Очень интересовал нас вопрос о «дальнобойности» наших подводных светильников. Для его выяснения мы использовали обычную жестяную консервную банку, которую помещали за бортом. Мы считали, что по своей отражательной способности такая банка весьма близка к предмету наших желаний — сельди. Ближний свет позволял нам в прозрачной воде хорошо видеть банку в 10–12 метрах от иллюминатора. При включенном дальнем освещении это расстояние возросло до 15–18 метров.
В последний день «генеральной репетиции» состоялась самая ответственная проверка — глубоководное погружение. Так называлось плавание и опробование работы всех механизмов «Северянки» на предельной глубине, которую без ущерба для себя и для экипажа был способен выдержать прочный корпус. В абсолютной тишине, внимательно прислушиваясь к работе агрегатов, держа под руками аварийный инструмент и будучи готовыми к немедленной борьбе с морской стихией, подводники «Северянки» проводили последний этап испытаний. Несколько часов над нашими головами нависал слой воды толщиной в две сотни метров. Иногда было слышно, как под бременем огромного давления поскрипывал прочный корпус. Через отдельные места уплотнений, особенно там, где наружу сквозь корпус выходят электрические кабели, капала или тонкой струйкой лилась соленая баренцовоморская вода. Но это «капли в море». Совершенно очевидно, что «Северянка» и прочна и герметична. Трудный экзамен выдержан. Десять дней позади. Хлопот и впечатлений столько, что время пролетело незаметно. Да, пожалуй, все ясно. Настроение у кандидатов в Атлантику бодрое, рабочее. Экипаж лодки заинтересован необычной миссией своего корабля и горит желанием выполнить ее с честью.
23 декабря, прорвавшись сквозь окутывающую Кольский залив густую пелену тумана, «Северянка» ошвартовалась в Мурманском порту. Первая экспедиция закончилась.
Во вторую экспедицию мы уходили незаметно, провожающих было мало. Лодка неслышно поплыла по стихшим наконец водам Кольского залива, быстро приближаясь к открытому морю.
Еще не все успели, как принято говорить у подводников, «осмотреться в отсеках», как из центрального поста раздалась команда:
— В отсеках закрепиться по-штормовому!
Смысл этой команды для непосвященных стал понятен через несколько минут, когда какая-то невидимая сила толкнула Бориса Соловьева в грудь и заставила сесть на койку радиста. Так дало о себе знать Баренцево море.
Нигде так постоянно и сильно не хочется спать, как на подводной лодке в море. Убаюкивающе-монотонный стук дизелей, журчание воды за стальной стенкой корпуса, полумрак в отсеках и ритмичное покачивание с борта на борт — идеальные условия для борьбы с бессонницей. Видимо, действием перечисленных факторов можно объяснить то, что человек на лодке способен начать «клевать носом» в любой момент, независимо от позы, в которой он находится. А когда амплитуда качки велика, то вставать просто не хочется. Это первое и самое распространенное проявление морской болезни. Второе ее проявление — отсутствие аппетита. Вот почему переданное по радио приглашение ужинать населением первого отсека было воспринято без должного энтузиазма.
К ночи качать стало меньше. Поднимаемся на мостик вдохнуть морского ветра. Замечаем, что от бортов лодки время от времени отскакивают большие светящиеся шары, дающие оранжевую вспышку. Соловьев высказал предположение, что это светятся в момент столкновения с корпусом лодки крупные медузы. Мы невольно залюбовались этой феерической картиной; но спустя минут пять были вынуждены вновь спуститься вниз — мостик маленький, надо дать возможность подышать свежим воздухом и покурить другим: в отсеках не курят. В кодексе, регламентирующем жизнь подводного корабля, это правило записано под номером один. Выделяющийся во время непрерывной работы аккумуляторной батареи водород в смеси с отсечным воздухом представляет собой взрывоопасное соединение, и любая искорка может привести к катастрофе.
Вот уже почти сутки, как мы в море. Где-то слева за горизонтом Нордкап — самый северный выступ Европейского континента. С мостика «Северянки» его не видно. Плавание, как и всегда во время переходов, совершаем в надводном положении. Мы идем на вест, качает сравнительно мало, хотя ветер сильный, почти штормовой — он направлен в корму, и волна набегает сзади. Море, серое с белым, пожалуй, действительно свинцовое, как иногда пишут о его цвете. И кажется, что довольно светло, должно быть, оттого, что на волнах много пены — не только в гребнях, но и в ложбинах; гребни время от времени опрокидываются и рассыпаются, а белые хлопья пены расползаются полосами и белой вуалью одевают мрачные серые валы.
Вдруг лодка повалилась на правый борт, и его лизнула наискось большая волна, шлепнув гребнем со всего размаху по рубке. Удар, как по пустой железной бочке, только во много раз громче. Невольно пригибаешься, стараясь укрыться от каскада брызг, с силой заброшенных ветром под козырек мостика. Но верхние вахтенные недвижимы, для подводников это дело обычное, и невольно любуешься их мужественными фигурами в черных кожаных одеяниях с поднятыми капюшонами. Сейчас на фоне почти красных у горизонта облаков, подсвеченных прячущимся где-то солнцем, они особенно колоритны. Забыв обо всем, зачарованный глядишь на игру морской стихии — ведь каждая новая волна иначе, чем предыдущая, перекатывается через палубу лодки, и хочется еще и еще любоваться пенным хаосом.
Наконец я спускаюсь вниз и пробираюсь в первый отсек. В позах пассажиров, долго ожидающих поезда где-нибудь на глухом полустанке, обитатели отсека сидят кто на ящике, кто в кресле, кто на электрической грелке. «Оседлавший» грелку обычно долго не вставал с нее.
Научное оборудование надежно закреплено, исследовательские работы сейчас не производятся, если не считать гидрометеорологических наблюдений, которые проводит Сережа Потайчук. Каждые четыре часа он поднимается на мостик и замеряет ветер, температуру, атмосферное давление, влажность.
Рано утром 31 декабря из строя вышел гирокомпас — сложный прибор, служащий для указания курса. Остаться без гирокомпаса — это значит плавать в океане вслепую. Застопорили дизели. На обычно непроницаемом лице командира Шаповалова появилось мрачное выражение. Он в напряженном ожидании застыл возле вышедшего из строя прибора, который старается вернуть к жизни штурманский электрик Яблоков. Самого Яблокова почти не видно. Из-за открытой крышки кожуха гирокомпаса торчат только его ноги в подбитых сапогах. Он втиснулся в узкий проем вниз головой. Сумеет отремонтировать или придется возвращаться в порт? В переговорные трубки и по телефону в центральный пост из отсеков идут запросы: «Как дела?» Никто ничего ответить не может. И только через два часа мы наконец увидели красную, затекшую, но довольную физиономию Яблокова. Неисправность устранена!
А ведь сегодня вечером Новый год. Мы как-то забыли об этом; очевидно, виновником был гирокомпас и связанная с ним угроза срыва экспедиции. Напомнил о празднике радист, вручивший первую поздравительную радиограмму от моряков-подводников Северного флота. Собравшись в кают-компании на короткую «летучку», мы поздравили северян, а затем составили текст поздравления в наш институт, в Москву.
Два кока подводной лодки готовили торт. Елки — откуда?! — выросли во всех отсеках. Каждая была убрана в своем стиле; игрушками в основном служило «местное сырье». Трюмные в центральном посту украсили ее гаечными ключами, болтами и отвертками. В шестом отсеке у электриков хвою отягощали предохранители, пробки и другие номенклатурные электротовары. Первый отсек скромно украшала небольшая елочка из папье-маше, привезенная Радаковым.
Сидя за тесным новогодним столом в кают-компании затерявшейся в океане подводной лодки, мы не чувствовали себя оторванными от Большой Земли. Весь вечер принимал радист праздничные телеграммы, идущие в адрес «Северянки». Неожиданно для нас и поэтому вдвойне приятно прозвучали в «Последних известиях» по радио теплые слова привета, с которыми обратилась к нашему коллективу народная артистка СССР Яблочкина.
Праздничная обстановка была бы полной для всех, если бы не качка. Но незадолго до полуночи на лодке разнеслись частые и резкие звуки ревуна.
— Срочно погружение! — скомандовали вслед за этим репродукторы. Через несколько секунд «Северянка» была на глубине, и морская болезнь для некоторых стала ушедшим в предание пережитком старого года.
В тишине прозвучал первый тост, воздававший должное уходящему году. Его по корабельной трансляции провозгласил Шаповалов. Затем подняли бокалы за наступивший Новый год, за успехи в работе, за мир на земле и под водой. «Под занавес» был произнесен особый подводный тост за то, чтобы число погружений равнялось числу всплытий. В заключение каждому была вручена памятная грамота Нептуна следующего содержание: «Грамота сия дарована морской душе (имярек) по случаю пребывания оного в числе первых людей, встречавших новый 1959 год в подводном царстве Нептуна в море Студеном на «Северянке». Грамоту подписали капитан «Северянки» и начальник подводной экспедиции. На грамоте было означено и местоположение: широта 71°22,5 северная, долгота 16°02,0 восточная, глубина погружения — 50 метров.
