская (древняя Кили-Сирия) управлялись эмирами семейств Танух, Джемаль эд-Дин, Алам эд-Дин[62] и Маан, кои вели свои родословные от древних араб ских племен Йемена и Хиджаза. Незадолго пред тем изгнанные из Египта последователи новой религии, порожденной оргиями египетского халифата, укрылись в ливанских горах и вместе с другими раскольниками мухаммеданства, бежавшими из Месопотамии, составили в Ливане независимое племя друзов. При самом начале политического своего существования племя это появляется разделенным на две партии — иемени и кейси[63].
Куда ни распространились арабские племена в период преизбытка политической их жизни, от Атлантического океана до Инда, везде сберегли они, как бы заветным преданием древней родины, свою вековую семейную вражду между партиями иемени и кейси, от старинного соперничества между жителями Йемена и Хиджаза на Аравийском полуострове. Семейства Танух, Джемаль эд-Дин, Алам эд-Дин были иемени. Эмиры Маан почитались главами противной партии кейси. Они были обрадованы прибытием новых союзников в соседний Антиливан, ибо Шихабы, по своему происхождению из Хиджаза, принадлежали к партии кейси. Мааны из своих родословных открыли старинные связи и родство своего дома с предками Шихабов в Аравии. Родственные связи возобновились между двумя семействами, подкрепили политический союз, неразрывно существовавший около шести веков, среди борьбы двух партий народных, а затем узаконили переход к Шихабам наследия Маанов по прекращении рода последних [в конце XVII в.].
В XII и ХIII вв. они заодно приняли деятельное участие в борьбе с крестоносцами, а по совершенном их изгнании продолжали составлять конфедерации с другими владетельными эмирами, вести мелочные войны и распространять свое влияние на другие области Сирии, признававшей тогда над собою власть султанов египетских. В оба нашествия монголов, при свирепом Хулагу, сыне Чингисхановом, и при Тимурленге[64], Шихабы, коих антиливанское княжество по соседству Дамаска было покорено и разорено дикими завоевателями, искали убежища на горе Ливане, в неприступном округе Шуфе, где устояли эмиры Мааны.
Сулейман Великолепный (1494–1566).
При завоевании Сирии турками (в 1516 г.) и по разбитии султаном Селимом халебских эмиров и войска египетского эмиры Южного Ливана и Антиливана, между коими особенно славился Фахр эд-Дин Маан, основатель величия друзов, перешли на сторону победителя, помогли ему своим оружием и были им утверждены в своих наследственных уделах[65]. Владетели северных [отрогов] Ливана, эмиры Танух и Джемаль эд-Дин, по всегдашнему соперничеству со своими соседями пребывали верными египетскому правлению, а потому были принуждены спасаться бегством от турецкого нашествия. Затем округа Кесруан и Метен подчинились Фахр эд-Дину, а в Джубейле и в Баальбеке усилились и были признаны новым правительством два владетельных семейства — шейхи Бени Хамади и эмиры Харфуш, оба мутуалии из-за Евфрата.
Сирией стали управлять турецкие паши. Но, можно сказать, не многие только города сирийские и окрестности их пребывали под непосредственным турецким управлением. Остальная страна, и в особенности гористые округа, оставалась во владении наследственных своих эмиров и шейхов, которые по-прежнему заключали конфедерации между собою, выступали в поход со своими ополчениями, вели друг с другом войну, не спрашиваясь у пашей или даже по навету пашей, по временам бунтовались, по временам бывали утверждаемы в своих правах непосредственно от дивана константинопольского, наперекор пашам и в предупреждение бунта пашей.
Финансовая система вполне соответствовала такому политическому началу. Паша обязывался вносить в Порту определенную сумму подати, коей был обложен его пашалык; взамен были ему сполна предоставлены доходы области, из коих он содержал свой двор и свое войско. Каждый из подведомственных ему округов был в свою очередь обложен суммой, соответственной или средствам того округа, или степени влияния паши на его народонаселение и на его дворянство. Подать, вносимая в Порту от пашалыка, оставалась неизменной, но суммы, взимаемые пашами с областей, изменялись с обстоятельствами, со степенью большего или меньшего могущества или с капризами пашей. Непосредственное их действие, не ограниченное никаким за коном, заменяло все многосложные постановления о податях и сборах.
Подать ежегодно взималась с народа в виде военной контрибуции. Паша заботился лишь о том, чтобы лица или семейства, кои на феодальном праве наследственно управляли округами, имели столько местного влияния и материальных средств, сколько было нужно для исправного взноса подати; а вместе с тем внимательно наблюдал, чтобы это влияние и эти средства не повели бы к отказу в уплате подати паше, к открытой с ним войне. Система простая, основанная на законах равновесия и сопротивления. Точно так же паша отягощал налогами подвластные ему округа по мере того, сколько могли они снести, не выходя из повиновения. Местный владелец в свою очередь взимал с народа от имени паши в той же самой мере. Жалобы на этих владельцев пашам или на пашей в Порту были почти бесполезны и слишком опасны в такой стране, где жизнь подданного вполне предоставлена произволу местной власти. Единственный суд, единственное разбирательство между управляемыми и правителями, состоял в оружии и в бунте, коими решалась судьба тех или других.
Порта со своей стороны соблюдала то же правило относительно своих пашей; одних сменяла за слабость управления, когда они не были в состоянии исправно платить положенную сумму, других — за то, что успевали приобрести слишком большое влияние, особенно в отдаленных пашалыках, и грозили бунтом; иногда должна была открыто вести с ними войну или терпеть явное неповиновение их, которое по существующему издревле на Востоке обычаю и тогда даже, когда доходит до бунта, все-таки облекается формами рабского почитания. Иногда она тайно вооружала одного опасного вассала против другого, обещая каждому из них наследие соперника, чтобы обоих погубить своевременно.
