ведут к исправлению значительного и глубоко укоренившегося социального неравенства. Исследования показывают, что разочарование, возникающее в низших слоях населения из‐за отсутствия ощутимых улучшений условий жизни,
усиливает и
нежелание участвовать в выборах, что порождает порочный круг. Это приводит к тому, что партии, когда-то «отвечавшие» за интересы этих обездоленных слоев, начинают пренебрегать электоратом, от которого в настоящее время не могут ожидать голосов; и эта тенденция, в свою очередь, усиливает мотивы неучастия в выборах 47. Между тем мы наблюдаем не циркуляцию, а скорее ироничную инверсию этого порочного круга в той степени, в какой популистские движения преуспевают в мобилизации потенциала этих неизбирателей 48. Разумеется, радикально настроенные группы неизбирателей участвуют в избирательном процессе уже не в рамках демократических выборов, а как обструкционистская «системная оппозиция» 49. Даже если популизм «отверженных» нельзя объяснить только растущим социальным неравенством, ибо другие слои тоже чувствуют себя «отверженными», перегруженными необходимостью адаптироваться к ускоренным технологическим и социальным изменениям, он в любом случае свидетельствует о критической дезинтеграции общества и об отсутствии успешной политики противодействия ей.
Наконец, это обращает внимание на шаткие отношения между демократическим государством и капиталистической экономикой, которая имеет тенденцию усиливать социальное неравенство. Поэтому третье условие успеха режима, достойного именоваться демократическим (на этом уровне абстракции), – уравновешивание социальным государством противоположных функциональных императивов. Именно политическая экономия впервые раскрыла закономерную связь между политической системой и обществом; и именно с этой точки зрения я в свое время следил за структурными изменениями публичной сферы 50. Однако либеральная политическая культура – это скорее более или менее выполненное пограничное условие для государства, а не способность самого государства влиять на ее развитие административными средствами. Иначе обстоит дело с социальным расслоением общества и существующей степенью социального неравенства. Так или иначе самодвижущаяся капиталистическая модернизация порождает потребность в государственном регулировании для сдерживания центробежных сил социальной дезинтеграции. Социальные государства, возникшие на Западе во второй половине XX века на основе демократических конституций национальных государств, должны осуществлять такие политические контрмеры по регулированию рынка в условиях все более жестких требований к легитимности принимаемых решений. Чтобы избежать дезинтеграции общества, социальные государства, как показал Клаус Оффе 51, пытаются отвечать двум противоречивым требованиям: с одной стороны, обеспечить достаточные условия для прироста капитала с целью получения налоговых поступлений; с другой стороны, с точки зрения политической и социальной справедливости, удовлетворить потребность широких слоев общества в правовых и материальных условиях для поддержания их частной и общественной автономии – в противном случае они будут лишены демократической легитимности. Однако капиталистические демократии могут найти способ избежать кризиса между этими двумя императивами только при достаточных ресурсах управления. Другими словами, масштабы политики вмешательства должны совпадать с динамикой экономического роста, необходимой для обеспечения национального процветания. По всей видимости, в демократических странах Запада это условие выполнялось лишь до поры до времени, пока не произошло всемирное дерегулирование и глобализация финансовых рынков, которые с тех пор, в свою очередь, определяют финансовую политику государств.
Основанное на этой грубо очерченной схеме историческое описание национальных публичных сфер показывает, как трудно прийти к сколько-нибудь убедительным обобщениям относительно рамочных условий функционирования этих публичных сфер в различные исторические периоды. Национальные особенности накладываются на общие тенденции того национально-государственного капитализма, который определял послевоенное демократическое развитие Запада вплоть до неолиберального поворота 52. Если в этот период развитие социального государства укрепляло благорасположенность населения к демократии, то в ходе становления общества потребления уже появились приватистские тенденции к деполитизации (зачатки которой я, пожалуй, преувеличил в «Структурной трансформации», говоря об атмосфере правления Аденауэра, которое тогда воспринималось как авторитарное). Однако после неолиберального поворота западные демократии вступили в фазу прогрессирующей внутренней дестабилизации. Сегодня это усугубляется климатическим кризисом, растущим миграционным давлением, а также прогнозируемым подъемом Китая и других «развивающихся экономик» и вызванными этим изменениями в глобальной экономической и политической ситуации. Внутринациональное социальное неравенство усилилось по мере того, как свобода действий национальных государств оказалась ограничена императивами глобально дерегулируемых рынков. Одновременно в субкультурах, затронутых этим процессом, возросла обеспокоенность падением уровня жизни и непреодолимой сложностью ускоряющихся социальных перемен.
Эти обстоятельства, наряду с новой глобальной политической ситуацией, вызванной пандемией, наводят на мысль о перспективе большей интеграции национальных государств, объединенных в ЕС, которые должны попытаться вернуть себе утраченные на национальном уровне в ходе неолиберализации полномочия, создавая новые политические возможности для действий на транснациональном уровне 53. Однако трезвая оценка институциональных подходов к глобальному управлению, скорее усиливающих, чем уменьшающих международную асимметрию власти, не внушает надежды 54. В частности, это подтверждается колебаниями Европейского союза перед лицом его нынешних проблем, наводящими на размышления о том, как национальные государства могут объединиться на транснациональном уровне и сформировать демократический порядок, который, не принимая государственного характера, тем не менее обладает глобальной дееспособностью. Это также предполагает бóльшую открытость друг другу национальных публичных сфер. Но раздоры в ЕС, как и мучительный, но в конце концов свершившийся Брексит, говорят скорее об истощении существующих демократий, а возможно, и о том, что мировая политика великих держав может перерасти в новый вид империализма. Пока мы не знаем, как действующие политические элиты наших стран воспримут и осмыслят национальные и глобальные экономические проблемы пораженного пандемией мирового сообщества. Таким образом, сегодня мало что говорит в пользу желательного поворота политики к социально-экологической повестке дня с курсом на более сильную интеграцию ядра ЕС.
4
Система СМИ – важная составляющая политической публичной сферы, которая играет решающую роль в создании конкурирующих общественных мнений, соответствующих стандартам делиберативной политики. Ибо делиберативное качество этих мнений зависит от того, отвечают ли они определенным функциональным требованиям на всех этапах их формирования, включая поступление информации (Input), ее фильтрацию и обработку (Throughput) и ее вывод на публику (Output). Общественные мнения значимы только в том случае, если производители мнений из числа политиков, а также лоббисты и PR-агентства как часть функциональной социальной подсистемы и, наконец, различные субъекты гражданского общества достаточно чутки, чтобы обнаружить проблемы, требующие решения, а затем предоставить нужную информацию. Общественное же мнение действенно лишь тогда, когда соответствующие актуальные темы и позиции производителей мнений попадают в поле зрения общественности и в конечном счете привлекают внимание широких слоев населения, электората. Нас интересует прежде всего та часть системы СМИ, которая ответственна за обработку и подачу информации (Throughput). Хотя для субъектов гражданского общества встречи лицом к лицу в повседневной жизни и на публичных мероприятиях – это две близкие области публичной сферы, откуда исходят их собственные инициативы, только публичная коммуникация, направляемая средствами массовой информации, образует пространство, в котором коммуникативный шум может трансформироваться в значимое и влиятельное
