Корней Чуковский - От двух до пяти

Это было давно. Я жил на даче у самого моря. Перед моими окнами на горячем песке Сестрорецкого пляжа копошилось несметное количество малых детей под надзором бабушек и нянек. Я только что оправился после долгой болезни и по предписанию врача был обречен на безделье. Слоняясь с утра до вечера по чудесному пляжу, я вскоре сблизился со всей детворой, да и она привыкла ко мне. Мы строили из песка неприступные крепости, спускали на воду бумажные флоты.

Вокруг меня, ни на миг не смолкая, слышалась звонкая детская речь. На первых порах она просто забавляла меня, но мало-помалу я пришел к убеждению, что, прекрасная сама по себе, она имеет высокую научную ценность, так как, исследуя ее, мы тем самым вскрываем причудливые закономерности детского мышления, детской психики.

С тех пор прошло лет сорок - даже больше. В течение всего этого долгого срока я ни разу не расставался с детьми: сначала мне представилась возможность наблюдать духовное развитие своих собственных малолетних детей, а потом - своих внуков и - многочисленных правнуков.

И все же я не мог бы написать эту книгу, если бы не дружная помощь читателей. Уже много лет из недели в неделю, из месяца в месяц почтальоны приносят мне множество писем, где бабки, матери, деды, отцы малышей сообщают свои наблюдения над ними, над их поступками, играми, разговорами, песнями. Пишут домашние хозяйки, пенсионеры, спортсмены, рабочие, инвалиды, военные, актеры, дипломаты, художники, инженеры, зоотехники, воспитатели детских садов, - и можно себе представить, с каким интересом (и с какой благодарностью!) я вчитываюсь в эти драгоценные письма. Если бы я мог обнародовать весь имеющийся у меня материал, собранный в течение сорока с чем-то лет, получилось бы по крайней мере десять - двенадцать томов.

Как и всякий фольклорист-собиратель, заинтересованный в научной достоверности своего материала, я считаю себя обязанным документировать каждое детское слово, каждую детскую фразу, сообщенную мне в этих письмах, и очень жалею, что отсутствие места не дает мне возможности назвать по именам всех друзей моей книги, делящихся со мною своими наблюдениями, мыслями, сведениями.

Но я бережно сохраняю все письма, так что почти у каждого речения детей, приводимого мною на этих страницах, есть паспорт...

Широкие читательские массы отнеслись к моей книге с горячим сочувствием. Достаточно сказать, что в одном только 1958 году книга вышла в двух разных издательствах в количестве 400 000 экземпляров и в течение нескольких дней разошлась вся без остатка: так жадно стремятся советские люди изучить и осмыслить все еще мало изученную психику своих Игорей, Володей, Наташ и Светлан.

Это налагает на меня большую ответственность. Поэтому для каждого нового издания книги я перечитываю снова и снова весь текст, всякий раз исправляя и дополняя его.

Когда Ляле было два с половиной года, какой-то незнакомый спросил ее в шутку:

- Ты хотела бы быть моей дочкой?

Она ответила ему величаво:

- Я мамина и больше никовойная.

Однажды мы гуляли с ней по взморью, и она впервые в жизни увидела вдали пароход.

- Мама, мама, паровоз купается! - пылко закричала она.

Милая детская речь! Никогда не устану ей радоваться. С большим удовольствием подслушал я такой диалог:

- Мне сам папа сказал...

- Мне сама мама сказала...

- Но ведь папа самее мамы... Папа гораздо самее.

Было приятно узнавать от детей, что у лысого голова босиком, что от мятных лепешек во рту сквознячок, что женщина-дворник - дворняжка.

И весело мне было услышать, как трехлетняя спящая девочка внезапно пробормотала во сне:

- Мама, закрой мою заднюю ногу!

И очень забавляли меня такие, например, детские речения и возгласы, подслушанные в разное время:

- Папа, смотри, как твои брюки нахмурились!

- Бабушка! Ты моя лучшая любовница!

- Ой, мама, какие у тебя толстопузые ноги!

- Наша бабуля зарезала зимою гусей, чтоб они не простудились.

- Мама, как мне жалко лошадок, что они не могут в носу ковырять.

- Бабушка, ты умрешь?

- Умру.

- Тебя в яму закопают?

- Закопают.

- Глубоко?

- Глубоко.

- Вот когда я буду твою швейную машину вертеть!

Жорж разрезал лопаткой дождевого червя пополам.

- Зачем ты это сделал?

- Червячку было скучно. Теперь их два. Им стало веселее.

Старуха рассказала четырехлетнему внуку о страданиях Иисуса Христа: прибили боженьку гвоздями к кресту, а боженька, несмотря на гвозди, воскрес и вознесся.

- Надо было винтиками! - посочувствовал внук.

Дедушка признался, что не умеет пеленать новорожденных.

- А как же ты пеленал бабушку, когда она была маленькая?

Девочке четырех с половиною лет прочли "Сказку о рыбаке и рыбке".

- Вот глупый старик, - возмутилась она, - просил у рыбки то новый дом, то новое корыто. Попросил бы сразу новую старуху.

- Как ты смеешь драться?

- Ах, мамочка, что же мне делать, если драка так и лезет из меня!

- Няня, что это за рай за такой?

- А это где яблоки, груши, апельсины, черешни...

- Понимаю: рай - это компот.

- Тетя, вы за тысячу рублей съели бы дохлую кошку?

Басом:

- Баба мылом морду моет!

- У бабы не морда, у бабы лицо.

Пошла поглядела опять.

- Нет, все-таки немножечко морда.

- Мама, я такая распутница!

И показала веревочку, которую удалось ей распутать.

- Жил-был пастух, его звали Макар. И была у него дочь Макарона.

- Ой, мама, какая прелестная гадость!

- Ну, Нюра, довольно, не плачь!

- Я плачу не тебе, а тете Симе.

- Вы и шишку польете?

- Да.

- Чтобы выросли шишенята?

Окончание "ята" мы, взрослые, присваиваем только живым существам: ягнята, поросята и проч. Но так как для детей и неживое живо, они пользуются этим окончанием чаще, чем мы, и от них всегда можно слышать:

- Папа, смотри, какие вагонята хорошенькие!

Сережа двух с половиною лет впервые увидел костер, прыщущий яркими искрами, захлопал в ладоши и крикнул:

- Огонь и огонята! Огонь и огонята!

Увидел картину с изображением мадонны:

- Мадонна с мадонёнком.

- Ой, дедуля, киска чихнула!

- Почему же ты, Леночка, не сказала кошке: на здоровье?

- А кто мне скажет спасибо?

Философия искусства:

- Я так много пою, что комната делается большая, красивая...

- В Анапе жарко, как сесть на примус.

- Ты же видишь: я вся босая!

- Я встану так рано, что еще поздно будет.

- Не туши огонь, а то спать не видать!

Мурка:

- Послушай, папа, фантазительный рассказ: жила-была лошадь, ее звали лягавая... Но потом ее переназвали, потому что она никого не лягала...

Рисует цветы, а вокруг три десятка точек.

- Что это? Мухи?

- Нет, запах от цветов.

- Обо что ты оцарапался?

- Об кошку.

Ночью будит усталую мать:

- Мама, мама, если добрый лев встретит знакомую жирафу, он ее съест или нет?

- Какой ты страшный спун! Чтобы сейчас было встато!

Лялечку побрызгали духами:

Я вся такая пахлая,

Я вся такая духлая.

И вертится у зеркала.

- Я, мамочка, красавлюсь!

- Когда же вы со мной поиграете? Папа с работы - и сейчас же за книгу. А мама - барыня какая! - сразу стирать начала.

Все семейство поджидало почтальона. И вот он появился у самой калитки. Варя, двух с половиной лет, первая заметила его.

- Почтаник, почтаник идет! - радостно возвестила она.

Хвастают, сидя рядом на стульчиках:

- Моя бабушка ругается все: черт, черт, черт, черт.

- А моя бабушка все ругается: гошподи, гошподи, гошподи, гошподи!

Юра с гордостью думал, что у него самая толстая няня. Вдруг на прогулке в парке он встретил еще более толстую.

- Эта тетя заднее тебя, - укоризненно сказал он своей няне.

Замечательное детское слово услышал я когда-то на даче под Питером в один пасмурный майский день. Я зажег для детей костер. Издали солидно подползла двухлетняя соседская девочка:

- Это всехный огонь?

- Всехный, всехный! Подходи, не бойся!

Слово показалось мне таким выразительным, что в первую минуту я, помнится, был готов пожалеть, почему оно не сделалось "всехным", не вошло во "всехный" обиход и не вытеснило нашего "взрослого" слова "всеобщий".

Я как вижу уличный плакат:

ВСЕХНАЯ РАБОТА НА ВСЕХНОЙ ЗЕМЛЕ

ВО ИМЯ ВСЕХНОГО СЧАСТЬЯ!