Но сеном и соломой производительный скот не прокормишь, нужен белок, который в то время поступал в основном с зерном. Наглядную картину, в данном случае, дает сравнение, приведенное агроном конца XVIII в. М. Ливановым: в Англии рабочая лошадь получает 5,13–5,8 кг овса в сутки. Примерно такая же норма была и во Франции. В России эта норма в монастырях составляла 2,1–2,15 кг. И только за 8 недель до сева лошадь начинали откармливать, увеличивая норму до 4,3 кг.[199] В крестьянских хозяйствах норма была еще в 2 раза меньше (около 1 кг)[200], поэтому там лошадь на зиму привязывали к стропилам крыши, чтобы не упала с голода. Как писал, по этому поводу Н. Некрасов:
В крови у русской у клячи есть
Привычка золотая:
«Работать много, мало есть» —
Основа вековая![201]
Но даже такую клячу мог позволить себе далеко не каждый крестьянин. Так, по конской переписи 1888 г. в 41 губернии безлошадными было 28 % крестьянских хозяйств, имеющих одну лошадь – 40,1 %, две – 31,3 %. Причем это были настоящие клячи: ниже 133 см. оказалось 58,8 % лошадей, а до 142 см – 28,5 %[202]. Продуктивность крупного рогатого скота из-за недостатка кормов и прежде всего белка в России была ниже, чем в Европе в 2–3 раза. Что же касается свиней, сообщал справочник 1900 г., то «у них сильно развиваются морда и ноги, потому, что им приходится отыскивать пищу где попало»[203].
В среднем по России естественная продуктивность аграрного сектора, по мнению исследователей, была в 3–5 раз ниже, чем в Западной Европе или США[204]. И эта заданная природой данность так же предопределяла неизбежное отставание России от Запада. Но и это было только началом…
Только избыточный продукт деревни… доставляет городу средства существования, а потому последний может расти и развиваться только по мере увеличения этого избыточного Продукта.
Адам Смит. «Исследование о причинах богатства народов»[205]
…За трапезой земной печально место ваше!
Вас горько обошли пирующею чашей.
На жертвы, на борьбу судьбы вас обрекли:
В пустыне снеговой вы – схимники Земли.
Бог помощь! Свят ваш труд, на вечный бой похожий…
П. Вяземский
Низкая эффективность работы крестьянина в России предопределялась не только низкой урожайностью агрокультур, но и другими напрямую зависящими от климата и географии факторами. М. Вебер по этому поводу замечал: «Чтобы сравнить ситуацию в России и в Германии, нужно поставить вопрос так: на какой земельной площади (с учетом местного плодородия) способна выжить (в преимущественно аграрных районах) немецкая и русская семья без дополнительного источника доходов? В Германии на «песчаных почвах среднего качества» в областях к востоку от Эльбы для этого достаточно 5 га… При такой же обеспеченности землей (следует заметить, что средняя цифра включает также и безземельных крестьян) даже в Черноземье русские крестьяне голодают, бунтуют и вздувают цены за каждый клочок земли. Причина – огромная разница в производительности труда. Это видно хотя бы из того, что в Германии семейное хозяйство использует свою рабочую силу полностью, а в России – только на 20 %»[206].
В поисках причин этого явления, исследователи обращали свое внимание, прежде всего, на более короткий период сельхозработ в России. Например, американский историк Р. Пайпс указывал, что: «важнейшим следствием местоположения России является чрезвычайная краткость периода, пригодного для сева и уборки урожая» – всего в разных климатических зонах – от 4 до 6 месяцев. «В Западной Европе, для сравнения, этот период длится 8–9 месяцев. Иными словами, у западноевропейского крестьянина на 50–100 % больше времени на полевые работы»[207]. М. Вебер в начале XX в. также отмечал: «На севере московской области, где все сельскохозяйственные работы должны быть сделаны в течение трех месяцев, один полностью занятый работник обеспечивает 4 десятины, а на юге Черноземья (при «обычной» технике) – уже 9 десятин»[208]. В Англии, Германии и США, например, на уборку урожая уходит два месяца, тогда как в России – 10–15 дней.
Эту особенность русского крестьянского быта, отметил и командующий войсками интервентов на Севере России английский генерал Э. Айронсайд, который вспоминал о начале лета на юге Архангельской области: «Жизнь в лесу пробудилась и шла бешеным темпом. Можно было физически ощутить, увидеть буйный рост растительности. Если зимой крестьяне словно впадали в спячку, то сейчас, похоже, они вообще не ложились… Крестьяне спешили подготовиться к следующей зиме, вывозя на поля навоз, сея хлеб, выкашивая луга и собирая урожай. Работали без остановки»[209]. Смоленский помещик А. Энгельгардт по этому поводу замечал, что: «городской житель может подумать, что в страдное время в деревне все сошли с ума»[210].
Краткая продолжительность земледельческого периода предопределяла более низкую производительность крестьянского труда. Но главное, что и само применение крестьянского труда в России было ограничено. Именно на эту данность обращал внимание С. Витте: «Труд русского народа крайне слабый и непроизводительный. Этому во многом содействуют климатические условия. Десятки миллионов населения по этой причине в течение нескольких месяцев в году бездействуют»[211]. На эту же данность указывал и известный экономист славянофил С. Шарапов: «наш стомиллионный народ полгода сидит без дела»[212].
Видный экономист В. Воронцов, посвятивший этому вопросу отдельное исследование, в 1882 г. приходил к выводу, что: «Растрата производительных сил общества тем больше, чем больше нация сохраняет земледельческий характер»[213]. В подтверждение своих слов В. Воронцов приводил сравнительный расчет растраты производительных сил общества для ведущих стран мира, его итог сведен в представленную таблицу:
Растрата производительных сил по В. Воронцову, в % от общего рабочего времени[214]
198 Милов Л. В.…, с. 212.
Таким образом, огромные трудовые ресурсы России в конце XIX в. использовались менее, чем наполовину, в то время, как в развитых странах мира почти на 90 %. Эта ситуация сохранилась и в начале XX в., отмечал С. Витте: «Несмотря на огромные успехи, сделанные за последние 20 лет… естественные богатства страны мало разработаны, и массы народа остаются в вынужденном безделье»[215]. Но и это было еще только началом…
Природные условия влияли на производительность труда еще с одной неожиданной стороны: они предопределяли нехватку земли в самой большой стране мира. Общий фонд пахотных земель по 50 европейским губерниям России с отмены крепостного права увеличился в 1,5 раза и в начале XX в. составлял около 120 млн десятин, из них площадь посевов примерно 76 млн десятин[216]. Больше распахивать было нечего, земельные ресурсы России оказались практически исчерпаны. Причина этого явления заключалась в тех же природных условиях, которые резко ограничивали долю культивируемых земель России. Даже в ее Европейской части она была в среднем в 2–3 раза меньше, чем в европейских странах, а по количеству культивируемой земли на душу населения Россия уступала США более чем в 2 раза.
Культивируемые земли в 1914 г.: в % от общей площади страны и в десятинах/на душу населения[217]
Причем даже внутри страны культивируемые земли располагались крайне неравномерно и существенно различались по продуктивности. В результате производство товарной сельхозпродукции в России обеспечивали всего лишь несколько регионов: так в 1909–1913 гг. 89,5 % товарной пшеницы производилось всего в 11 (из 87) губерний, половину всей ржи в стране отправляли 8 губерний, пшеницы – 5, ячменя – 2, овса – 7 губерний[218]. Остальные губернии не производили даже прожиточного минимума – 15 пудов всех хлебов на человека. Обследование, проведенное в те годы, показало, что «из 64 млн крестьян-земледельцев Европейской России 34 млн хлеб покупают, 20 млн потребляют все, что производят, и только 10 млн имеют избыток для продажи»[219].
Остаток основных хлебов, за вычетом на посев, пуд/на душу населения, в среднем за 1908–1912 гг. (в масштабе серого)[220]
Наглядное представление о производительности регионов дает погубернская карта среднедушевого остатка хлебов. При росте урожайности от центра к Причерноморью на 20–40 % различия в производительности определялись, прежде всего, размерами посевной площади, приходящейся на душу населения, которая увеличивалась в том же направлении в 3–5 раз.
Распределение сельхозпроизводства наглядно отражалась и в различиях в режиме питания, который так же менялся с севера на юг. Вот как описывал его П. Грегори: «Российский народ обыкновенно ест три раза, но большая часть два раза. В Малой России же случается, что до пяти раз в день едят»[221]. Два раза ели в нечерноземной зоне, три – в черноземной, до пяти – на Украине и Предкавказье.
