Ознакомительная версия.
В каждом случае после достаточно интенсивной идеологической кампании власть принимала политические решения и предпринимала действия, которые необратимо изменяли ситуацию согласно целям антисоветской революции. В нашей теме кульминацией является подписание беловежских соглашений о роспуске СССР. Потом начинается новый этап истории, хотя многие события до декабря 1991 г. становятся понятными лишь по прошествии времени, когда мы можем «по делам их судить» решения «архитекторов перестройки».
Начнем с социальных интересов. Один из главных тезисов перестройки заключался в том, что советская экономика невыгодна для трудящихся. Доводы были таковы. Экономика СССР неэффективна, потому что огосударствлена— государство владеет большей частью средств производства, подчиняет производство плану, распределяет по своему усмотрению ресурсы, устанавливает цены и зарплаты. Поскольку все эти функции выполняют бюрократы, а не «хозяева», качество решений низкое или решения недобросовестны. Вывод: надо изъять народное хозяйство из ведения государства— провести разгосударствление экономики, передать ее частным собственникам. Эффективность резко повысится, объем производства благ увеличится, качество товаров улучшится, зарплаты вырастут. Значит, интересы всех слоев общества будут удовлетворены лучше, чем в советской плановой экономике.
Для пропаганды этого тезиса был собран большой контингент интеллигенции, в основном гуманитарной, но она первым делом действовала на массовую техническую интеллигенцию, которая через личные контакты передавала сообщения в трудящиеся массы. В результате, как пишет социолог, работавший в промышленности, «рабочие, как и другие социально-профессиональные группы, находились под гипнозом формулы о прогрессивности и даже неотвратимости (необратимости) реформ, приватизации».
Можно даже допустить, что под «гипноз формулы о прогрессивности реформ» подпали инженеры, но подозревать в этом экономистов из АН СССР немыслимо. Они действовали как «бойцы невидимого фронта» войны против государства. Возьмем самый крайний случай— организацию забастовок шахтеров Кузбасса 1989–1990 гг., которые нанесли тяжелейший удар по советскому строю.
Шахтеры получали в СССР самую высокую зарплату по сравнению с рабочими того же квалификационного уровня других профессий. И в то же время они знали, что почти все шахты нерентабельны и получают большие дотации, В этих условиях требовать «полной экономической свободы шахт от государства», перевода шахт на рыночные принципы и «смены общественного строя» было явной глупостью сточки зрения шкурных интересов самих шахтеров. «Рынок» означал для них безработицу, а на уцелевших шахтах — сокращение в несколько раз зарплаты горняков и ухудшение условий труда. Кто же их «загипнотизировал»?
В марте 2004 г. большая передача на телевидении была посвящена 15-летию начала шахтерских забастовок. В передаче была показана хроника того времени, выступали сами шахтеры, руководители забастовочных-комитетов. На телеэкране мы видим шахтеров 1989 г.: веселых, сытых, уверенных в себе. Б. Ельцин перед ними заискивает, они его хлопают по плечу. Через несколько лет те же шахтеры, исхудавшие и понурые, говорят, что «они теперь стали быдлом». Ну так вспомните, как это получилось! Чего вы ждали, добиваясь отмены государственных дотаций? Как вы представляли себе действия собственников шахт после их приватизации? Ведь с каким апломбом вели такие разговоры: «Нам все равно, кто у власти — коммунисты, демократы или фашисты. Лишь бы работа была и платили вовремя!».
Т. Авалиани, бывший в 1989 г. председателем стачкома Кузбасса, рассказывает, как экономисты из СО АН СССР срывали соглашение, достигнутое между комиссией Верховного Совета СССР и забастовщиками, Шахтеры требовали прибавки к зарплате в виде коэффициента и удовлетворялись его величиной 1,3. Т. Авалиани пишет: «Рассматривая пункты соглашения, мы столкнулись с тем, что во многих случаях нет расчетов, а пункты об экономической самостоятельности и региональном хозрасчете вообще носят декларативный характер… Я попросил первого секретаря обкома КПСС А.Г, Мельникова вызвать к утру доктора экономических наук Фридмана Юрия Абрамовича и его шефа Гранберга Александра Григорьевича — директора института экономики СО АН СССР из Новосибирска с обоснованиями данных прожектов, по которым они выступали в областной прессе уже более года. Оба явились утром 18 июля, но на мою просьбу дать текст, что они предлагают для включения в правительственные документы, дружно ответили, что у них ничего нет…
Вдруг появилось предложение: поясной коэффициент шахтерам Поднять с 1,25 до 1,6! Все разом заговорили, а автора нет! Но коэффициент 1,6 был ранее проработан СО АН СССР и, видимо, подкинут моим товарищам А. Гранбергом. Вдруг кто-то подкинул предложение записать в протокол «предоставить экономическую свободу всем цехам и участкам заводов и шахт». И опять пошла буза» [1].
Ну хоть бы сейчас инженеры и экономисты, которые редактировали требования шахтеров, изложили, для урока молодежи, тогдашнюю логику своих рассуждений. В тех требованиях была выражена «твердая убежденность в необходимости смены государственного руководства, а может быть, и всей общественно-политической системы». Инженеры, руководившие забастовками, не считают себя провокаторами, гордятся собой— и все говорят о тяжелейших социальных последствиях, к которым привели их собственные действия.
Другой подход к тезису о том, что советская экономика невыгодна для трудящихся, усиливает его нравственной проблемой: в «административно-командной системе» бюрократия превратилась в класс, который фактически владеет средствами производства. Раз так, то, согласно политэкономическим законам (особенно трудовой теории стоимости), этот класс эксплуатирует наемных работников, изымая созданную ими прибавочную стоимость. Значит, в советском обществе царит социальное неравенство, тем более подлое, что класс эксплуататоров маскирует свою сущность фикцией общенародной собственности.
Эта идея была сформулирована — К. Марксом в отношении любого государства, а затем развита Л. Троцким в его теории перманентной революции уже в ходе его борьбы с советским государством, в котором, по его мнению, произошел «сталинский термидор». Иными словами, выходило, что и в СССР рабочие вынуждены и даже обязаны вести революционную борьбу против государства, которым овладел класс бюрократии. В рамках этого представления был создан и образ «номенклатуры» как элиты эксплуататорского класса, что-то вроде крупной буржуазии при капитализме. И главный источник страданий советского человека — отчуждение от собственности и власти; и то и другое узурпировано номенклатурой. На эту тему в эмиграции и в среде еврокоммунистов есть масса литературы. В СССР ее изучали в кружках, что-то упрощали для «распространения знаний».
С приходом к власти М. Горбачева этот поток хлынул как «политграмота». Один демократически настроенный гуманитарий с удивлением писал в 1992 г.: «Начиная с горбачевского призыва строить социализм «с человеческим лицом» «отчуждение» стало входить в отечественный лексикон борьбы за лучшую советскую жизнь. Громом среди ясного неба прозвучали возгласы покончить с отчуждением, порожденным казарменным, тоталитарно-бюрократическим социализмом… Появились статьи, брошюрки, в которых с усердием, с обилием цитат разъяснялось, что бюрократия— враг народа, а разгадка ее тайны— в отчуждении власти от простых людей, от народа, что общественная собственность— ничейная, собственность без хозяина, т. е. не принадлежит народу. Были и научные дискуссии, и постоянные семинары, даже провели конкурс на лучшую работу по проблеме отчуждения, а победители получили премии. Короче, колесо попало в наезженную колею— интеллектуалы засучили рукава, философы — в первую очередь.
Оказывается, десятилетиями мы копили деформации и вот столкнулись лицом к лицу с отчуждением, когда, как оказалось, созданное усилиями поколений общественное здание вовсе не «наш» дом, а тюрьма, задавившая инициативу, творчество, семью, нацию, гражданскую жизнь, наконец, свободу человека. Обязательно нужно преодолеть отчуждение— перестроить здание, избавить его от последствий дегуманизации, деперсонализации. Многое нужно преодолеть — отчуждение людей от труда, от продукта труда, от власти, от управления, от культуры, духовности, друг от друга» [102].
В своем программном докладе о перестройке академик Т.И. Заславская заявила: «Главное социальное отношение советского общества на протяжении десятилетий заключалось в экономической эксплуатации и политическом подавлении трудящихся партийно-государственной номенклатурой. Возникшее в начале 30-х годов и резко углубившееся к 80-м социальное противостояние этих классов носило и носит антагонистический характер» [63].
Ознакомительная версия.
