Байдар оправдал надежды своего учителя. Проведенная им операция по своему исполнению и эффекту сравнима с лучшими образцами полководческого искусства монголов. «В Польшу ту-мены Байдара прошли через Малопольшу — на этом пути они разорили Люблин, Завихвост, заняли Сандомир после сражения под Турском, где они 13 февраля 1241 г. разбили малопольское ополчение. Попытка остановить монголов перед Краковом в боях при Хмельнике (18 марта) и Торчком (19 марта) окончилась разгромом краковской дружины и сандомирского полка» [6, с. 389]. Брошенный правителями и населением Краков был занят монголами 20–24 марта 1241 года, затем, форсировав Одер, они захватили Вроцлав и «двинулись дальше на запад, где у Лигницы встретились с войсками самого могущественного из Пястов — Генриха Силезского» [47, с. 140].
Войску Байдара и Орду противостояла почти 40-тысячная армия герцога Генриха II, в составе которой наряду с отборными воинами из Силезии и Верхней Польши в достаточном количестве было представлено западноевропейское рыцарство, включая членов Тевтонского ордена и тамплиеров, «все они бахадуры» [38, с. 406], писал о них Рашид ад-Дин. Кроме того, чингисидам надо было задуматься над тем, что на помощь Генриху спешил чешский король Вацлав. Байдар и Орду, в распоряжении которых было три тумена, не предоставили своим противникам возможности соединиться. 9 апреля 1241 г. у Лигницы произошло сражение, в результате которого все блестящее европейское воинство было опрокинуто, повергнуто в бесславное бегство и порублено. Монголы на силезских полях в очередной раз доказали, что их выверенные слаженные действия, будь то маневрирование, ложное отступление, фланговые контратаки и, наконец, последний таранный удар тяжелой кавалерии, являлись абсолютно победными на европейском театре военных действий.
Монгольский тяжеловооруженный всадник и рыцари [21, сИзумленные поражением от неведомых варваров, европейские военные и политики, козырявшие тысячелетним опытом ведения войн, основанном на фундаментальном наследии, оставленном им греками, македонцами, римлянами и франками, лихорадочно искали причины своего поражения… и нашли. Оказывается, под Лигницей монголы применили химическое оружие! Вот что пишет Ян Довгуш — хронист XV века, опираясь на летопись XIII столетия: «„В татарской армии среди других флагов был один огромный, на котором был нарисован знак „X“. На верхушке этого флага было подобие отвратительной головы с заросшим подбородком… знаменосец начал как можно сильнее трясти древко с головой, торчащей высоко на нем… повалили и тотчас распространили над всей польской армией пар, дым и мгла с отвратительным запахом. От этого невыносимого зловония сражающиеся поляки теряли сознание и еле живые ослабевали и становились неспособными к борьбе“. Смесь, приготовленная по китайскому рецепту, очевидно, могла быть источником боевого газа, столь эффективно воздействовавшего на польскую армию» [60, С. 375–377].
Действительно, монгольские военачальники использовали какое-то восточное ноу-хау, однако его не следует считать их главным козырем в битве за Польшу. Байдар добился успеха, потому как имел под рукой оружие массового поражения XIII века — монгольские тумены, имел опыт и знания, которые передал ему Субэдэй-багатур, а главное, обладал талантом полководца. Визави Байдара и Орду — герцог Генрих Силезский, получивший впоследствии прозвище «Благочестивый», оказался не в нужном месте не в нужный час, потому что после того, как его рыцарство в страхе побежало с поля битвы, бросив своего командира на произвол судьбы, он попытался также уйти от погони, но упал с коня, «заковылял в своем панцире, его схва тили, сдернули латы, отрубили голову и потом возили вокруг осажденного Легнице, чтобы навести на жителей ужас» [29, с. 302]. Так Генрих, отныне «Благочестивый», попал в Историю, в которую его подтолкнул Байдар: ну не будь лигницкого погрома, кто бы помнил об одном из тысяч средневековых герцогов, которым кроме пьяных оргий и псовой охоты хвалиться было нечем? Все противостоящее монголам европейское войско было практически уничтожено, «только тамплиеры потеряли 500 человек» [29, с. 302], а чешский король Вацлав, со своими отрядами находившийся всего в одном переходе от Лигницы, без лишних размышлений, прознав о результате битвы, скрылся в Карпатах, «оставив всю южную Польшу монголам» [29, с. 302], которые без промедления занялись грабежами и насилием, в течение месяца опустошали Моравию [47, с. 140]. Но победить в сражении под Лигницей «не было главной целью монголов: ею по-прежнему оставалась Венгрия» [21, с. 45]. Триумф Байдара лишь обеспечивал безопасность северного фланга основных сил завоевателей и «подтверждает скрупулезное исполнение монгольскими царевичами-военачальниками плана, разработанного Субэдэй-багатуром» [47, с. 140].
Чуть ранее, в конце марта, соединившись с Бату и выйдя к Дунаю в районе Пешта, многоопытный осторожный Субэдэй, пристально наблюдавший за действиями и левого крыла, ведомого Каданом, Бури и Бурчеком, после их успехов в Валахии, Карпатах, Трансильвании и прибытия также в марте со всем войском в район расположения главной ставки, ожидал победных реляций от чингисидов, действовавших на севере, занимаясь дипломатическими сношениями с Белой IV. Здесь уместно заострить внимание на том, что среди посланников, прибывших от Субэдэя к венгерскому королю, оказался… англичанин по имени Роберт [29, с. 307], который, как выяснится позже, уже более 20 лет верой и правдой служил Великому кану. Да, воистину Евразия не такой уж большой континент, коли удалась встреча между капелланом, служившим когда-то у барона Фицуотера со «свирепым псом» Чингисхана. Так вот, вышеупомянутый англичанин предложил Беле IV сдаться, пообещав то, что обычно обещали своим врагам монголы — жизнь в обмен на абсолютную лояльность их власти, но тот отказался, надеясь на силу своих полков, а сила на самом деле была немалая. Скорее всего, под хоругвями венгерского короля собралось от 70 до 100 тысяч воинов, иные из их числа, по свидетельству Фомы из Сплита, «по глупому легкомыслию беспечно говорили: „При виде нашей многочисленной армии они тут же обратятся в бегство“» [47, с. 141].
Действительно, войско Белы IV представляло из себя очень серьезного противника, с которым монголам, как они сами думали, придется серьезно повозиться. Несмотря на то, что у Бату и Субэдэя под Пештом было сконцентрировано достаточное количество туменов (различные исследователи сходятся на цифре 60–70 тысяч всадников), важен факт сомнений, возникших вереде монгольского генералитета. По этому поводу «Юань Ши» свидетельствует: «В войсках говорили так: „Войско короля исполнено силы, не сможем легко продвигаться[154]“ [12, с. 232]. Опровергая эти сомнения на военном совете, Бату, опираясь на данные разведки, говорил: „…пусть этих людей великое множество, но они не смогут вырваться из наших рук, поскольку ими управляют беспечно и бестолково“» [47, с. 141].
Но говорить одно, другое дело действовать, потому последнее слово было за фактическим руководителем похода и «…Субэдэй выдвинул отличный план — заманить его [короля] войско к реке Хонин[155]» [12, с. 232], он прибег к своему испытанному во многих войнах способу. «…Субудай был гениальным полководцем (курсив мой. — В. 3.), и часть его гения заключалась в том, что он вступал в бой только тогда, когда не было сомнений в победе. Поэтому он отступил со своей армией на восток, шесть дней медленно отходя через степи и выманивая Белу с его выгодных позиций на Дунае и лишая его таким образом возможности получить помощь.
10 апреля монголы отошли через реку Саджо[156] в сторону пологих, покрытых виноградниками склонов Гокая, чуть выше слияния Саджо с Тиссой. Место было очень неплохим, чуть выше окружающей равнины и защищенное по фронту ручьем. Венгры расположились напротив, около деревни Мохи и, не сомневаясь в своем численном превосходстве, построили подобие форта, окружив свой лагерь телегами» [29, с. 303–304]. Ну прямо как Мстислав киевский на Калке!
Отступив за Шайо, Субэдэй понимал, что в случае атаки на Белу IV его войскам вновь придется форсировать ее и вполне возможны значительные потери при этом передвижении, но, если поглядеть на каргу местности, становится несомненным, что старый полководец поступил абсолютно мудро перед лицом сильнейшего противника, так как фланги монгольской армии были прикрыты реками: с севера Такта, а с юга Тисса. Отныне, находясь в постоянной боевой готовности, тумены Субэдэя и чингисидов ожидали лишь вестей из Силезии и Польши, от которых, хороших или плохих, зависели все дальнейшие действия монголов и ход всей кампании.
В ночь с 10 на 11 апреля Субэдэй и Бату решили атаковать венгров, тем более (и в этом нет никакой фантастики), они получили наконец-то известия от Байдара о победном для монголов исходе сражения под Лигницей. Совпадением это быть никак не могло, Субэдэй был не из тех командующих, которые действовали на авось. «Правильно предположить, что каждая из двух армий была постоянно точно осведомлена о том, что в данный момент предпринимает другая. Обе армии, видимо, поддерживали почти ежедневную связь, будучи удалены друг от друга 450 километрами вражеской территории… Это вызывает мысль о службе нарочных, меняющих лошадей на постоянных станциях, расположенных на определенных местах вдоль линии связи между двумя самостоятельными армиями. Стоит только задуматься о том, с какими трудностями встречались те несколько десятков гонцов, которые каждый день скакали сломя голову из конца в конец этой линии, и это представляется просто невероятным. Но для монголов это было настолько обычным, рутинным занятием, делом настолько секретным, что ни один европейский источник не содержит упоминаний об этом. Субудай мог выбрать именно этот момент для выступления, только при условии, что депеша из Легнице, т. е. с расстояния 450 километров, могла быть доставлена к нему за 36 часов» [29, с. 304–305].
