В этой связи необходимо отметить, что Субэдэй обладал очень важными для своего времени качествами. Нельзя забывать, что «багатуром» мог быть только богатырь, т. е. человек огромной физической силы. В Монголии живы предания, что он одним взмахом своего чуть изогнутого меча срубал пять вражеских голов разом, что он был одним из немногих храбрецов и силачей, могущих в считанные секунды стреножить боевого яка, зверя страшного и непредсказуемого. Вообще, показать свою смелость и презрение к смерти в сражении было для монгольского воина той эпохи естественным состоянием. У Субэдэя это «состояние» было, видимо, особо обострено, поэтому и был он, несмотря на молодость, отмечен ханом в числе «ближней дружины» и особым положением в кругу его, Чингисхана, семьи. Это особое положение подтверждает тот факт, что Субэдэй, опять же несмотря на юный возраст, был назначен «домашним учителем» [14, с. 445] после того, как дал дельный совет есугеидам по поводу разногласий, возникших «между Чингисханом и его братьями, и в первую очередь Хасаром» 114, с. 445] из-за раздела кочевий.
Но назначение Субэдэя «домашним учителем» необходимо понимать в первую очередь как назначение его наставником к детям Чингисхана и других есугеидов. Он натаскивал малолетних борджигинов владеть оружием, учил навыкам и хитростям степной войны. Кроме всего, по возрасту Субэдэй ненамного превосходил своих подопечных, и они были представителями одного поколения. Как известно, Джучи родился в 1179, Чага-гай — в 1183, Угэдэй — в 1186 и Толуй — в 1193 гг. Скорее всего, подопечным Субэдэя было проще общаться с жестким и требовательным «учителем», но почти ровесником, и затрещины, которыми он их порою награждал (а это естественно), не были так обидны для будущих монгольских владык. Кроме всего, служа в кешиге, Субэдэй помимо прочего персонально отвечал за жизнь и безопасность ханских отпрысков. Отныне и до конца дней своих Субэдэй будет теснейшим образом связан с представителями «Золотого рода».
Глава пятая. Хроника схватки за степь
К концу XII века «Монголия превратилась в котел, горящий страстями»[10] 119, с. 381]. Степь пришла в движение, кроме Джамухи и Чингисхана в поисках кровавой добычи рыскали и другие хищники типа Тургутая, Мэгуджина-Сэульты, Тогорила, Нилха-Сангуна и конечно же Тохтоа-беки. Все они жаждали крови, наживы, жаждали богатства, а по окончании — сытной, умеренной жизни. Но жизнь «людей длинной воли» бывает либо слишком короткой, либо наоборот, и они будут биться до конца — победа или смерть!
И началось!
Зимой 1190 года младший брат Джамухи — Тайчар, самоуверенный, малодумающий молодой человек, угнал у Джучи-Дармала, подданного Чингисхана, захудалый табунок лошадей. Явление, скажем так, обычное для того времени. Джурчи-Дармала, естественно, пожелал вернуть свое добро. Отправившись вдогонку за конокрадом, он не только вернул себе свой отощавший табун, но при этом прикончил Гайчара то ли стрелой, то ли мечом — тоже не редкость… Но это уже была война! Джамуха, оплакивая погибшего брата, выдвинулся с тридцатитысячным войском против новоиспеченного хана, у которого было более чем в 2 раза меньше ратников — всего «13 куреней» примерно по тысяче в каждом. «И сразились они в местности Далан-Балджуд» [14, с. 99], что в верховьях Онона. Чингисхану пришлось ретироваться, он отступил в сторону Цзеренова ущелья, тоже находящегося в бассейне реки Онон. «Преследовать Чингисхана Джамуха не осмелился, зато самым свирепым образом отыгрался на его сторонниках, вождях племени чонос, оказавшихся у него в плену: перед уходом на свое стойбище Джамуха приказал сварить их в семидесяти котлах… Чоносский вождь Чахаан-ува во время дележа племен первый примкнул к Тэмуджину, тем самым он навлек на себя особое недовольство Джамухи, и теперь экс-анда отрубил ему голову и уволок ее, привязав к конскому хвосту» [3, с. 72].
Остается задуматься над свирепыми действиями Джамухи и тем, что если они и пошли кому-то на пользу, так только Чингисхану. «…Неумеренная жестокость явно повлияла на отпадение от него (Джамухи. — В. 3.) влиятельных нойонов, так как, несмотря на поражение Чингисхана, через некоторое время они присоединились к нему» [6, с. 91]. Да и свои «сомневающиеся» нукеры, видя «образец милосердия», который явил миру Джамуха, задумались, на какой из воюющих сторон они должны находиться. Наверняка несколько сваренных заживо были хорошо знакомы Субэдэю, может, среди казненных были его побратимы? Неизвестно. Однако в любой дружине любого народа институт побратимства был очень развит, так что «урок жестокости» Субэдэй, да и другие подрастающие «капралы» усвоили.
Тем временем к Чингисхану в течение 1192–1193 годов приходят на службу очень влиятельные монгольские вожди Чжурчедай и Хуилдар, возвращается старый друг Есугей-багатура Мунлиг. Мунлиг, честно говоря, хотя и пройдоха, но имел определенный авторитет, а главное — ослабил тайджуитов, и в первую очередь Тургутая. «Рост примкнувших к Чингисхану доказывает лишь то единственное, что он оказался тем сильным человеком, которого предпочитают иметь в покровителях, а не во врагах» [3, с. 73]. После поражения при Далан-Балджуд Чингисхану пришлось лет пять собирать вокруг себя верных людей, превращая ополчение в войско, которое пока что основывалось на «куренном», т. е. родовом, исчислении. К 1196 году оно насчитывало несколько десятков тысяч воинов, да плюс ближняя дружина в несколько сотен кешиктенов. Кроме того, значительную силу представляли союзные пока кераиты Тогорил-хана и прочие «приблудшие», в том числе даже несколько мелких родов татар. Джамуха занял позицию «не трожь меня», как бы осознавая свою силу, а ведь именно ему необходимо было считать тех, кто пришел под знамена к бывшему анде и кого следует переманить на свою сторону. Но Джамуха так и останется «вечной загадкой», ибо по каким-то причинам он чаще помогал, нежели мешал Чингисхану, и даже ходил с ним и Тогорилом в совместные походы, но скорее для того, чтобы предать. Странный был этот анда, и отношений наших двух «героев степи» на нескольких страницах не раскроешь…
В 1194 году монгольские племена хатаги и сальджуд совершили набег на приграничные районы Алтан-хана, т. е. ударили по империи Цзинь на северо-востоке Китая. Казалось, что степняки принесли огонь войны на земли чжурдженей, но уже в мае — июне того же года первый министр чжурчжэней Вэньян-Сана обязал Тогорила и Чингисхана наказать непокорные племена. Сам Вэньян-Сана в союзе с татарами, а именно ордой Мэгуджин-Сэульты, нанес упреждающий удар по 14 куреням хатагинов и сальджудов. Но чжурчжэни и татары не поделили захваченных трофеев, причем дело дошло до кровопролития, и Мэгуджин-Сэульта, опасаясь цзинской армии, начал отступление. Татарский полководец был опытным воякой и, отступая под ударами бывших союзников по реке Ульчжэ, укрепился в низовьях Хусту-шитурен и Нарату-шитурен. Тут в сражение вступили Чингисхан и Тогорил, они выбили татар из их укреплений, причем битва была упорнейшая. Наконец татары обратились в бегство, однако, пытаясь как-то закрепиться, они из своего обоза устроили нечто вроде «вагенбурга». «Грузный старик в золоченом шлеме бил плетью собственных воинов, поворачивая их назад. Но они текли мимо него. Опустив плеть, выхватил меч и кинулся навстречу воинам Тэмуджина. Серый конь, дико вытаращив глаза, вставал на дыбы. Меч старика с сокрушительной силой опускался на головы воинов, а их удары были бессильны поразить старика, закованного в стальные доспехи. Вокруг него стала образовываться пустота. Остановив коня между повозок, он никого не подпускал к себе. На татар это действовало лучше плети, они стали пробиваться к старику. Падали одни, но по их трупам лезли другие. Тэмуджин достал лук. Но выстрелить не успел. К старику подскакал Чаурхан-Субэдэй. Он не кинулся на него, как другие, прыгнул в повозку, с нее, по-кошачьи прогнувшись, на серую лошадь. Падая вместе со стариком на землю, ударил его ножом в шею.
Татары взвыли, и, не пытаясь больше сопротивляться, бросились бежать.
Подъехав к Чоурхан-Субэдэю, Тэмуджин слез с коня, ногой тронул тело поверженного старика.
— Отважный был человек! Не знаешь, кто это?
— Нет» [20, с. 330].
Труп павшего вскоре опознали. Это был Мэгуджин Сэульта — великий воин и нойон. Тэмуджин посмотрел в глаза Чоурхан-Субэдэю и сказал: «…тебе, Субэдэй-багатур — так отныне зовут тебя — найдется другое дело…» [20, с. 331].
Победителям достались достаточные трофеи, были и драгоценные ткани, и серебро, и табуны лошадей, и несколько сотен рабов. А вот Тогорила цзиньская канцелярия наградила нешуточным титулом — титулом Ван, и с этого момента он войдет в последующую историю как Ван-хан. Чингисхана же возвели в должность чаутхури, сделав гораздо более низким по рангу, нежели Тогорила. В то время когда Ван-хан пребывал в состоянии эйфории от щедрот чжурджэней, пьянствуя со своим окружением, Чингис занимался рутиной, наводил порядок в собственном ханстве. К Боорчу и Джэлмэ, обладающими высокими полномочиями, добавился еще и Субэдэй-багатур, который умудрялся перечить даже самому Хасару.
