Глава вторая. Регентство Толуя
Мировой истории известны десятки примеров того, как величайшие империи распадались после смерти своих основателей. Империя Александра прекратила свое существование в тот миг, когда перестало биться сердце великого македонца. Великий корсиканец Наполеон вообще стал свидетелем краха всех своих свершений. Что же с монголами? Советская историческая наука, игнорируя факты, исповедовала легенду о начавшемся после смерти Чингисхана разладе в среде монгольской элиты. Ничего подобного, однако, не происходило, нет ни одного свидетельства открытого противостояния «птенцов гнезда Чингисова», а семейные дрязги не в счет. Напротив, все протекает так, как будто великий монгол и не ушел в иной мир. Немалая в том заслуга принадлежит его младшему сыну Толую, который, став регентом, не узурпировал власть, а передал ее согласно традиции в руки официально объявленного Чингисханом преемника — Угэдэя. При этом недоброжелатели Толуя рассуждают о том, что он сделал это не слишком быстро — регентство продолжалось два года, но на то были свои причины, и одна из них в том, что Толуй в данной ситуации, как никто другой, мог объединить знать вокруг опустевшего престола и дать подготовиться к принятию власти Угэдэю, который, взойдя на трон, объявил основой своей политики не только грабеж соседей — он дал импульс к зарождению в Центральной Азии новых, неведомых степнякам экономических и торговых отношений.
Толуй, выполняя роль регента, точно уловил ситуацию и, опираясь на армейскую верхушку, и в первую очередь на Субэдэя, сумел сохранить ситуацию стабильности внутри временно вверенной ему державы; он, не будучи кааном, получил все-таки титул государя и храмовое имя — Жуй-цзун. Субэдэя и Жуй-цзуна-Толуя связывали давние отношения — отношения учителя и ученика. «Субудай… был не только сподвижником Чингисхана, но и наставником Толуя» [11, с. 90). Первую военную практику Толуй «получил в Китае[87], сражаясь против лучших чжурчжэньских полководцев под руководством Субэтэя-богадура (курсив В. Чивилихина. — В. 3.)… Близость к Субэтэю обеспечила Толую популярность в войсках» [11, с. 84]. Если учесть службу Урянхатая при Мункэ, можно с уверенностью констатировать факт «дружбы между семьями», и эта «дружба» основывалась не на дворцовых реверансах, а на круговой поруке воинов, окрашенной кровью. Кроме того, близкие отношения между Субэдэем, Толуем и Угэдэем были скреплены их совместными действиями во время траура по Чингисхану.
Похороны Чингисхана являлись сами по себе важнейшим политическим мероприятием. Субэдэй и его партия при дворе (а она уже была) сделали все, чтобы извлечь из этого действа максимальную выгоду. Тот факт, что хранителями могилы основателя монгольской империи стали урянхаи, имеющие, возможно, тюркские корни и являющиеся соплеменниками Субэдэя, а например, не кияты — монголы, говорит о том, что он и его брат Джэлмэ занимали одно из главнейших мест при дворе и имели возможнос ть «протолкнуть своих» на этот пост. Скорее всего, хранителями стали также близкие родственники Субэдэя и Джэлмэ. Впрочем, кто не был родственником среди урянхаев, этого небольшого этноса, жившего еще по законам родоплеменных отношений?
Рашид ад-Дин в своей летописи пишет: «В век Чингисхана из племени лесных урианхидов был командир тысячи по имени Удачи. После смерти Чингисхана дети этого тысяцкого с тысячью своей в местности, которую называют Бурхан халдун, охраняют священную запретную рощу, где покоятся останки Чингисхана…» [14, с. 5161. Не стоит пересказывать ставшую хрестоматийной легенду о том, как проходили похороны, и версии сокрытия погребения от посторонних глаз, но то, что могила Чингисхана до сих пор не найдена, — заслуга Субэдэя-багатура, который исполнил свой последний долг перед человеком, сделавшим его тем, кем он вошел в историю.
На Субэдэя после смерти Чингисхана, как на признанного военного лидера, легла основная ноша по осуществлению или планированию всех завоеваний, совершенных монголами с 1227 по 1248 годы. И он, верный своему усопшему вождю, с яростью, достойной величайшего пассионария, принялся за дело.
Тем временем государство Си Ся терпит окончательное поражение. Ранней весной 1228 года столица тангутов Чжунсин сдалась, что не спасло население от резни. В Северном Китае ни шатко ни валко продолжается бесконечная война, и чжурчжэни даже нанесли поражение восьмитысячному отряду монголов. Джелал ад-Дин, последний хорезмшах, с трудом сдерживает монголов у Исфахана. Очевидно, что «мировая монгольская война» продолжается на всех фронтах, в том числе и в Дешт-и-Кипчак, в секторе, за который Субэдэй отвечал уже по традиции. Регент Толуй поручил ему все западное направление и пестование подрастающих детей Джучи. Времена регентства Толуя ознаменовались усилением давления монголов в центральной части Великой степи. Это в первую очередь междуречье Джаих — Итиль от устья и севернее, в сторону Волжской Булгарин, и земли, занимаемые башкирскими родами. К середине 20-х годов XIII столетия в среде высшей военной и политической власти монголов окончательно сформировалось отношение к племенам кипчаков-половцев, обитающих западнее Джаиха и Итиля. «После 1223 года лозунг „единства“, который так удачно применил Субэдэй на Северном Кавказе, потерял актуальность и уже не использовался. Все тюркские народы, что позднее оказались на пути монгольских армий, расценивались лишь как объекты покорения, а не потенциальные союзники» [45, с. 58].
После того как монголы покинули южно-русские степи и ушли восвояси, жизнь в степи нормализовалась ровно настолько, что «путь восстановился, и товары опять стали провозиться, как было [прежде]» [38, с. 27]. Вместе с тем неверно думать, что русские и, в гораздо большей степени, половцы забыли о грозных всадниках, налетевших с востока. И хотя грызня и бесконечная междоусобица как среди русских князей, так и между половецкими ханами не уменьшилась, однако, видимо, последние уже чувствовали нарастающее присутствие пришельцев в пограничном регионе Европа — Азия и пытались даже апеллировать к новым соседям со своими проблемами. Свидетельство этому — просьба о помощи, которую испрашивал хан Аккбуль у монголов в 1227–1228 годах. «Вполне возможно, что просьба о помощи Аккбуля послужила поводом организации монгольскими военачальниками удара по половцам (1228–1229 гг.)» [8, с. 170]. Источники не сообщают о месте нахождения Субэдэя в конце 1228 — начале 1229 года, но исходя из всех его действий в предыдущие годы можно предположить, что он находился опять в пределах улуса Джучи, и, скорее всего, с новым своим сотоварищем — темником Кукдаем 1 [33, с. 402], которого С. А. Плетнева именует царевичем [8, с. 174]. Присутствие такой весомой фигуры, как Субэдэй, и формирование им туменов в центре Дешт-и-Кипчак способствовало сплочению внутри рода Джучи, оказавшегося в тот момент на окраине империи, а кроме того, придавало многочисленным отпрыскам старшего из чингисидов уверенности в завтрашнем дне и способствовало началу формирования правящей верхушки западного улуса, где лидером становится Бату, по всей видимости, не без поддержки первого полководца империи.
В августе 1229 года был созван курултай по избранию нового Великого каана. Субэдэй загодя прибыл в Монголию. Нужно было готовить почву для скорейшего решения вопроса о начале новых походов на запад. Кому-кому, а Субэдэю больше других хотелось окунуть копыта своего иноходца в волны «последнего моря».
1 Кутан, Букдай, Кокошай, Кугэдэй и т. д.
Глава третья. Под знаменем Угэдэя
Чингисхан оставил своим наследникам империю, раскинувшуюся от Каспийского моря на западе до Тихого океана на востоке. Площадь завоеванных монголами земель превышала территории всех существовавших когда-либо до того величайших государств. Достаточно сказать, что азиатские пространства, контролируемые Чингисханом в первой четверти XIII века, превышали Римскую империю в несколько раз. Но самое главное в том, что потенциал, как военный, так и политический, оставленный Чингисханом своим преемникам, не был растрачен ими ни во времена регентств, ни в царствование последующих каанов, что дало возможность империи спустя годы увеличиться еще как минимум в два раза. И хотя Основателем все земли были поделены между представителями правящих домов, в которых главами являлись сыновья Чингисхана Джучи, Угэдэй, Чагатай и Толуй, следует констатировать, что Монгольская империя в первые десятилетия своего постчингисова существования являлась федерацией, в которой наряду с владетелями улусов незыблемо присутствовала высшая власть, и законы, исходящие от ее носителя — Великого каана, были обязательны и священны для всех субъектов, обладающих меньшим статусом и составляющих всю империю.
