Таковы основания взаимного договора между князем и народом. Князь обязывается править согласно с законом, народ же под этим условием обязывается повиноваться. Если этот договор не заключается явно, то он должен быть подразумеваем. Он истекает из самого закона природы, ибо что может быть противнее природе, как то, чтобы народ сам на себя наложил цепи? Против этого не властны ни сила, ни время. Везде, где государство заслуживает это название, такой договор существует. Если же князь нарушает его, он становится тираном, и тогда народ не обязан более ему повиноваться. Тираном правитель может быть или по недостатку права, или по злоупотреблению власти. Но последний гораздо хуже первого, ибо лучше, чтобы стадо пас вор, нежели чтобы его уничтожал пастух. Ланге изображает тирана почти теми же красками, как Аристотель, присоединяя к этому некоторые черты из «Князя» Макиавелли: тиран истребляет лучших людей, старается держать народ в бедности, сеять раздоры между гражданами, размножает шпионов, запрещает сходбища, соединяет в себе лисицу и льва, стараясь между тем надеть на себя личину добродетели.
Не может быть никакого сомнения, что народ имеет право сопротивляться тирану, который незаконно захватил власть. Сама природа учит нас защищать свою свободу от нападений; гражданское право требует со своей стороны, чтобы мы не дозволяли нарушать закон. Однако если тиран успел утвердиться, если он признан народом и правит справедливо, то ему следует повиноваться, ибо иначе не будет власти, которой законность не была бы подвержена сомнению. Что касается до тирана по злоупотреблению власти, то в этом случае нужна осторожность, ибо безусловного мерила здесь невозможно приложить. Нельзя требовать от князя, чтоб он был совершен. Сама общественная польза предписывает народу испытать все средства, прежде нежели он возьмется за оружие. Но если князь действительно оказывается тираном, то представители народа должны сначала увещевать его; когда же это не подействует, тогда они могут употреблять против него все нужные меры. Тиран является преступником против высшей, народной власти, он оскорбляет величие народа. Поэтому он может быть не только низложен, но и справедливо наказан. Право и даже обязанность взывать в этом случае к оружию принадлежит всем сановникам в совокупности. Если же большинство их пренебрегает своим долгом, то каждый из них в отдельности может приложить руку к делу, ибо обязанность помогать народу и спасать государство лежит на всех. Только частным людям не дозволяется по собственному произволу восставать на тирана;- но как скоро хотя один сановник подает знак к возмущению, так они должны толпиться под его знамя. На тирана же, незаконно захватившего власть, могут ополчаться и частные люди, ибо здесь нет ни права, ни договора.
Наконец, на четвертый вопрос, имеют ли соседи право помогать народу против тирана, Ланге отвечает утвердительно, ибо, с одной стороны, все члены церкви обязаны защищать ее от притеснений, с другой стороны, человеколюбие требует, чтобы мы помогали ближним. Кто равнодушно смотрит на преступления и не подает помощи, тот так же виновен, как и сам преступник.
Таково содержание сочинения Ланге, в котором, согласно с направлением кальвинистов, перемешиваются богословские и чисто демократические начала. После Марсилия Падуанского это первый систематический трактат, писанный в демократическом духе. Ланге, полагая в основание начало народной власти, развивает из него теорию договора между князем и народом. В этом состоит его особенность. Он имел главным образом в виду охранение законного порядка, обеспечивающего свободу и устраняющего произвол, но демократические начала привели его к чисто анархическим положениям. Государственный быт, в котором народ обязан восставать на правительство, по мановению одного сановника, не что иное как постоянная анархия.
Книга Ланге не составляет еще, однако, крайнего предела индивидуальных теорий XVI века. Около того же времени (в 1578 г.) вышло сочинение, писанное, впрочем, несколько ранее, в котором в еще более анархическом духе отстаиваются права личной свободы. Это был трактат под заглавием «Против одного, или Речь о добровольном рабстве» (Contr'un ou Discours de la servitude volontaire). Он принадлежал шестнадцатилетнему юноше, одаренному большим талантом, другу Монтеня, Стефану Ла-Боэси (Etienne de la Boetie[221]).
Автор «Речи» задает себе вопрос: откуда берется, что столько людей, народов и городов выносят иногда иго одного человека, когда вся его власть зависит от их собственной воли? Если бы, говорит он, эти народы были силою принуждены повиноваться, то об них можно было бы пожалеть, но тут не было бы ничего удивительного. Если бы они вверялись тому, кто оказал им благодеяния, то это могло бы быть неосторожно, но во всяком случае, и это понятно. Но как объяснить, что люди добровольно подчиняются тиранической власти одного человека, так что у них не остается ничего своего, ни семейства, ни собственности, ни даже жизни? И не сто, не тысяча человек, а тысячи городов, миллионы людей не смеют восстать на одного, тогда как им стоит захотеть, чтобы без всяких усилий избавиться от его ига и приобрести величайшее в жизни благо, свободу. Вообще, люди желают тех благ, которые они могут получить без труда; отчего же исключение делается для высшего блага, без которого сама жизнь не имеет цены? Одной свободы люди не желают, и, по-видимому, единственно оттого, что если бы они захотели, то немедленно бы ее получили. Никому не приходит в голову, что князь такой же человек, как и все, что у него два глаза, две руки, одно тело, и если он имеет какие-либо преимущества перед другими, то он получает их единственно от подданных. Как же мог произойти такой порядок вещей?
Если мы обратим внимание на законы природы и на те права, которые она дала человеку, мы придем к убеждению, что люди по природе своей свободны и равны между собою. Все они созданы по одному образцу, и если один имеет высшие качества против других, то они даны ему не для угнетения слабейших, а для оказания помощи ближним. Все люди — товарищи и братья; никого нельзя лишить свободы, не нарушив его права. У людей есть и естественная наклонность защищать свою свободу, наклонность общая всем животным, ибо четвероногие и птицы, когда пойманы, стараются защищаться и всеми средствами возвратить себе свободу. Следовательно, чтобы довести человека до состояния рабства, надобно было совершенно извратить его природу, так чтобы он не сохранил о ней даже воспоминания. Так действительно и происходит в мире. Первоначально это совершается двумя путями: силою и обманом; затем зло укореняется привычкою. Люди, рожденные под игом властелина, забывают уже о первобытной своей свободе, о своих природных правах, и привыкают к рабству, как кони, которые сначала не выносят седла и удил, а потом с гордостью в них выступают. Привычка к рабству делает людей малодушными и изнеженными, а тираны стараются усилить в них эти свойства. Они подавляют всякое умственное развитие, ибо мысль и учение возбуждают в людях воспоминание о своей прирожденной свободе. Они прельщают народ играми и зрелищами, чтоб усластить ему тяжелое иго и игрушками отвлечь его от серьезных идей. В особенности они злоупотребляют религиею, приучая народ видеть в правителях нечто божественное. Наконец, они стараются всякого рода выгодами приобрести себе приверженцев, и это составляет для них главное средство удержать свою власть. Тирана окружают пять-шесть человек, привязанных к нему личною пользою; последние, тем же способом, держат под собою пять-шесть сот других; эти, в свою очередь, имеют около себя пять-шесть тысяч, которые наживаются под их покровительством, и т. д. Этою сетью заговорщиков весь народ держится в подчинении. Но такого рода выгоды, извлекаемые из тирании, составляют весьма плохо понятый интерес. Эти люди ведут самую несчастную жизнь, ибо никогда ни в чем не могут быть уверены и не имеют ничего своего.
Этим Ла-Боэси кончает свою «Речь», которая не что иное, как красноречивый и страстный памфлет во имя свободы. Политического понимания здесь нет никакого, все ограничивается одним отрицанием. Несмотря на похвалы Монтеня, это сочинение не более как пылкое излияние юноши.
Замечательнее всех этих изданий французских кальвинистов книга шотландского поэта и ученого, Бюканана «О царском праве у шотландцев» (De jure regni apud Scotos, 1579). В Шотландии кальвинисты не только вооруженною рукою низвергли правительство, но успели упрочить свое преобладание. Теория народовластия перешла здесь в действительность. В оправдание этих начал, Бюканан написал свое сочинение. Воспитанный на классической литературе, он внес в него то изящество формы, отсутствием которого так часто страдали другие, современные ему писатели. Богословская примесь почти совершенно исчезает и заменяется основательным изучением Аристотеля. Эта книга имеет, может быть, менее оригинальности, нежели другие, но она носит на себе уже все признаки Нового времени. Протестантские начала сочетаются в ней с духом эпохи Возрождения.
