Осада такого сильно укрепленного города, как Киев, продолжавшаяся два месяца или что-то около этого, закончилась его падением в декабре 1240 года. По ожесточенности и количеству использованной при этом монголами техники, ее можно приравнять к взятию Отрара Чагатаем и Угэдэем или Кайфына Субэдэем. Захваченный в плен тысяцкий Дмитр был даже помилован Бату «мужества его ради» [41, с. 297]. Редчайший случай в истории монгольских завоеваний.
После взятия Киева монголы, следуя своей обычной тактике, двинулись облавой. Преодолев полосу укрепленных городков-крепостей по рекам Случи, Тетерев и Горыни, орда ворвалась в пределы Галицко-Волынского княжества, причем если одни из укреплений покидались их жителями, бегущими от беды куда подальше, то другие оказывали не то чтобы ожесточенное — отчаянное сопротивление. Примером тому может служить небольшое (площадью всего 1,25 га) Райковецкое городище на Верхнем Тетереве. Все население города было уничтожено, причем по археологическим исследованиям[149] «мужчины погибли в единственных воротах: они защищали город. На степах стояли женщины, рубившие серпами шедших на них татар» [46, с. 185]. Затем был взят Колодяжин, где после увещеваний монголов его защитники сами отворили ворота, но были впоследствии безжалостно перебиты, хотя и встретили ворвавшихся врагов «в ножи». Трагическая судьба ждала Владимир-Волынский: «И приде в Володимеру, и взя и копьем, и изби и не щадя» [41, с. 296]. Волынцы бились с захватчиками столь яростно, что те после взятия Владимира в крайней озлобленности «подвергли жителей города особо жестокой расправе». Польскими археологами в 30-х годах XX века были «найдены черепа с вбитыми в них железными гвоздями…» [6, с. 387]. Вот так, подобно оборотням, отважные в битвах багатуры превращались в одночасье в изощренных мучителей и палачей…
Однако монголам не удалось захватить сильно укрепленные Кременец и Данилов и они просто обошли их. Субэдэй понимал, что эти не взятые им города с незначительными по численности гарнизонами никак не могут повлиять на общую картину боевых действий. В конце января 1241 года в районе Галича-Волынского, который был также взят приступом «в три дня» [38, с. 408], состоялся сбор главных сил монголов, здесь собрались все чжу-ваны и главнейшие полководцы. Скорее всего, именно в это время произошла ротация некоторых чингисидов. Гуюк и Мункэ, «по приказанию каана, вернулись, и… расположились в своих ордах» [38, с. 408], на их месте в среде царевичей, участников похода, появились новые персонажи, например Хулагу[150] — сын Толуя и младший брат Мункэ, которому исполнилось тогда чуть более 20 лет. Хулагу, в результате своего участия в заключительном этапе вторжения в Европу, приобрел необходимый опыт ведения крупномасштабных боевых действий, и его можно с уверенностью, наряду с Мункэ, отнести к ученикам и наследникам военной школы, созданной Субэдэем.
Сам Субэдэй зимнюю кампанию против Южной Руси провел рядом с Бату. Тактика жесточайшего террора, проводившаяся ими по отношению к населению городов и земель, не выказывающих покорности, а пытавшихся сопротивляться, принесла свои плоды. «Без боя перешли под власть Бату города и городки Болоховской земли, правители и население которых стали снабжать участников похода провиантом и фуражом для коней: „оставили бо ихъ Сатарове, да имъ орютъ пшеницю и проса“ [ПСРЛ, 1908, с. 791]. Эта поддержка оказалась весьма кстати для монгольских войск: она позволила не возвращаться на Волгу, а на месте запастись провиантом для вторжения в Польшу и Венгрию» [47, с. 135].
Таким образом, Южная Русь, на которой властвовали не слабейшие по европейским меркам государи, такие как Михаил Черниговский или Даниил Галицкий, оказались завоеванной в течение всего лишь 4 месяцев. Ни половцам, ни печенегам, ни хазарам за прошедшие столетия военного противостояния с Русью подобный ошеломляющий успех не мог представиться даже в самых радужных снах. В свое время, в самом конце IX века, многочисленные племена угров (мадьяр-венгров), которые, грабя, распространились по Западной Европе от Дуная до Биская, вообще мирно прошли сквозь южное порубежье Руси. Летописец записал: «Идоша угри мимо Киева…» [57, с. 40], а их вожди, ведшие «завоевать Родину» свой народ-войско, не рисковали вступать в конфронтацию с суровыми вислоусыми воинами, хмуро поглядывавшими на них с крепостных стен.
Иное дело монголы, вооруженные непонятной и поныне философией Чингисхана о глобальном мировом государстве. Они пришли для того, чтобы подчинить, властвовать, взимать дани, набирать в свое войско лучших из среды покорившихся им народов и… продолжать дальнейшие завоевания, стремясь достигнуть берега «последнего моря». Субэдэй, которому география Западной Европы была известна во всех подробностях, отчетливо представлял себе, где оно находится, если под «последним морем» подразумевать Атлантический океан, впрочем, «последним» оно в XIII веке было и для жителей самой Европы, именующих его «морем мрака». А вот осознавал ли Субэдэй, что именно он является единственным и последним в истории человечества полководцем, который покорил весь Дешт-и-Кипчак, полководцем, который после 35 лет кровопролитнейшей войны за обладание Великой степью доскакал до последних пределов ойкумены кочевников?
Вспомним вехи той борьбы. В 1205 и 1208 годах Субэдэй, преследуя Тохтоа-беки, постучался в двери кипчакских пределов, а затем в 1216 году пронзил степь, проведя свой кошун от озера Зайсан до Джаиха. В 1222 году вместе с Джэбэ, как снег на голову, пал на Причерноморье, заставив в скором времени после триумфа монгольского оружия на Калке, взяться за перо неизвестного автора для написания «Слова о погибели Русской земли». В 1229 году достиг нижнего и среднего течения Итиля. И вот весной 1241 года дело было сделано, Субэдэй оставил за спиной покоренный им Дешт-и-Кипчак, при этом для захвата его самых юго-западных частей, т. е. междуречья Дунай — Днестр — Буг, его личного участия не понадобилось. Об окончании очередного этана Великого похода сообщает «Сокровенное сказание»: «…достойные мужи наши, что посланы вослед Субэгэдэй-батору, покорили ханлинцев, кипчаков, бажигидцев… повергли и полонили русских. И подчинили они… грады и посадили в них наместников своих… подчинили одиннадцать народов чужеземных» [14, с. 223].
Перед завоевателями раскинулись Карпатские горы, но вряд ли Субэдэй любовался их красотами, хотя, может быть, они чем-то напоминали ему о не менее величественных в своем естестве горах Центральной Азии. Впереди лежали страны, населению которых не ведом был монгольский аркан и смрадный для них запах, источаемый бесчисленной кочевой армадой, неведом им был звериный рев летящей лавиной орды, когда клич «Уррагх! Уррагх!!!»[151] вырывавшийся из тысяч глоток, парали-зовывал волю еще до того, как смертоносный металл достигал живой плоти.
Глава девятая. Опережая века
А. С. Пушкин в свое время, абсолютно доходчиво для читателя любой эпохи, дал определение трагическим событиям, относящимся к нашествию монголов на Русь в контексте дальнейшего продвижения завоевателей на запад и судьбы самой Европы. Был создан утешительный миф, который и по сию пору царит в умах. «России, — писал А. С. Пушкин, — определено было великое предназначение: ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы. Варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились в степи своего востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной Россией». Но является ли тезис о жертвенной роли Руси в спасении европейской цивилизации, заимствованный поэтом, скорее всего, у В. Н. Татищева, абсолютной правдой? Да! — считали и считают многие россияне, увлеченные идеей, что наши предки являлись щитом зарождавшегося Ренессанса, не задаваясь мыслью о том, что сама Европа в 1241–1242 годы в полной мере ощутила на себе монгольскую мощь.
Необходимо осознать, что западноевропейские народы так же, как русские, тюрки, финно-угры и другие, прошли сквозь кровавое месиво террора, принесенного завоевателями на их земли, и потому порицать их за забывчивость по отношению к Руси, которая, как и Дешт-и-Кипчак, была сломлена нашествием, нельзя. Венгры, поляки, чехи, немцы, сербы, хорваты, болгары в равной степени со своими восточноевропейскими соседями до дна испили горькую чашу монгольского погрома, и нет их вины в том, что события первой половины XIII века, полностью перевернувшие ход истории России, их коснулись лишь отчасти, потому как в геополитике, исповедуемой монгольскими властными элитами, произошли изменения, в результате которых армии вторжения, буквально растоптав центр Европы, повернули назад, чтобы затем из Каракорума, Сарай-Бату и Сарай-Берке грозить всем европейским государям, включая и папу, и императора[152].
