Осенью 1831 года, вернувшись из Середникова, Лермонтов застал Вареньку в Москве. Он написал ей тогда стихи в альбом, как писал всем окружающим барышням. Это был долг вежливости. Стихи были вольным переводом из Байрона и ничего общего не имели с его чувствами, которые в то время всецело были поглощены Наташей. У себя в тетради это стихотворение, посвященное Вареньке, он отделил виньеткой и внизу, непосредственно под ним, продолжал свои стихотворные объяснения с Наташей Ивановой.
Оказавшись рядом с Варенькой на линейке. Лермонтов был недоволен и готовился проскучать всю дорогу.
Только выехав за город, когда вечерний воздух освежил путешественников, они незаметно для себя разговорились. Совершенно неожиданно для обоих нашлось много общих тем и любимцев среди героев прочитанных книг… Суждения Лермонтова были резки и противоречивы. То, что он говорил, не всегда было понятно Вареньке, но она слушала его с интересом. Он нашел в ней внимательную слушательницу. Это льстило его самолюбию. Ее разговор был жив, прост и довольно свободен.
До всенощной пошли осматривать монастырь, стены и кладбище. Лазали по крутой лестнице на площадку западной башни. Отсюда расстилался прекрасный вид на Москву и ее окрестности. В лучах заходящего солнца блестели купола старинных церквей.
В древние времена Симонов монастырь был сторожевой крепостью. С этой дозорной башни наблюдали за приближением по каширской дороге крымских татар.
Стоя на площадке башни, Лермонтов и Варенька вспомнили недавно прочитанный обоими новый роман Лажечникова «Последний Новик, или завоевание Лифляндии в царствование Петра Великого».
В романе Лажечникова описана западная башня Симонова монастыря. В вечерний час сюда приходил древний старец-схимник в тяжелых веригах. Он любовался видом на Москву и Коломенское.
Лермонтов следовал за Варенькой, потому что неловко было уйти, не кончив разговора, а разговор был таков, что мог продолжаться до бесконечности. Он продолжался И во время всенощной. Вечером опять гуляли и очень поздно вернулись домой.
После поездки в Симонов, монастырь участились визиты Лермонтова к Лопухиным. Никто не обращал на это внимания. Лопухины и Арсеньева были коротко знакомы, чуть не родственники, и жили по соседству.
Весной 1832 года Лермонтов только что пережил мучительную любовь к Ивановой. Он, как Онегин, чувствовал себя разочарованным в любви и в женщинах.
Автобиографическая повесть Лермонтова «Княгиня Литовская», где описан этот период его жизни, вся в духе пушкинского романа. Об этом свидетельствует и эпиграф из «Евгения Онегина», это сказывается в самом чередовании глав и развитии сюжета, не говоря уже о том, что фамилия героя – Печорин – явно соответствует фамилии Онегин (название русских рек: Печора – Онега). В рукописи есть очень характерная обмолвка. Образ пушкинского героя стоит перед Лермонтовым в период его творческой работы, и рука невольно пишет: «Евгений». Заметив ошибку, Лермонтов исправляет: «Печорин».
Варенька, вероятно, как и Лермонтов, находилась под впечатлением пушкинского романа и невольно смотрела на окружающий мир глазами Татьяны. Сельская мечтательница полюбила со всей пылкостью цельной и непосредственной натуоы. Новая лирическая ситуация ничего об щего не имела с предшествующей. Больше того, она была прямо противоположна ей.
Спокойным, самоуверенным, несколько снисходительным тоном юноша-поэт беседует со своей новой героиней. Любовь к ней он считает коротким эпизодом:
К*
Мы случайно сведены судьбою,
Мы себя нашли один в другом,
И душа сдружилася с душою;
Хоть пути не кончить им вдвоём![252]
В течение минувшей зимы Лермонтов разрабатывал в лирическом плане тему демона. Теперь он опять возвращается к ней, но звучит она совсем по-иному. В теме демона нет ни прежней мрачности, ни прежней страстности и отчаяния. Это не переживания, а поза демона. В эту позу юноша Лермонтов сразу становится по отношению к своей новой героине. Когда они оба покину? этот Мир обмана, она станет ангелом, а он – демоном:
Клянися тогда позабыть, дорогая,
Для прежнего друга все счастие рая!
Пусть мрачный изгнанник, судьбой осужденный,
Тебе будет раем, а ты мне – вселенной![253] –
декламирует он перед Варенькой.
Этой встречей в потустороннем мире Лермонтов подменяет обещание земной любви.
Варенька пытается проникнуть в тайну его разочарованности, заглянуть в глубину его души, утешить его, но Лермонтов ревниво оберегает свое прошлое:
К*
Оставь напрасные заботы,
Не обнажай минувших дней;
В них не откроешь ничего ты,
За что б меня любить сильней,
Ты любишь – верю – и довольно;
Кого, – ты ведать не должна…
Он объясняет свое поведение тем, что не хочет показать, как черно в его душе, и тем омрачить ее душу.
Промолвив ласковое слово,
В награду требуй жизнь мою;
Но, друг мой, не проси былого,
Я мук своих не продаю[254].
С наступлением лета Лопухины поехали погостить в подмосковную к Столыпиным. Сюда же приехала ненадолго и Арсеньева с внуком перед его отъездом в Петербург. Уединенные прогулки в аллеях середниковского парка еще больше сблизили Лермонтова и Вареньку.
Все это описано в «Княгине Лиговской». «У Жоржа была богатая тетушка, которая в той же степени была родня и Р-вым. Тетушка пригласила оба семейства погостить к себе в Подмосковную недели на две, дом у нее был огромный, сады большие, одним словом, все удобства. Частые прогулки сблизили еще более Жоржа с Верочкой; несмотря на толпу мадамов и детей тетушки, они как-то всегда находили средство быть вдвоем: средство впрочем очень легкое, если обоим этого хочется.
Между тем в университете шел экзамен. Жорж туда не явился…»[255]
Оставив Московский университет, Лермонтов решил поступить в Петербургский. Варенька тяжело пережила разлуку. Она, как Татьяна, первая сказала о своей любви, обещала ждать возвращения Лермонтова и никогда не принадлежать другому.
Лермонтов уехал с твердым решением забыть Вареньку, Правда, он был растроган ее волнением и слезами, но он не верил больше в постоянство женской любви и был убежден, что она скоро его забудет, как и он ее. Горький опыт своей любви к Н. Ф. Ивановой юноша перенес на Вареньку.
Отъехав от Москвы, он написал в тетради со стихами, которую вез с собой:
Из ворот выезжают три витязя вряд,
увы!
Из окна три красотки во след им глядят:
прости!
Напрасно в боях они льют свою кровь –
увы!
Разлука пришла – и девичья любовь
прости! –
Уж три витязя новых в ворота спешат,
увы!
И красотки печали своей говорят:
прости! – [256]
Лермонтов ехал в веселом, бодром настроении. Новый город манил его, новые люди и новые впечатления ожидали впереди.
Я жить хочу! Хочу печали Любви и счастию на зло;
Они мой ум избаловали И слишком сгладили чело.
Пора, пора насмешкам света Прогнать спокойствия туман;
Что без страданий жизнь поэта?
И что без бури океан? – [257]
Только проехав Новгород, Лермонтов вспомнил о Вареньке. Но он вспомнил о ней лишь для того, чтобы оттолкнуть. Лермонтов ревниво оберегает От нее свою душу, не хочет допустить Вареньку в ее глубину, куда она стремится проникнуть со своей любовью. Все первые стихотворения Лермонтова, связанные с Лопухиной и относящиеся к лету 1832 года, напоминают своим тоном холодного превосходства проповедь, которую читает Онегин Татьяне в саду у Лариных.
К*
Мой друг, напрасное старанье!
Скрывал Ли я свои мечты?
Обыкновенный звук, наззанье,
Вот все, чего не знаешь ты.
Пусть в этом имени хранится.
Быть может, целый мир любви –
Но мне ль надеждами делиться?
Надежды… о! они мои.
Мои – они святое царство
Души задумчивой моей –
……………………………………..
Беречь сокровища святые
Теперь я выучен судьбой;
Не встретят их глаза чужие,
Они умрут во мне, со мной!..[258]
Оттолкнув Вареньку так резко, Лермонтов немного раскаивается. Ему становится жаль ее, и он объясняет свое нежелание открыть ей тайники своей души тем, что не хочет омрачить ее;
Певца твоя ласка утешить не может: –
Зачем же он сердце твое потревожит? – [259]
говорит он несколько мягче в следующем стихотворении.
