Канадское правительство и Организация американских государств совместно финансировали разработку проекта экономического и культурного развития Гаити. Поскольку Гэмблтон, помимо всего прочего, свободно владел всеми тремя языками, на которых говорит население этой страны, — французским, испанским и английским, — его участие в проекте представлялось весьма желательным. С благословения своего университета в мае 1973 года он вылетел в столицу Гаити — Порт-о-Принс, уведомив КГБ, что пробудет там года два. Однако после этого связь прервалась: полученный им адрес для переписки — Восточный Берлин, Карл-Маркс-Аллее — выглядел слишком вызывающе, и Гэмблтон опасался, что письма с таким адресом будут перехватываться гаитянскими властями. Но в один прекрасный день, осенью семьдесят четвертого года, на пыльной улице Порт-о-Принса Гэмблтона неожиданно перехватил вездесущий и неутомимый Руди, снабдивший его новым адресом для переписки, и Гэмблтон получил распоряжение КГБ прибыть в декабре на встречу в Вену.
Забрав с собой гаитянскую «экономку» экзотической внешности, Гэмблтон вылетел в Нью-Йорк, подтвердив в письме, что он появится в Вене, когда ему назначено, и проследовал в Европу. Пожилой джентльмен англосаксонского типа, неотлучно сопровождаемый двадцатилетней темнокожей красавицей, вызывал повсюду иронические переглядывания и неприкрытые насмешки. Гэмблтона это только забавляло. Но их связь неожиданно оборвалась — в Испании юная красотка подпала под влияние католической церкви до такой степени, что бросила своего спутника, чтобы немедленно уйти в монастырь.
В Вене Гэмблтона радостно приветствовал Паула. Заглядывая в блокнот, он с ходу перечислил несколько новых заданий:
— Вы должны всемерно сосредоточиться на поиске и всесторонней оценке подходящих для нас американцев. Нам не так-то легко заполучить американцев, но они очень нужны. Вы имеете возможность говорить с ними, не вызывая никаких подозрений. Кроме того, вам придется подумать о том, как найти себе замену в Канаде. Все мы стареем, всех придется постепенно заменить…
Без всякого перехода и тем же бесстрастным тоном Паула продолжал:
— Требуется также, чтобы вы уведомили нас о предполагаемой дате нападения американцев на Советский Союз…
— Черт возьми! — вскипел Гэмблтон. — Вы явно переоцениваете мои возможности!
По-видимому, Паула его не понял.
— Да-да, информируйте нас об американских мероприятиях по подготовке нападения и постарайтесь установить, когда они его планируют.
— Вообще-то я сомневаюсь, чтобы американцы планировали нападение на вас. Но если даже это так, то едва ли они пожелают поставить меня в известность…
— Ну, во всяком случае, как только вы получите какие-либо сведения о готовящемся нападении, сразу же дайте нам знать.
— Конечно, конечно, Я дам вам знать, — иронизировал Гэмблтон.
КГБ хотел также, чтобы он совершил ближайшим летом еще одну поездку в Израиль, а затем тайно прибыл в Москву для «совещания на самом высоком уровне».
В Израиле Гэмблтон, следуя полученным инструкциям, занялся изучением демографической ситуации этого государства. Ему вновь оказали существенную помощь коллеги из Иерусалимского университета, видевшие в нем всего лишь добродушного канадского профессора, с симпатией относящегося к их стране. Прослеживая картину иммиграции в Израиль, он отметил, что все возрастает процент прибывающих из стран Ближнего Востока, в ущерб иммиграции из Европы и Северной Америки. Это изменение состава населения, заключил Гэмблтон, неминуемо окажет влияние на внутреннюю политику еврейского государства и заставит израильских лидеров, независимо от их убеждений, непримиримо настаивать, в частности, на решении проблемы Иерусалима в пользу Израиля.
Приехав в июне 1975 года в Вену, Гэмблтон четыре дня подряд тщетно пытался увидеться с Паулой. Никто не приветствовал его знаменитой фразой «У меня есть для вас несколько гравюр». Положение осложнялось тем, что, появившись на условленном месте встречи, нельзя было находиться там более пяти минут. Билет, имевшийся у Гэмблтона, и расписание его поездки не позволяли оставаться в Вене. Пришлось бросить открытку на венский адрес, сообщая о том, что он уезжает и снова будет в этом городе 15 августа.
Когда это время подошло, Гэмблтон прибыл самолетом в Грецию и в Афинах пересел на поезд. Среди пассажиров, севших в Салониках, оказалась стройная молодая девушка, вошедшая в вагон в сопровождении родителей. Темные бархатные глаза, смуглое лицо и черные, как смоль, волосы до плеч делали ее вылитой цыганкой. Проходя мимо, она кокетливо улыбнулась ему.
Не зная толком, зачем он это делает, Гэмблтон захватил свои вещи, проследовал за ней в соседнее купе и уселся напротив. Поезд углубился в горные теснины Македонии. Семья решила перекусить и извлекла из сумки съестные припасы. Все трое заговорили по-сербски; девушка, обратившись к Гэмблтону, нерешительно спросила:
— Извините меня… Вы американец?
— Нет, канадец. Я преподаю в университете в Квебеке.
— Я изучаю английский, — сказала она. — Правда, знаю его еще недостаточно…
— Но у вас очень приятный выговор. Такой же красивый, как ваше личико.
— Мама спрашивает, не хотите ли вы… — слово «бутерброд» не приходило ей на память, и она замялась.
— Да, я с удовольствием возьму сэндвич!
Выяснилось, что девушку зовут Лильяна, ей всего 21 год и она изучает в Белградском университете биологию. Прошлым летом ее старший брат работал официантом в ресторане где-то под Нью-Йорком и и привез оттуда на родину не только кучу денег, но и захватывающие воображение рассказы о жизни в Америке. Теперь девушка жадно расспрашивала своего случайного спутника о Канаде и так же горячо хвалила ему родную Югославию.
Они проговорили чуть не три часа, не замечая ничего кругом. То и дело встречаясь взглядами, каждый из них замечал в глазах другого необычный к себе интерес. Пожалуй, это чувство можно было назвать любовью с первого взгляда.
На югославской границе им предстояло пересесть в разные поезда. В пристанционном магазине Гэмблтон купил девушке ожерелье на память. Застегивая его у нее на шее, он спросил:
— Мы еще увидимся?
— Да…
— Когда же?
— Мы можем встретиться через пять дней в Белграде.
— Хорошо, я приеду!..
Они обменялись адресами, вдобавок Гэмблтон назвал отель, где он собирался остановиться по приезде в Вену.
Весь остаток пути до Вены он продолжал думать о Лильяне. Эти мысли не оставили его даже тогда, когда уже произошла встреча с Паулой и тот радостно пожимал ему руку. Но вдруг до его сознания дошла фраза, сказанная Паулой:
— Отсюда вы отправитесь в Москву!
— То есть как?
— Завтра вам предстоит вылететь в Москву. Как вы, готовы?
Гэмблтону хотелось назад, к Лильяне, он и думать забыл о Москве. Помимо прочего, он опасался, что русские могли раскопать историю с его уходом из НАТО, — ведь его никто оттуда не выгонял, — и, возможно, теперь намереваются допросить его и наказать за обман. Но нельзя было и уклониться от поездки в советскую столицу — это неминуемо вызвало бы подозрение.
В девять утра на дунайской набережной с ним поравнялась черная машина. Он обратил внимание на ее дипломатический номер. В машине, сидело двое мужчин. «Можно вас подвезти?» — окликнул его по-английски один из них. Когда он сел, его попросили сдать «на хранение» все документы и вручили взамен советский дипломатический паспорт с его собственной фотографией. Всего через полчаса машина подъехала к чехословацкой границе. Пограничники, едва взглянув, махнули им: «Проезжайте!» В Братиславе все трое пообедали, потом Гэмблтона отвезли в какой-то пригород и там высадили из машины. Следуя полученным инструкциям, он двинулся пешком по тихой улочке. Спустя несколько минут Гэмблтона догнал незнакомый русский, пригласивший его сесть в «Москвич».
То и дело чертыхаясь и извиняясь за никудышную, расхлябанную машину, новый спутник повез его по направлению к Праге. По дороге они остановились перекусить, после чего Москвич» в течение получаса никак не мог завестись. Поздно вечером, остановившись в Праге перед зданием советского посольства, компаньон Гэмблтона попросил у него паспорт, который хотя и был снабжен фотокарточкой, но не заполнен.
— Какое имя вы хотите носить? Какой вам поставить возраст? Где вы хотели бы родиться?
— Оставляю это на ваше усмотрение.
Русский скрылся в посольстве; не прошло и десяти минут, как он вынес Гэмблтону заполненный паспорт. Они вдвоем вошли в здание посольства, где канадцу предстояло переночевать.
Наутро, чуть свет, тот же самый человек отвез его на военный аэродром, где ждал уже транспортный самолет с военным экипажем. Первая посадка была на советской авиабазе под Берлином, потом где-то в Польше, и только к вечеру они добрались до Москвы.
