Эти данные можно свести к следующим соображениям. В действиях, ставших привычными, каждое новое мышечное сокращение вызывается в определенном порядке вслед за другими не актом мысли или восприятия, но непосредственно предшествовавшим мышечным сокращением. В то время как произвольным действием руководят все время идеи, восприятия и воления, действием же, совершаемым по привычке, руководит достаточно успешно простое ощущение, а центры мозга, связанные с психическими процессами высшего порядка, почти не принимают в привычных действиях участия.
Всего яснее это можно видеть на рис. 3. Пусть А, В, С, D, Е, F, G изображают установившуюся в силу привычки цепь мышечных сокращений, пусть а, b, с, d, e, f, G означают ощущения, вызываемые этими последовательными сокращениями. Эти ощущения обыкновенно локализуются в движущихся частях, но иногда они возникают при посредстве движений уха или глаза.
Рис. 3
При помощи их, и притом при помощи только их одних, мы узнаем, было сокращение мышц или нет. При усвоении ряда A, В, С, D, Е, F, G каждое из этих ощущений служит для осознания объектом особого акта внимания. Прежде чем перейти от одного звена в цепи движений к другому, мы при помощи ощущений проверяем, правильно ли произведено предшествующее движение.
Мы колеблемся, сравниваем, выбираем, отвергаем альтернативы действий, и после этих соображений порядок действий определяется порядком импульсов, сообщаемых высшими центрами. В привычном действии, наоборот, единственным сознательным импульсом, посылаемым из высших центров, служит начальный стимул движения. На диаграмме он обозначен буквой V. Им может быть наша мысль о первом движении или о конечном его результате или просто восприятие какого-нибудь внешнего условия, постоянно сопровождающего данный ряд движений, например, наличность под рукой клавиатуры рояля. В приведенной выше схеме, как только сознательная мысль или волнение повлекли за собой движение А, последнее, дав о себе знать через ощущение a, вызывает рефлекторным путем В, затем В при посредстве ощущения b вызывает С и т. д., пока ряд движений не закончится; причем обыкновенно у субъекта появляется сознание конечного результата. Последнее на диаграмме означено буквой G1 как сознательный результат движения G, возникший в высших центрах и потому обозначенный выше линии простых ощущений. Чувственные же впечатления а, в, с, d, е, f все исходят из низших центров.
Привычка обусловлена рядом ощущений, на которые не направлено внимание. Мы назвали а, в, с, d, е, f простыми ощущениями. Если эго ощущения, то такие, на которые мы обыкновенно не обращаем внимания; но несомненно, что они суть сознательные процессы, а не бессознательные нервные токи, ибо при нарушении их обычного порядка мы тотчас же обращаем на них внимание. По поводу этих ошущений Шнейдер высказывает несколько интересных соображений: «При ходьбе, даже когда наше внимание совершенно отвлечено, сомнительно, чтобы мы могли сохранять равновесие тела, если бы положение его вовсе не ощущалось нами, и чтобы мы могли выдвигать ногу вперед, не ощутив сделанного для этого движения и совершенно не осознав импульса, необходимого для того, чтобы пустить ее в ход. Процесс вязания кажется механическим: вязальщица может вязать и в то же время читать или вести оживленный разговор. Но если мы спросим ее, как это возможно, то едва ли она ответит, что вязание совершается само собой. Она скорее скажет, что сознает этот процесс, чувствует его в руках и знает, как именно нужно вязать, и поэтому, даже когда внимание отвлечено от работы, движения вязальщицы вызываются и регулируются ощущениями, которые сверх того ассоциированы между собой». В другом месте Шнейдер пишет: «Чтобы приучить начинающего скрипача не поднимать правого локтя, ему дают под мышку книгу и тем самым заставляют крепко прижимать верхнюю часть руки к туловищу. Мышечные ощущения, связанные с держанием книги, побуждают его крепко прижимать ее. Часто при этом ученик, направив внимание на чтение нот, роняет книгу. Впрочем, позднее при большем навыке этого никогда не случается: малейшее осознание прикосновения книги достаточно, чтобы вызвать импульс к удержанию ее на месте, и внимание всецело может быть поглощено чтением нот и правильным движением пальцев левой руки. Таким образом, одновременное сочетание движений обусловлено прежде всего той легкостью, с которой наряду с интеллектуальными процессами могут совершаться чувственные процессы, не подчиненные контролю внимания».
Важность принципа приучения в этике и педагогике. «Привычка — вторая природа. Привычка в десять раз сильнее природы!» — говорят, воскликнул однажды герцог Веллингтон; и едва ли кто-нибудь может оценить справедливость этого положения более, чем старый ветеран. Ежедневное учение и годы дисциплины в конце концов навсегда прививают человеку известные привычки, налагая новый отпечаток почти на весь его образ жизни.
«Есть анекдот, — говорит Гекели, — про который можно сказать «Se non e vero, e ben trovato» (если это не правда, то удачно придумано). Один шутник, увидев, что отставной солдат нес в руках свой обед, внезапно крикнул: «Во фронт!» — и под влиянием команды солдат инстинктивно вытянул руки по швам, уронив котелок с бараниной и картофелем в канаву. Дисциплина в нем была доведена до совершенства, и ее результаты навеки внедрились в нервную систему этого человека». Согласно показаниям очевидцев, во многих сражениях кавалерийские лошади, потерявшие седоков, при звуках военных сигналов собирались вместе и начинали производить привычные перестроения. Большинство домашних животных кажутся просто-напросто автоматами, выполняющими шаг за шагом без колебаний и сомнений обязанности, к которым их приучили. При этом нельзя предполагать в их уме существования каких бы то ни было альтернатив. Лица, состарившиеся в темнице, получив свободу, просили снова заключить их в тюрьму. Во время железнодорожного крушения в поезде в клетке, которая была при этом сломана, находился цирковой тигр; он выскочил было из клетки, но тотчас вернулся назад, как будто смутившись от новой обстановки, так что снова запереть его не представляло труда.
Привычка играет в общественных отношениях роль колоссального махового колеса: это самый ценный консервативный фактор в социальной жизни. Она одна удерживает всех нас в границах законности и спасает «детей фортуны» от нападок завистливых бедняков. Она одна побуждает тех, кто с детства приучен жить самым тяжелым и неприятным трудом, не оставлять подобного рода занятий. Она удерживает зимой рыбака и матроса в море; она влечет рудокопа во мрак шахты и пригвождает деревенского жителя на всю зиму к его деревенскому домику и ферме; она предохраняет жителей умеренного пояса от нападения обитателей пустынь и полярных стран. Она принуждает нас вести житейскую борьбу при помощи того рода деятельности, который был предопределен нашими воспитателями или нами самими в раннюю пору жизни. Если эта деятельность и не по вкусу нам, мы все яге должны стараться выполнять ее наилучшим образом, так как только к ней одной мы способны, а выбирать другой род деятельности уже слишком поздно. Привычка удерживает от смешения различные слои общества. Уже на 25-летнем молодом человеке заметна печать его профессии, будь то коммивояжер, доктор, пастор или адвокат. В нем проявляются известные едва уловимые особенности характера, странности мысли, предрассудки, — словом, печать профессии, от которой человек так же не может освободиться, как не могут складки на рукавах его сюртука внезапно принять новое расположение.
Вообще говоря, это к лучшему; хорошо, что у большинства людей к 30 годам характер, подобно высохшему гипсу, становится прочным. Если период между 20 и 30 годами есть критический период для образования интеллектуальных и профессиональных привычек, то возраст моложе 20 лет имеет еще более важное значение для закрепления таких привычек, как интонация голоса и произношение, жестикуляция, телодвижения и ловкость. Лица, изучившие иностранный язык после 20 лет, почти никогда не говорят на нем без акцента. Молодой человек низкого происхождения, попавший в высший круг общества, почти никогда не может отучиться от неправильного произношения, которое он усвоил в детские годы. Почти никогда, несмотря на обилие денег в кармане, он не научится одеваться как прирожденный аристократ. Купцы усердно предлагают ему товары как настоящему денди, но он просто не способен выбрать себе подходящие вещи. Невидимый закон, столь же сильный, как закон тяготения, удерживает его в границах его орбиты, заставляя из года в год облекаться в то же безвкусное платье, и для него навеки остается загадкой, как приобретают свои вещи те из его знакомых, которые одеваются со вкусом.
