Ознакомительная версия.
Если же мы теперь посмотрим на ту же самую клиническую картину с точки зрения «другого» инстинкта, воли к власти, то дело будет выглядеть совсем иначе. Неудачный брак родителей пациентки давал превосходную возможность для удовлетворения ее детского стремления к власти. Инстинкт власти требует, чтобы Эго при любых обстоятельствах оставалось «на высоте», какой бы путь – прямой или окольный – ни вел к этой цели. «Целостность личности» должна быть сохранена любой ценой. Всякая попытка окружающих – пусть даже кажущаяся – хоть в малейшей степени подчинить субъекта встречает, по выражению Адлера, «мужественный протест». Разочарование матери и ее невроз создали поэтому в высшей степени желаемые и благоприятные условия для реализации власти и для того, чтобы оказаться на высоте. Любовь и прекрасное поведение являются, с точки зрения инстинкта власти, замечательными средствами для достижения цели. Добродетель нередко помогает вынудить признание у окружающих. Уже ребенком она знала, как с помощью угодливого поведения добиться преимуществ в глазах отца и прежде всего подняться над матерью – и не из любви к отцу, а потому что любовь оказывалась подходящим способом для того, чтобы оказаться на высоте. Красноречивым доказательством тому является судорожный смех, охвативший ее при известии о смерти отца. Мы склонны считать подобного рода объяснение ужасным обесцениванием любви, не говоря уже о злонамеренной инсинуации, пока мы не отвлечемся на момент и не увидим мир таким, каков он есть. Разве вы никогда не видели бесчисленное количество таких людей, которые любят и верят в свою любовь лишь до момента достижения своей цели; после чего такие люди отворачиваются от предмета своего увлечения, как будто они никогда и не любили? Но разве, наконец, сама природа не поступает точно так же? Разве «незаинтересованная» любовь вообще возможна? Если да, то она принадлежит к тем высшим добродетелям, которые, как всем давно известно, очень редки. Возможно, существует общая тенденция думать как можно меньше о цели своей любви; в противном случае мы могли бы сделать открытия, представляющие достоинства нашей собственной любви в менее благоприятном свете.
Итак, пациентку при известии о смерти ее отца охватил истерический смех – она наконец достигла вершины. Это был истерический смех, психогенный симптом, нечто проистекавшее из бессознательных мотивов, а не из мотивов сознательного Эго. Это такой нюанс, который нельзя недооценивать и который дает возможность понять, откуда и как возникают известные человеческие добродетели. Нечто противоположное этим добродетелям ведет в ад или, выражаясь современным языком, в бессознательное, где издавна накапливаются антиподы наших сознательных добродетелей. Следовательно, по причине самой добродетели люди не хотят ничего знать о бессознательном; вершиной добродетельной мудрости является утверждение, что бессознательного вообще не существует. Но увы! К сожалению, со всеми нами происходит то же, что и с братом Медардом в «Эликсире сатаны» Э.-Т.-А. Гофмана: где-то существует чудовищный, страшный брат, наш собственный, плотью и кровью связанный с нами антипод, который удерживает и злокозненно накапливает все то, что мы слишком уж охотно «прячем под столом».
Первый приступ невроза у нашей пациентки случился в тот момент, когда она осознала, что в ее отце есть нечто ей неподвластное. И тогда взошел великий свет, теперь она узнала, для чего ее матери был нужен невроз: когда сталкиваешься с той или иной трудностью или препятствием, которые не можешь побороть никакими иными разумными и изящными средствами, тогда остается еще один до сих пор не изведанный способ, тот, который уже задолго до этого открыла ее мать, – невроз. И отныне она начинает имитировать невротические симптомы матери. Но что же хорошего в неврозе, спросите вы удивленно? Что он может дать? Любой, кто имеет в своем окружении случай невроза, хорошо знает, что он может «принести». Лучшего средства тиранить всех домашних, чем невроз, нет. Огромное воздействие на них оказывают сердечные приступы, приступы удушья, всевозможные спазмы и судороги, их эффективность едва ли может быть превзойдена. Здесь высвобождаются океаны сочувствия, перед нами встает картина извергающихся потоков сострадания и ужаса любящих и озабоченных родителей, беготни взад и вперед перепуганной прислуги, шквала телефонных звонков, спешащих на помощь врачей, тяжелых диагнозов, тщательных обследований, длительного лечения, крупных расходов – и в центре всего этого, посреди этой суматохи лежит сам невинный страдалец, к которому окружающие еще и преисполнены благодарности за то, что он нашел в себе силы преодолеть свои «спазмы».
Эту непревзойденную «упорядоченность» (Arrangement, по выражению Адлера) и открыло для себя «дитя малое», с успехом применяя его каждый раз, когда отец бывал дома. Надобность в нем отпала со смертью отца; ибо теперь наконец она была на вершине. Итальянца она отвергла сразу же после того, как он слишком подчеркнуто указал на ее женственность, напомнив тем самым о своей принадлежности к мужскому полу. Когда же представилась подходящая возможность выйти замуж, она полюбила и безропотно покорилась судьбе жены и матери. Покуда сохранялось ее вызывающее восхищение превосходство, все шло замечательно.
Но когда однажды у ее мужа появилось маленькое увлечение на стороне, тогда ей пришлось, как и раньше, обратиться к той же самой чрезвычайно эффективной «упорядоченности», опосредованной «игре мускулами», поскольку она вновь столкнулась с препятствием, на этот раз в муже, которое до этого в случае с отцом вышло из-под ее контроля.
Так выглядит суть дела с точки зрения психологии власти. Я боюсь, как бы читатель не оказался в положении того кадия, перед которым сначала выступил защитник одной стороны. Когда он закончил свою речь, кадий сказал: «Ты говорил очень хорошо; я вижу – ты прав». Но затем взял слово защитник другой стороны, и, когда он закончил, кадий почесал у себя за ухом и сказал: «Ты говорил очень хорошо; я вижу – ты тоже прав». Вне всякого сомнения, инстинкт власти играет чрезвычайно важную роль. Верно то, что невротические симптомы и комплексы также участвуют в «упорядочиваниях», которые с невероятным упорством и несравненной хитростью неумолимо преследуют свои цели. Невроз телеологически ориентирован (он имеет целевую ориентацию). В подтверждении этого – серьезная заслуга Адлера.
Какая из двух точек зрения правильная? Это непосильный вопрос. Нельзя просто наложить друг на друга оба объяснения, так как они абсолютно противоречат друг другу. В одном случае высшим и решающим фактом оказывается Эрос и его судьба, в другом – власть Эго. В первом случае Эго является лишь своего рода придатком Эроса и зависит от него; во втором случае любовь каждый раз оказывается лишь средством для достижения превосходства. Те, кто обладают властью Эго, по большей части в глубине души восстанут против первой версии; но те, кому важна любовь, никогда не смогут примириться со второй точкой зрения.
IV. Проблема типа установки
1
Несовместимость двух теорий, рассмотренных в предшествующих главах, требует поиска более высокой позиции по отношению к обеим, позиции, в которой эти теории могли бы прийти к единству. Мы не можем отбросить одну теорию, сделав выбор в пользу другой, каким бы удобным ни казался этот выход. Ведь, если непредвзято подвергнуть проверке обе эти теории, то окажется, что в обеих содержатся важные истины, и, как бы они ни были противоположны, они не должны исключать друг друга. Теория Фрейда настолько проста, что многие реагируют почти болезненно, когда кто-нибудь пытается ее оспорить или опровергнуть. Но то же самое справедливо и в отношении теории Адлера. Она тоже обладает очевидной простотой и не меньшей объясняющей силой, чем теория Фрейда. Поэтому не приходится удивляться тому, что последователи обеих школ упрямо цепляются за свои односторонние взгляды. По причинам, вполне по-человечески понятным, они не хотят отказаться от элегантной, «отделанной» теории в обмен на некий парадокс или, хуже того, заблудиться в путанице противоречивых точек зрения.
Итак, поскольку обе теории в значительной мере правильны, т. е. объясняют, по-видимому, свой материал, то из этого следует, что невроз должен иметь два противоположных аспекта, один из которых объяснен Фрейдом, а другой – Адлером. Но как это получается, что каждый исследователь видит только одну сторону и почему каждый настаивает на том, что именно он владеет правильным пониманием? Должно быть, это происходит потому, что в силу своих психологических особенностей каждый исследователь видит в неврозе прежде всего то, что этим особенностям соответствует. Нельзя допустить, что Адлер имел дело со случаями неврозов, совершенно отличными от тех, которые были рассмотрены Фрейдом. Оба явно исходят из одного и того же эмпирического материала; но так как они в силу своего психологического своеобразия видят вещи по-разному, то и развивают в корне различные взгляды и теории. Адлер наблюдает, как субъект, чувствующий себя подчиненным и неполноценным, пытается с помощью «протестов», «обустроенности» и прочих служащих достижению его цели ухищрений обеспечить себе иллюзорное превосходство, направленное в равной степени против родителей, воспитателей, начальства, авторитетов, ситуаций, институций и пр. Даже сексуальность может фигурировать среди его «инструментов». Этот взгляд строится на акцентировании субъекта, по отношению к которому идиосинкразия и значение объектов полностью исчезают. Объекты в лучшем случае рассматриваются как средства тенденций подавления. Думаю, не ошибусь, если скажу, что отношения любви и желания, направленные на объекты, тоже фигурируют у Адлера как существенные факторы; однако в его теории неврозов они не играют принципиальной роли, приписываемой им Фрейдом.
Ознакомительная версия.
