По мере роста государства можно видеть, как все более мощными становятся его оборонительные сооружения. Они покамест весьма архаичны по системе обороны: у крепостных стен, например, нет еще башен, и из-за этого нельзя обстреливать противника вдоль стен, что является наиболее рациональным способом обороны крепости от ломящегося в нее врага. Архитектура крепостей, подобных, скажем, Джанбас-кале, рассчитана на участие в обороне всего ее населения. Это — неоспоримое свидетельство не исчезнувшего еще очень крепкого духа военной демократии, столь присущего прежде всего предыдущему этапу развития — родо-племенному строю.
Толстов уделяет истории архитектуры огромное внимание и заставляет кинематографистов отдавать львиную долю их времени съемке именно архитектурных памятников. Сквозь архитектуру отчетливо проступает социальная история, надо лишь уметь и хотеть читать ее страницы. И с замечательной наглядностью видишь одновременно, что общие закономерности развития человеческого общества в равной мере обнимают собой и Восток. Его социальная история, проявляющаяся хотя бы в архитектуре, подчиняется тем же общим законам развития общества, что и всюду на земле.
…Еще и еще фотографии. Снимки большесемейных домов-массивов в Топрак-кале и в других древних городах Хорезма. Эти дома сами по себе не укреплены ничем, что прекрасно видно на фотографиях. Их ограждает внешняя оборонительная система всего города, которая защищает от набегов кочевников не только город, но и земледельческую округу, примыкающую к городу. Все это говорит о мощи централизованного государства. О его мощи говорит и то, что крепости расположены не у головных сооружений арыков, а у хвоста арыка — там, где он соприкасается с пустыней. Государственная власть первым делом озабочена обороной страны от кочевников, а не тем, чтобы — как будут делать впоследствии феодалы — наложить лапу на голову арыка: кто выплатит оброк, тому пущу воду на поля; кто не выплатит, пусть грызет пересохшую землю! Не приходится говорить, что последняя форма принуждения, конечно, более эффективна, чем одна только плетка, занесенная над рабом в домах Топрак-калы: ведь сколько раба ни секли, а оставлять его издыхать с голоду было невыгодно — он представлял собой значительную рыночную ценность. При феодальной системе принуждения эксплуататор избавлялся от необходимости заботиться о прокорме крепостного — крепостной сам должен был создавать себе пищу: угроза обречь на голод действовала надежнее плетки.
Но не станем забегать вперед. Вернемся к городам античного периода Хорезма в пору их расцвета, до того как их разрушил феодализм, и обратим внимание на цоколь Топрак-калы — этот мощный, четырнадцатиметровой высоты искусственный утес на ровной местности со взнесенным на нем дворцом хорезмшаха. Как знаком и в какую глубокую древность (глубокую древность даже для Топрак-калы!) уводит этот архитектурный принцип! Это же бархан, на котором стоял кельтеминарский «шалаш»! Но так как, когда строили Топрак-калу, барханов в окружавшей ее цветущей местности не было, его создали искусственно. И здание, воздвигнутое буквально на песке, сумело противостоять тысячелетиям, оно в значительной степени сохранилось до наших дней. Нет, не завоевателям обязаны народы Средней Азии своим опытом, своей культурой, а прежде всего самим себе. Не завоеватели передали опыт кельтеминарцев строителям цоколя Топрак-калы, — сам народ сберегал его на протяжении тысячелетий! И даже спустя еще семь веков, после того как Топрак-кала была возведена, арабский географ Макдиси записал ходившую в народе легенду, что самые дальние предки хорезмийцев жили в шалашах…
Буржуазные историки отказывали народам Средней Азии в самостоятельной культуре. На основании, например, того, что Авеста — религиозный памятник иранского происхождения, они делали вывод, что всей духовной культурой народы Средней Азии обязаны лишь Ирану. Толстов, произведя обстоятельный разбор наиболее древних частей Авесты, показал и доказал, что социальные отношения, рисуемые сказанием, сложились раньше всего как раз не в Иране, а в других местах Азии — в Хорезмском оазисе; что древнейшие главы Авесты и географически прикреплены к Хорезму, то есть создавались именно здесь, а не в Иране. Кто же у кого заимствовал? Кто кому обязан своей духовной культурой?
Необычайно интересны и родовые тамги[16] на кирпичах, из которых сложены стены Топрак-калы. В одной стене, скажем, кирпичи имеют тамгу: две параллельные черты. В другой стене тамгой на кирпичах являются три параллельные черты. Это каждый род отмечал, сколько кирпичей он выделал и какую часть стены сложил. Но различных тамг не так уж много: столько, сколько родов принимало участие в стройке. Характерно также: большинство тамг имеет общие черты в рисунке — роды были родственные.
Перед нами еще одно свидетельство, что город и населяли и строили первоначально родовые общины, что в основе рабовладельческой городской цивилизации Хорезма был застойный общинный быт.
Архитектура городского и сельского поселения была одинакова: города отличались от селений только размером.
Но вот в сельских окру́гах, прилегавших к городам, начинают выделяться из общинно-родовых укреплений отдельные большесемейные общины типа патриархальной римской «фамилии». Одновременно обособляется слой аристократических фамилий в сельских округах, и усадьбы аристократов начинают господствовать над поселением. Архитектурно они еще не отличаются от остальных ничем: разделение внутри общинников-рабовладельцев только зарождается, аристократы и остающиеся свободными, хотя и беднеющие, рядовые общинники еще не стали классами-антагонистами, в каких они превратятся при феодализме: одни — феодальными баронами, другие — крепостными. Пока дело так далеко не зашло, но идет оно к этому.
Параллельно развивается и такой процесс: усиливаются отдельные замковые укрепления аристократов и хиреют старые города. Города же нового типа еще только возникают, — точнее, еще лишь намечается их прообраз. Это посады при крупнейших замках-усадьбах аристократов. Ремесленные изделия, изготовляемые здесь, неизмеримо грубее, чем те, которыми славились города раньше.
Единая государственная система укреплений приходит в ветхость. Зато толще и прочнее становятся крепостные стены отдельных крупных замков и все дальше перемещаются эти замки от хвостовых частей арыков к голове канала. Все чаще запустевают земли, расположенные в низовьях каналов. Распад мощного централизованного государства, сопровождаемый постоянными войнами, приводит к разрушению и упадку оросительной системы: лишь бы на мой участок воды хватило! Никому уже нет дела до всей ирригационной системы. Но особенность сети искусственного орошения заключается в том, что если не заботиться о всей сети, то в конце концов на каждый участок станет поступать меньше воды. И страна легко становится добычей воинственных соседей, а они постоянно налетали из степей: то арабы, то полчища Чингисхана, то Тамерлан. Сама экономика толкала такие страны к объединению. И если это обеспечивал им захватчик, то удерживался у власти и захватчик.
Интересные сведения сообщают и монеты. Они уже не едины для всего Хорезмского государства, в некоторых местах возникает самостоятельная чеканка — вернейший признак независимости от центральной власти. Кроме того, уменьшается вес монет: власть не так уж крепка, как прежде. Уменьшается и количество найденных монет — сократилась торговля…
Страна накануне арабского завоевания. Она внутренне расшатана. Новые, феодальные общественные отношения, складывающиеся в ней, в конечном счете обязательно победят, так как обеспечивают главное: большую производительность труда по сравнению с трудом рабским. Но пока они еще не достигли той ступени развития, при которой прочно сложились бы соответствующие им формы государственности. В итоге подобная страна неизбежно должна оказаться побежденной при набеге иноплеменников: военный перевес на стороне последних. Его обеспечивает военно-демократический строй. Так и происходит. В VII–VIII веках Среднюю Азию завоевывают арабы. Хорезм сопротивляется дольше других: в нем сильнее традиции общинно-родового уклада. Но в конце концов и он включается в систему арабского халифата — при прямой помощи хорезмской феодализирующейся знати, которая стремится использовать арабов как военную силу против собственного народа.
Кстати, именно потому, что арабы в качестве государственного языка ввели для завоеванных народов арабский, причем и в этом хорезмийцы сопротивлялись им на протяжении нескольких веков, впоследствии вся культура завоеванных стран стала именоваться арабской. Но в основе своей по-прежнему она оставалась глубоко национальной.
