Виганда вместе с Кратчем вызвали к Мильке. Разгневанный шеф восточногерманского министерства Госбезопасности заявил полковнику, что разрешение на принятие действий было отвергнуто на самом «высшем уровне». Виганд почувствовал явную угрозу, когда Мильке напомнил ему о «чувстве политической ответственности». Шеф тайной полиции указал также на то, что «без оперативных свидетельств подобное политическое решение самым серьезным образом может ска-(лться на отношениях двух стран».
Позднее Виганд сообщил о случившемся своему коллеге Штухли, и они оба с негодованием отметили вслух, мягко говоря, несерьезный подход руководства к происходящему. В документе, составленном на следующий день — 24 марта, — Виганд попытался убедить Хонеккера и иже с ним пересмотреть свое решение, но последовал новый отказ.
В тот же день, когда стрелки часов уже показывали полночь, Штухли все еще находился в кабинете Виганда, обсуждая вместе со своим коллегой готовящийся it Западном Берлине взрыв.
«Я по горло сыт этими экстремистами, террористами и нашими товарищами, которые закрывают на это глаза, — сказал Виганд. — Ведь это может завтра обернуться и против любого из нас, когда мы будем лететь куда-нибудь на самолете или когда твоя семья отправится на прогулку на Александер-платц. Мы, как и любые другие люди, можем стать жертвами взрыва».
Утром 25 марта Храиди и Мусбах Эль Албани — официально являвшийся дипломатическим курьером, проезжали через «Чекпойнт Чарли» на своем «фольксвагене» с дипломатическими номерами в Западный Берлин. Восточногерманские пограничники как обычно лишь взглянули на дипломатические номера и пропустили их на ту сторону границы даже без досмотра автомобиля. На американском КПП западноберлинские полицейские также беспрекословно позволили «фольксвагену» проехать на территорию Западного Берлина. (Такова была политика союзной администрации, не признававшей законность Берлинской стены — «союзники» пускали любого в западные секторы города). Два араба ввезли в Западный Берлин чемоданчик, в котором (как сообщили Виганду) находилось два автомата с запасными обоймами, три пистолета с глушителями и семь ручных гранат. Смертоносный груз спрятали в квартире Имада Салима Махмуда, 35-летнего палестинца, значившегося студентом берлинского Технического университета. Он жил в пролетарском районе Берлина Кройцберге, который в последние годы плотно заселили турецкие семьи, — месте, где появление смуглолицего новичка осталось бы незамеченным. Эта — самая последняя — информация стала известна Виганду в полдень. Полковник пригласил в свой кабинет Штухли и по привычке включил радиоприемник, чтобы уменьшить вероятность подслушивания, после чего дал выход своим чувствам, высказав негодование теми сотрудниками Штази, которые заняли позицию невмешательства — «пока мы сотрудничаем с террористами, они ничего не будут предпринимать против нас».
«Мы должны взять дело в свои руки. Нужно стиснуть зубы и терпеть», — сказал Виганд Штухли, который согласился с ним. Малейший промах означал бы незамедлительный арест обоих контрразведчиков. На тот случай, если произойдет что-нибудь, они договорились, что будут молчать и отрицать не только свои планы, но даже саму мысль о каких-либо действиях, несовместимых со своим служебным положением.
Вечером 25 марта оба полковника заняли место в переулке возле дома, в котором обитал Али Кешлаф. Когда ливиец вышел из дома, они приблизились к нему и втолкнули в дверной проем. Виганд показал ему свое служебное удостоверение: «Мы из органов государственной безопасности».
Штухли грубо схватил Кешлафа за руку. Ливиец злобно прошипел, что арестовать его нельзя.
«А мы и не собираемся, — сказал ему Виганд. — Мы кое-что хотим сказать тебе. Мы знаем все о том, что вы планируете совершить в Западном Берлине… на дискотеках. Мы знаем все. Мы сообщим об этом в полицию кшадного Берлина. Если вы сделаете это, ГДР с тобой и твоими друзьями расправится без всякой пощады. Вы серьезно ухудшите отношения между ГДР и Ливией — «ся ответственность за это полностью ляжет на вас. Считай это предупреждением от товарищей и коллег».
Штухли отпустил араба, и оба офицера вернулись к себе на службу.
Весь следующий день и ночь они находились в нервном возбуждении, вслушиваясь в радиоволну западногерманской полиции. Спали они урывками, не иыходя из служебного кабинета Виганда. Но ничего не происходило.
Все следующее утро агенты Штази следили за женой Ясера Храиди, проживавшей в ГДР под именем Суад Мансур и обладавшей дипломатическим пропуском, в котором она именовалась служащей ЛНБ.
Она села в электропоезд надземки, направлявшийся в Западный Берлин, и поехала прямо на квартиру Имада Салим Махмуда, куда два дня тому назад было привезено оружие. Пробыв в квартире совсем недолго, женщина вскоре вышла на улицу, держа в руках чемоданчик с оружием, вернулась обратно в Восточный Берлин.
Два дня спустя ее мужа, в котором агенты Виганда опознали киллера и специалиста по взрывным устройствам из ливийской секретной службы, засекли за передачей чемоданчика с оружием в ЛНБ.
Генерал Кратч вскоре вызвал Виганда и Штухли в свой кабинет, расположенный в штаб-квартире Штази, и разразился тирадой, вызванной тем, что предсказанный обоими полковниками террористический акт не состоялся. Виганд парировал все упреки начальника, объяснив, что, по словам нескольких его информаторов, от намерения обстрелять дискотеку «Стардаст» из автоматов и забросать танцзал гранатами террористы отказались в самую последнюю минуту — они заметили, что поблизости находилось слишком много немецких полицейских. Более того, ливийцы решили, что дискотека находится слишком далеко от пограничного контрольно-пропускного пункта, через который можно было бы быстро скрыться с места происшествия. Начальник контрразведки Кратч обвинил обоих полковников в том, что они придумывают неубедительные оправдания за неправильное истолкование донесений своих двойных агентов. Виганда Кратч обвинил в обмане: «Вы сделали это, чтобы подчеркнуть собственную значимость». Он также высказал полковнику свое недовольство тем, что он, Виганд, ввел в заблуждение высшее партийное руководство ГДР. Из этого стало ясно, что Кратч получил серьезный нагоняй от начальства — от разгневанного Мильке, который, скорее всего, получил подобную взбучку от Хонеккера.
О предпринятых ими превентивных мерах Виганд и Штухли не сказали Кратчу ни слова. Уставшие и неуверенные в своем будущем, они вернулись в кабинет Виганда. Невзирая на неприятности, Виганд откупорил бутылку советского шампанского, и мужчины выпили за то, что их совесть остается чиста.
Они были убеждены в том, что смогли предотвратить кровавую бойню и сумели избежать международного скандала, который мог запятнать и без того не слишком безупречную репутацию их родной страны.
Кроме того, Виганд был убежден в том, что новая группа ЦРУ в Западном Берлине занялась сбором информации о деятельности ливийских террористов. Чтобы еще более удостовериться в этом, он при помощи своих шестерых двойных агентов, работавших также и на ЦРУ, решил подбросить американцам имевшуюся у него информацию о дате предполагаемого нападения ливийцев. Возможности, которыми ЦРУ располагала в Западном Берлине, намного превышали его собственные, и поэтому Виганд надеялся, что американцам удастся обезвредить ливийцев. Или же, по крайней мере, они смогут установить более надежную охрану на местах предполагаемых террористических актов. Кроме того, Виганд был уверен, что американцы перехватывают шифровки, которыми обмениваются Триполи и Восточный Берлин — на горе Тойфсльсбсрг находился пункт радиоперехвата Агентства Национальной Безопасности США.
Агенты Штази по-прежнему вели плотное наблюдение за ливийцами, но выяснить что-либо о конкретных планах террористических актов им так и не удавалось. А тем временем постоянно велось прослушивание радио- и телефонных переговоров между Восточным Берлином и Триполи. На магнитофонную пленку записывались все телефонные звонки ливийцев, проживавших в Берлине. Потайные видеокамеры были спрятаны и квартирах главных подозреваемых.
Виганд, проанализировавший записи телефонных звонков, пришел к выводу, что ливийцы стали более осторожными и понимали, что за ними ведется наблюдение. Они, очевидно, стали искать места утечки информации и, видимо, пришли к выводу, что появление полиции как раз перед началом запланированных силовых акций было не случайностью, а результатом сотрудничества между «этими немцами».
Виганд снова внимательно перечитал донесение своих филеров. Хотя Мусбаха, ливийского курьера, видели неподалеку от дискотек «Стардаст», «Ла Белль» и «Нэшвил» каждый день с 1-го по 4-е апреля в дневные часы, у Виганда все еще не было конкретных свидетельств того, что акция состоится совсем скоро. 4 апреля в 11.45 вечера границу пересек возвратившийся электричкой из Западного Берлина Эль Албани.
