Шахрай С. М.
Когда председатель Комитета по законодательству С. С. Алексеев перестал испытывать давление партийной инстанции, перестал согласовывать проекты законов с Политбюро?
Медведев Р. А.
Не могу знать, как вел себя председатель комитета и с кем он согласовывал свои действия. Все решения принимались голосованием. И Алексеев был авторитетной, но не решающей фигурой в комитете.
Федотов М. А.
Исключение из рядов КПСС повлекло для вас какие-либо негативные последствия: увольнение с работы, понижение в должности?
Медведев Р. А.
После исключения из КПСС я был повышен в должности. Ректору моего института было сделано замечание в Московском горкоме партии о том, что Медведев у вас плохо загружен, раз он имеет возможность использовать свое свободное время для написания книг, после этого меня назначили заместителем директора одной из крупных Московских школ по трудовомуобучению, чтобы у меня не было времени. Год я работал, а потом ушел по собственному желанию.
Рудинский Ф. М.
Не является ли ваше восстановление в партии свидетельством изменений, которые произошли в КПСС?
Медведев Р. А.
Несомненно, мое восстановление в партии является свидетельством изменений. Я неожиданно получил предложение напечатать статью о сталинизме в еженедельнике «Собеседник». Потом посыпались десятки предложений от разных журналов и с 1988 года, до восстановления в партии, я напечатал десятка три статей и пять книг в журнальных вариантах. Поскольку я был исключен с формулировкой «за взгляды, несовместимые с членством в партии», то с 1988 года я понял, что теперь мои взгляды стали вполне совместимые с членством в партии.
Рудинский Ф. М.
Ваш отец был репрессирован, вы были исключены из партии. Вам пришлось сталкиваться с такими органами, как КГБ. Каково реальное взаимоотношение между партией и КГБ и каково было положение рядовых членов партии перед лицомКГБ — НКВД?
Медведев Р. А.
В 1938 году, когда мой отец был арестован (а он был политкомиссаром дивизии), партия вообще не была у власти, а на основании решений о чрезвычайных полномочиях НКВД партия былапоставлена под контроль органов НКВД. Большая часть членов ЦК партии была арестована. Арестовывались члены ЦК и даже члены и кандидаты в члены Политбюро. Поэтому у власти с 1937 года до смерти Сталина стоял НКВД. Когда еще в университете учился, прошли по Ленинграду массовые аресты, арестован был весь состав Ленинградского обкома партии. В нашем университете были арестованы половина преподавателей, ректор университета, а всех нас провели через допросы. Было ясно, кто хозяин в городе и в области.
Хрущев поставил органы НКВД под контроль партии и в 1958 — 1959 годах сменил кадровый состав большей части КГБ, призвав комсомольских работников во главе с Шелепиным.
В брежневские времена положение изменилось. Хотя партия сохраняла контроль над органами КГБ, но его роль значительно возросла, и часто, по-видимому, КГБ действовал самостоятельно. Во всяком случае, по допросам, которым меня подвергали на протяжении 14 лет и в Лефортове, и на Лубянке, и в прокуратурах различных уровней в присутствии работников КГБ, можно было сделать вывод, что роль КГБ постепенно растет.
Аметистов Э. М.
В нашем распоряжении имеется достаточно документов, как, например, решение Политбюро от 10 июля 1931 года о внесении всех приговоров коллегии ОГПУ на утверждение ЦК ВКП (б), решение Политбюро от 2 июля 1937 года об антисоветских элементах, которым была развернута широкая кампания репрессий и создавались «тройки», в которые включались в качестве председателей работники ОГПУ. Где же все-таки изначальная сила была? Шло ли это все-таки от партии, от Политбюро, или ГПУ в то время влияло на Политбюро?
Медведев Р. А.
В то время в нашей стране ни партия, ни Политбюро, ни даже ГПУ не были у власти. У власти был самодержец. Это была единоличная, деспотическая, личная диктатура. Все органы, начиная от Политбюро и кончая руководством НКВД, которое, как вы знаете, менялось: Ягода, Ежов, Берия — все подчинялись этой единоличной самодержавной, деспотической диктатуре. Ни партия, ни какой другой орган не обладали реальной властью.
«Уж как минимум дверочку-то открывали рядовые члены...»
(Из выступления в суде свидетеля В. К. Буковского)
Буковский В. К.
Для меня сегодня удивительный день. Первый раз за свою жизнь я выступаю в суде, в этом городе, не в качестве подсудимого, а в качестве свидетеля.
С репрессивной политикой КПСС я познакомился очень рано, примерно 33 года тому назад, будучи 6-летним школьником, когда шутки ради со своими соучениками создал школьный юмористический журнал. Никаких политических мотивов никто из нас, конечно, не имел, но тем не менее этот журнал был расценен как идеологическая диверсия. Начался скандал, собрания, обсуждения, осуждения. Совсем неожиданно меня и директора школы вызвали в МГК КПСС, где партийный синклит обсуждал всерьез наш журнал шуток и как бы давал емуполитическую оценку. В результате этого обсуждения директор был снят с работы, а мне было сказано, что я идейно незрелый и что мне нужно повариться в рабочем котле. Было объяснено, что я не должен по окончании школы поступать в высшее учебное заведение. Ну, разумеется, вариться в рабочем котле я не захотел и изыскал способ обойти этот запрет. Окончил вечернюю школу и поступил на биофак. Но обойти партийный запрет было невозможно. В течение года меня разоблачили и исключили, сказав: «Зачем же вы это делаете, вы же знаете, что вам запрещено учиться».
С тех пор, надо сказать, партийная пресса, а пресса тогда была вся, в общем, партийная, неизменно именует меня как «недоучившийся студент», хотя окончил Кембридж, защитил диссертацию в Страсбургском университете.
Вот так бодренько начиналась моя жизнь в этой стране. Через два года я уже был арестован по 70-й статье за изготовление и хранение двух неполных фотокопий книги Милована Джиласа «Новый класс». Это был предлог для них, как я понимал, они давно собирались каким-то образом меня наказывать. Книга случайно попала в мои руки, я не мог ее быстро прочесть, поэтому решил перефотографировать и отдать.
Следствие в то время мало интересовалось этой книгой. Меня хотели сломать, сделать из меня информатора, что и было заявлено вполне открыто тогдашним начальником УКГБ по Москве и Московской области. Он мне открыто предложил: «Или вы мне скажете, кто дал вам эту книгу, и тогда я не подпишу ордер на арест, или не скажете, и тогда я его подпишу».
Сделать это я отказался. Тогда меня отправили на экспертизу в Институт судебной психиатрии, который и признал меня психически больным, отправил в Ленинградскую больницу специального типа.
Оттуда я освободился в 1965 году и второй раз был арестован за организацию демонстрации 5 декабря 1965 года на Пушкинской площади в защиту арестованных тогда писателей Синявского и Даниэля. По этому поводу я был помещен в психбольницу еще на 8 месяцев. Третий арест был в 1967 году за организацию опять же демонстрации в защиту Гинзбурга, Головкова и других моих арестованных товарищей. На этот раз меня признали здоровым, судили в Московском городском суде и приговорили к трем годам лишения свободы.
Последний мой арест был в 1971 году. В то время я собрал материалы, доказательства, подлинники материалов о злоупотреблениях в психиатрии, об использовании психиатрии в качестве репрессивного инструмента и передал эти материалы западным психиатрам. Кроме того, дал обширное интервью американской телекомпании «Си-би-эс ньюс» и другим представителям прессы, аккредитованным в Москве. Меня обвинили в клевете на советский общественный строй и приговорили к 7 годам лишения свободы и к 5 годам ссылки. Срок я свой не отбыл. В 1976 году меня обменяли на находившегося тогда в заключении лидера коммунистов Чили Луиса Корвалана.
Как и выступавший здесь Сергей Адамович Ковалев, я принадлежал к той небольшой группе людей, которых называли правозащитниками, впоследствии диссидентами, группе, которая не являлась политической оппозицией, а была скорее нравственной оппозицией. Мы не ставили своей задачей свержение власти или изменение политического строя. Наше крёдо было гораздо проще: мы не хотим участвовать в преступлениях этого государства, этого режима. И ни при каких условиях этого делать не будем.
Мы в основном апеллировали к закону, к Конституции, наши действия никогда не были более сложными, чем подписание петиций и направление их в разные инстанции, в том числе и в Организацию Объединенных Наций, организация мирных демонстраций, не нарушавших законов. Тем не менее КПСС руками КГБ расправлялась с нами с исключительной свирепостьо. И решения об арестах, обысках, судах принимались в ЦК КПСС и в Политбюро даже по мельчайшим поводам.
