Ознакомительная версия.
Судьбе было угодно, чтобы один из первых учеников Фрейда, Альфред Адлер[28], сформулировал точку зрения на невроз, базирующуюся исключительно на принципе власти. Небезыинтересно и даже по-своему увлекательно наблюдать, насколько по-разному выглядят одни и те же явления в противоположном освещении. Отметим прежде всего основной контраст: у Фрейда все представлено в качестве строго каузальной последовательности, вытекающей из предшествующих фактов, у Адлера же, напротив, все представляет собой телеологическую (обусловленную целью) «упорядоченность». Возьмем простой пример. Одну молодую даму начинают мучить приступы беспокойства. Ночью она просыпается с душераздирающим криком от какого-то кошмарного сна, никак не может успокоиться, прижимается к своему мужу, умоляет его не оставлять ее, требует заверений, что он, конечно же, ее любит и т. п. Постепенно развивается нервная астма, приступы которой случаются и днем.
Фрейдовский метод требует в таком случае немедленно погрузиться в изучение внутренней каузальности болезни и ее симптомов. Каково было содержание первых кошмарных снов? На пациентку нападали разъяренные быки, львы, тигры, люди-злодеи. Что в связи с этим приходит пациентке на ум, каковы ее ассоциации? Вот одна из историй, которая произошла с ней, когда она еще не была замужем. Она отдыхала на курорте в горах, много играла в теннис, заводила обычные знакомства. Там оказался один молодой итальянец, который играл в теннис особенно хорошо, а вечерами демонстрировал свое умение играть на гитаре. Завязался легкий флирт, как-то раз они совершали прогулку при луне. И тут «неожиданно», к огромному испугу ничего не подозревавшей девушки, прорвался темперамент итальянца. «Он одарил ее таким взглядом», который она не могла забыть. Этот взгляд преследует ее до сих пор даже во сне; так смотрят дикие звери, преследующие ее в снах. Но действительно ли это взгляд итальянца? Когда пациентке было около 14 лет, ее отец погиб в результате несчастного случая. Он был человеком, принадлежавшим миру, много путешествовал. Однажды незадолго до своей смерти он взял ее с собой в Париж, где они, между прочим, посетили и «Folies Bergeres». Там произошло нечто, что произвело на нее неизгладимое впечатление. При выходе из театра к ее отцу вдруг совершенно беспардонно прижалась какая-то размалеванная особа. Девушка испуганно взглянула на отца в ожидании, что же он сделает, и увидела тот же самый взгляд, тот же звериный огонь в его глазах. Это неизъяснимое «нечто» преследовало ее день и ночь. С этого момента ее отношение к отцу изменилось. Иногда она раздражалась, становилась язвительной и капризной, иногда проникалась к нему нежнейшей любовью. В дальнейшем у нее внезапно развились беспричинные приступы истерического плача, а всякий раз, когда отец был дома, с ней частенько происходили неприятные случаи: поперхнувшись за столом, она давилась едой, и это сопровождалось приступами удушья, из-за которых нередко на один-два дня она теряла голос. Известие о внезапной смерти отца причинило ей чрезвычайную боль, что привело тогда к истерическому приступу судорожного смеха. Но вскоре она успокоилась, ее состояние быстро улучшилось, и невротические симптомы почти совсем исчезли. Прошлое покрылось вуалью забвения. Лишь история с итальянцем всколыхнула в ее душе нечто, перед чем она испытывала страх. Она резко прервала отношения с молодым человеком. Спустя несколько лет она вышла замуж. После рождения второго ребенка у нее начался невроз, именно с того момента, когда она сделала открытие, что ее супруг испытывает нежные чувства к другой женщине.
Эта история ставит много вопросов: например, а где живет ее мать? О ее матери известно, что у нее были больные нервы и она испробовала все возможные санатории и системы лечения. У нее были установлены симптомы страха и нервная астма. Брак, насколько помнила пациентка, был весьма холодным и отстраненным. Мать плохо понимала отца. У пациентки всегда было такое чувство, что она понимает его гораздо лучше. Она была явной любимицей отца и соответственно испытывала внутреннюю холодность по отношению к матери.
Этих указаний, пожалуй, достаточно, чтобы дать общее представление о болезни. За имеющимися симптомами скрываются фантазии, которые непосредственно связаны с переживанием по поводу итальянца, но затем обращаются к отцу, чей неудачный брак еще раньше дал любимой дочери благоприятную возможность обеспечить себе то место, которое, собственно, должно было бы принадлежать матери. За этим завоеванием, конечно, скрывается фантазия о том, что она, дочь, и есть самая подходящая жена для отца. Первый приступ невроза случился в тот самый момент, когда эта фантазия пациентки испытала тяжелое потрясение, вероятно, такое же, какое пришлось испытать и ее матери, хотя об этом ребенку и не было известно. Сами симптомы легко объяснимы как выражение разочарованной и отвергнутой любви. Пищеварительные спазмы во время еды были вызваны тем самым чувством, когда перехватывает горло, а это известное явление, сопровождающее сильные переживания, которые человек не может полностью «проглотить». (Метафоры обыденной речи часто связаны, как нам известно, с такого рода физиологическими явлениями.) Когда отец умер, случилось так, что хотя ее сознание было тяжело ранено, однако ее тень смеялась на манер Тиля Уленшпигеля. Он делался скорбным, когда делам предстояло идти хуже, и приобретал веселое расположение духа на утомительном пути вверх, как бы предвидя будущее. Когда отец оставался дома, ей становилось грустно и она заболевала; когда его не было, она чувствовала себя гораздо лучше, подобно тем многочисленным мужьям и женам, которые еще скрывают друг от друга ту сладкую тайну, что они отнюдь не всегда и не абсолютно необходимы друг другу.
То, что бессознательное в подобных обстоятельствах имело основания смеяться, было подтверждено в последующий здоровый период. Ей удалось заставить прошлое погрузиться в забвение. Лишь эпизод с итальянцем угрожал снова поднять на поверхность подземный мир. Однако она быстро захлопнула дверь и оставалась здорова до тех пор, пока дракон невроза все же не приполз к ней именно тогда, когда она воображала себя в безопасности, пребывая, так сказать, в идеальном качестве супруги и матери.
Сексуальная психология говорит: причина невроза заключается в базовой неспособности пациентки освободиться от своего отца. Вот почему связанные с отцом воспоминания всплывали снова, когда она обнаружила в итальянце таинственное «нечто», которое уже в отце произвело на нее сильное впечатление. Эти воспоминания были, естественно, оживлены аналогичным переживанием, связанным с ее мужем, что послужило непосредственной причиной невроза. Можно было бы поэтому сказать, что содержанием и причиной невроза был конфликт между инфантильно-эротическим отношением к отцу и любовью к мужу.
Если же мы теперь посмотрим на ту же самую клиническую картину с точки зрения «другого» инстинкта, воли к власти, то дело будет выглядеть совсем иначе. Неудачный брак родителей пациентки давал превосходную возможность для удовлетворения ее детского стремления к власти. Инстинкт власти требует, чтобы Эго при любых обстоятельствах оставалось «на высоте», какой бы путь – прямой или окольный – ни вел к этой цели. «Целостность личности» должна быть сохранена любой ценой. Всякая попытка окружающих – пусть даже кажущаяся – хоть в малейшей степени подчинить субъекта встречает, по выражению Адлера, «мужественный протест». Разочарование матери и ее невроз создали поэтому в высшей степени желаемые и благоприятные условия для реализации власти и для того, чтобы оказаться на высоте. Любовь и прекрасное поведение являются, с точки зрения инстинкта власти, замечательными средствами для достижения цели. Добродетель нередко помогает вынудить признание у окружающих. Уже ребенком она знала, как с помощью угодливого поведения добиться преимуществ в глазах отца и прежде всего подняться над матерью – и не из любви к отцу, а потому что любовь оказывалась подходящим способом для того, чтобы оказаться на высоте. Красноречивым доказательством тому является судорожный смех, охвативший ее при известии о смерти отца. Мы склонны считать подобного рода объяснение ужасным обесцениванием любви, не говоря уже о злонамеренной инсинуации, пока мы не отвлечемся на момент и не увидим мир таким, каков он есть. Разве вы никогда не видели бесчисленное количество таких людей, которые любят и верят в свою любовь лишь до момента достижения своей цели; после чего такие люди отворачиваются от предмета своего увлечения, как будто они никогда и не любили? Но разве, наконец, сама природа не поступает точно так же? Разве «незаинтересованная» любовь вообще возможна? Если да, то она принадлежит к тем высшим добродетелям, которые, как всем давно известно, очень редки. Возможно, существует общая тенденция думать как можно меньше о цели своей любви; в противном случае мы могли бы сделать открытия, представляющие достоинства нашей собственной любви в менее благоприятном свете.
Ознакомительная версия.
