И. Хит - Викинги. Мореплаватели, пираты и воины

Не сумев сломить сопротивления саксов на длинном и узком языке суши, «язычники» вновь послали гонца, который высказал просьбу, чтобы стороны сражались на твердой земле. Любезно соглашаясь на предложение врага, Байртнот становится мишенью для критики со стороны поэта за чрезмерную храбрость (хотя слово ofermod оригинала может означать и неоправданный риск). Как и битва при Брюнабурге, столкновение под Молдоном, вполне возможно, давалось на условиях, понять которые нам теперь не всегда легко. Желание наместника непременно решить спор здесь же и сейчас же в сражении привело к тому, что он позволил «язычникам» перейти на более удобную позицию на твердой земле, чтобы они не отказались от битвы. Когда же англичане оказались перед лицом упорного натиска противника, они стали терять самообладание, Байртнот же допустил просчет, доверив собственного коня некоему Годрику, что обернулось непоправимой бедой, поскольку Годрик бежал с поля боя. Ополченцы из Эссекса ошибочно приняли Годрика за самого наместника и поступили соответствующим образом.

Очутившиеся в меньшинстве воины дружины не могли уже одолеть викингов, и мы вновь становимся свидетелями тактики нанесения сокрушающего удара всеми силами по верховному предводителю. Байртнота сразил метательный снаряд. Умирая, Байртнот думает о прибежище в чертогах христианского Бога и о славе. Придворная стража бьется до последнего вокруг тела господина. (Законы йомсвикингов требовали такого же боя насмерть, однако допускали отход перед лицом значительно превосходящего неприятеля.)

Последующими шагами для короля Этельреда стали выплаты все более возраставших на протяжении завершающих лет X столетия после единственного поражения у Молдона сумм датского выхода скандинавским разбойникам. Откуп послужил материальной базой для организации возглавленного датскими королями на заре XI века массированного вторжения в Англию. Англо-скандинавская военная элита, выкристаллизовавшаяся именно в этот период, в основе своей представляла те же дружины придворных воинов, что и королевские хускарлы Гарольда II Годвинссона, которым через полвека предстояло принять бой и пасть под Гастингсом.

Ранние упоминания о ценностях и воинских идеалах представителей германских племен можно отыскать в работах классических авторов, начиная со Страбона и далее (конец I века до Р.Х. - начало I века новой эры. — Прим. пер.). Свидетельства принесения в жертву плодов победы путем ритуального их уничтожения встречаются в датских болотах в виде окаменелостей времен Железного века, о них говорится и во «Всеобщей истории» Орозия (очевидно, имеется в виду живший в IV–V веках римский монах Павел Орозий. — Прим. пер.). Жертвоприношение служило инструментом выполнения особых клятв, с чем грекоримский мир был прекрасно знаком. Захваченное добро, снаряжение и пленники посвящались богам в обмен на оказание помощи в выигрыше новых сражений. Убеждение, что поля битв представляли собой области, принадлежавшие могущественному божеству войны, оказалось очень и очень живучим и сохранялось у северян долгое время после того, как более южные германские племена континента усвоили христианство.

Имя скандинавского бога войны не всегда одинаковое и не только потому, что оно часто скрывается под эвфемизмами и метафорическими титулами. Существовало по меньшей мере два такого рода божества, как узнаем мы из подробностей, приводимых исландским автором Снурри Стурлуссоном: это Тюр, если можно так выразиться, узкопрофильный бог войны, и Один, отец богов и более сложная фигура, область интересов которой не ограничивается каким-то одним полем деятельности, а касается всех аспектов властной политики (см. «Верования» на стр. 35).

Насилие как образ жизни оставалось частью скандинавского характера в Средние века довольно долго, несмотря на то что христианство к тому времени уже прочно установилось и, что называется, пустило корни. Невозможно списать все особенности военного дела у скандинавов на одно лишь поклонение богам войны. Во многих смыслах бог являлся симптомом культуры насилия, но не ее причиной.

Если верить Стурлуссону, воин-викинг находил себе последний приют в «Зале Павших», или в Вальгалле. Там Один в лучших традициях «экономики пожалований» обласкивал избранных сверх всякой меры щедрости, и они каждый день пировали и бились насмерть, чтобы вновь воскреснуть на следующее утро. Широкий «набор» Одином воинов в понятиях средневекового языческого общества отвечал основному правилу — чем больше дружина, тем значительнее государь. Однако причины, называемые Стурлуссоном, имеют и другое объяснение. Одину необходимо было собрать большую армию из воинов сверхъестественной силы и возможностей для апокалиптической битвы Рогнарёк. Тем не менее нельзя не заметить подозрительного сходства с более поздним средневековым представлением о душе, обретающей место на небесах. Христианский Бог рекрутирует совершенные души, чтобы заменить падших ангелов. Между тем Стурлуссон являлся христианином, писавшим для христианской аудитории. Вовсе не обязательно, что средний викинг верил в представленную Стурлуссоном версию Вальгаллы. Степень того, насколько реальны описания скандинавской религии, никогда уже, вероятно, не будет установлена, поскольку не сохранилось ни одной языческой версии скандинавских мифов, которые представлялось бы возможным сравнить с более поздними.

Концепция мироздания для воина-викинга, как мы можем предполагать, связывалась в запредельном мире с участием в последней битве на стороне щедрого и доброго господина. Земной мир управлялся, по сути дела, в соответствии с теми же правилами и установками. Господин в раннем германском обществе представлял собой ключевую фигуру, вокруг которой крутилось все общество. Само происхождение слова «господин» (по-английски лорд (lord) восходит к древнеанглийскому «хлаф-орд» (hlaf-ord), что говорит о центральной позиции того, кого так называют (hlaf-ord означает нечто вроде «хранитель хлеба» с подтекстом «раздающий хлеб»; в готском языке бытовало слово hleif, в современном верхненемецком до сих пор сохранилось Laib [в значении «буханка», или «каравай»], в которых читатель не может не различить отголосков нашего — «хлеб». — Прим. пер.). В примитивном крестьянском обществе человек, приглядывавший за разделом пищи, являлся выборным правителем. Такова была идея правящей личности, что привело поначалу к появлению местного господина, а затем и монарха. По мере смены природы управления менялась и позиция воина.

Ганга Хрольф (т. е. Хрольф Пешеход. — Прим, пер.), сын ярла Рогнвольда Мурского, подвергся изгнанию из Норвегии за нарушение запрета на проведение набегов внутри владений Харальда Прекрасноволосого. Ганга с соратниками действовал на Сене в начале X столетия и в итоге стал доминирующей фигурой на изрядной территории, причем настолько властной и авторитетной, что франкскому монарху пришлось отдать ему во владение будущее герцогство Нормандия. Во время переговоров с франками произошел часто цитируемый эпизод, записанный Дюдо Сен-Кантанским. Когда викингов спросили, какова власть их вожака, они ответили, что никакой власти у него нет, поскольку все они равны. Возможно, в подобной отговорке мы видим попытку уйти от ответа, поскольку из истории герцогства нам известно, что Хрольф, Ральф, или Роллон, являлся в действительности признанным главой отряда. Природа лидерства в группах участников набегов на раннем этапе не вполне ясна. Шайки викингов, действовавших в Северо-Западной Европе в период между концом VIII и последними годами X столетия, судя по всему, собирались и распадались по обстоятельствам.

Долгосрочные обязательства не простирались далее непосредственного вожака отряда воинов, которые могли быть, скорее всего, из одного и того же региона, если вообще не являлись родственниками. Близкое родство между участниками похода, несомненно, давало ряд преимуществ. Единство целей делает отряд еще более сильным. В бою он действует слаженнее — одни воины постараются поддержать других, — а оставление на произвол судьбы раненых товарищей менее вероятно.