В атаку на горотдел милиции отправились «экстремисты». Неудивительно, что в их среде явственно зазвучали «антикоммунистические» мотивы. 25-летний повар школы-интерната № 2 Владимир Шуваев (во время событий он был пьян), не только угрожал военнослужащим и коммунистам расправой, но и сформулировал своеобразные идеологические постулаты погромщиков: «место коммунистам — на столбе»; «с коммунистами говорить бесполезно…», «всех их надо стрелять».[837] А для того, чтобы снять с коммунистов психологическую защиту коллективного «мы», Шуваев приравнивал их к фашистам, убийцам, а солдат призывал стрелять в тех, «кто вас заставляет стрелять в народ». «Идеологией» дело не ограничилось. Владимир Шуваев вел себя крайне агрессивно, требовал у одного из солдат: «Дай мне автомат, я всех перестреляю», швырял камни в танки, ругался, сквернословил.[838] (При задержании у Шуваева был изъят тесак.[839])
Несмотря на сопротивление милиционеров и военнослужащих, погромщикам удалось сорвать с петель наружную дверь, использовать ее в качестве тарана, выбить следующую дверь и ворваться в помещение горотдела. Началось настоящее сражение, в ходе которого нападавшие сыпали угрозами и оскорблениями, бросали камни, избивали военнослужащих, пытались вырвать у них оружие, били стекла. Неприглядную картину несколько скрашивало то, что погромщики постоянно требовали освободить задержанных, т. е. добивались, как им казалось, восстановления справедливости.
Атмосфера коллективного психоза затягивала, заставляла людей терять самоконтроль. Один из участников событий рассказывал: «Мне почему-то тоже какая-то сила внушила, и я тоже крикнул: „Выпустить“. После стали входить в здание, и я тоже полез. Не прошел и восьми метров, как в помещении стали стрелять. Я испугался и вбежал в комнату, где нас закрыли.[840] И до сих пор я не пойму, как заскочил туда. Какой черт просил меня идти, что заставило меня войти в отделение милиции».[841]
Даже в раздраженной и настроенной на насилие толпе нашлись люди, пытавшиеся если не остановить погром, то, по крайней мере, вести себя по-человечески. Например, один из осужденных за участие в нападении на милицию 24-летний Г. Г. Ларенков попытался спасти от избиения сбитого с ног солдата.[842]
Во время нападения на горотдел имели место попытки завладеть огнестрельным оружием. В ходе завязавшейся потасовки 29-летний слесарь Владимир Черепанов (женатый, отец одного ребенка, со средним образованием) намеревался вырвать автомат у одного из солдат.[843] Попытка закончилась неудачей. А вот у другого солдата, Репкина, автомат все-таки отняли. Обвинение утверждало, что налетчики попытались применить это оружие против охраны. А поэтому «военнослужащие, действуя в соответствии с Уставом караульной и внутренней службы, вынуждены были применить оружие против бандитов и таким образом пресечь их попытку убийства лиц, участвовавших в наведении порядка».[844] Один из нападавших был убит.
Пролилась первая кровь. Но это не остановило и, кажется, даже не очень испугало возбужденных людей. Толпа пыталась проникнуть в здание милиции и с тыла — со двора Новочеркасского отделения государственного банка. Когда старший наряда, охранявшего госбанк, потребовал от погромщиков удалиться с территории, прилегающей к охраняемому объекту, кто-то (следствие утверждало, что это был 48-летний музыкальный мастер фабрики бытовых услуг Иван Гранкин, но он это отрицал) рванул на груди рубаху: «Стреляйте!».[845] По некоторым данным, этот эмоциональный всплеск, выдававший уверенность толпы: стрелять не посмеют, не был единственным. Есть смутные свидетельства того, что над толпой поднимали ребенка с криком: «в детей стрелять не будете!».[846] (Обвинили в этом 30-летнего грузчика Николая Козлова, но он отказывался.)
Поисковая активность толпы, попавшей в стрессовую ситуацию («вожди» из горкома сбежали, спрашивать было не с кого), вылилась не только в «погромную» программу действий. Когда «экстремисты» отправились в горотдел милиции «освобождать арестованных», с новой идеей выступил 39-летний обрубщик литья Новочеркасского станкостроительного завода Борис Мокроусов, человек во многих отношениях неординарный, досыта хлебнувший лиха на своем веку. Своего отца Савелия Кузина Борис не помнил. После окончания 6 классов был мобилизован в ремесленное училище при заводе «Красный металлист» в Горьком. Вскоре после начала войны Мокроусов из училища сбежал. За это в августе 1941 г. получил первую судимость — приговорен к одному году исправительно-трудовой колонии. В ноябре 1941 г. досрочно освободился.
В сентябре 1942 г. Мокроусов (тогда еще Кузин) поссорился с матерью и убежал на фронт. Долго скитался, пока не оказался в городе Казалинске Кзыл-ординской области. Там и был задержан милицией. Юноша решил использовать свой шанс, как ему казалось, побыстрее попасть на фронт. Назвался Мокроусовым Борисом Николаевичем (под этим именем Борис Савельевич Кузин и прожил всю оставшуюся жизнь), прибавил себе два года и назвался красноармейцем, отставшим от части. Его объявили дезертиром, он не возражал: слышал, от кого-то, что дезертиров сразу отправляют на фронт. В итоге военный трибунал приговорил Мокроусова к 10 годам лишения свободы. Из лагеря Борис бежал, был пойман и получил еще 10 лет. Человек отчаянный и бесстрашный, Мокроусов, судя по всему, жестко боролся в лагере за выживание (может быть, с этим был связан и его побег). Одна из ссор привела к преступлению. Борис напал на своего спящего врага и попытался убить его кайлом. Покушение совершил буквально через несколько дней после второго приговора и возвращения в лагерь. Снова 10 лет лишения свободы.
В мае 1944 г. Военная коллегия Верховного суда СССР наконец разобралась в деле «дезертира» Мокроусова (Кузина) и отменила приговор Военного трибунала Кзыл-ординского гарнизона. Затем последовала отмена второго приговора, а по третьему — дело было направлено на новое судебное рассмотрение.
Однако машина исполнения судебных решений не сработала. Определение Военной коллегии до Богословского ИТЛ, где отбывал наказание Мокроусов, не дошло. Так неудачливый беглец на фронт и просидел в лагере, даже не подозревая о своем частичном оправдании, вплоть до 1953 г.
Выйдя на свободу, Мокроусов долго скитался в поисках крова и пропитания. В ноябре 1955 г. был задержан за хищение продуктов из пристанционного буфета, арестован и осужден к семи годам Лишения свободы. С этого времени Борис попытался переломить свою жизнь. В августе 1959 г. за хорошее поведение в лагере был условно-досрочно освобожден с испытательным сроком 3 года. Приехал в Новочеркасск, устроился на работу на НЭВЗ обрубщиком литья. Желающих заниматься этим тяжелым трудом было мало, и администрация завода охотно принимала на работу бывших уголовников. Мокроусов женился, начал хорошо зарабатывать. Жизнь стала постепенно налаживаться.[847]
В забастовке и демонстрации Мокроусов участия не принимал. 2 июня с утра был на работе. Затем отправился к горкому. В толпе вел себя активно, переходил от группы к группе, возмущался и протестовал. В конце концов именно Мокроусов предложил новый «план»: надо выбрать делегацию и потребовать удаления войск из города.
Участвовать в переговорах с военным командованием вызвались 9 человек. Делегация была беспрепятственно пропущена в здание горкома КПСС и встретилась с начальником гарнизона. Выполнить требование о выводе войск начальник, разумеется, отказался, сославшись на то, что неправомочен решать такие вопросы. В ответ Мокроусов заявил: «Не о чем с ним говорить, нужен тот, кто может решить этот вопрос». По дороге в военный городок, где находились Микоян и Козлов, Мокроусов вел «агитацию»: пытался добиться от сопровождающего офицера, как тот лично относится к повышению цен и снижению расценок. Попытки офицера отмолчаться Борис объяснил просто: «Что с ним разговаривать — он коммунист».[848]
Бесстрашный и отчаянный Мокроусов (по оценке обвинительного заключения — «наглый»), в беседе с «московскими вождями» «требовал вывода воинского подразделения из города, злобно клеветал на материальное положение трудящихся, наносил угрозы и грубые оскорбления в адрес руководителей Партии и Правительства».[849] Как рассказывал сам Мокроусов своим товарищам по работе (было это еще до ареста, 4 июня 1962 т.), он требовал от Микояна и Козлова «чтобы они не прижимали рабочий класс», при этом он ударял кулаком о кулак, показывая: «мы — рабочий класс, нас много». В общем, «разговаривал с ними напрямую и сам не знаю как меня там не арестовали».[850]
И. Мардарь удалось отыскать одного из очевидцев встречи — Ю. П. Тупченко, бывшего начальника управления КГБ по Ростовской области. Тупченко запомнил, что с делегацией встречался сам Ф. Р. Козлов. Среди представителей демонстрантов «были две или три девушки. Один из мужчин был изрядно пьян. Представился — „Жуков“ и нецензурно выражался. Разговор шел о бедственном положении рабочих, жителей города. Запомнилась фраза одного из членов делегации: „У нас хорошо живется лишь Юрке Гагарину да Маньке буфетчице“». По словам Ю. П. Тупченко, «делегация не просила членов правительства выступить перед демонстрантами. Ф. Р. Козлов попрощался с ней словами: „Идите к людям, успокойте их, призовите прекратить беспорядки“».
