Ознакомительная версия.
Итак, при анализе научного познания Рубинштейн обнаруживает несколько аспектов объективности: объективность самой действительности, от которой отправляется познание и в эмпирической непосредственности, и в данности, но соотнесенная с целями познания; объективность познания как идеально и реально осуществляемого в исследовании преобразования действительности и, наконец, объективность полученного знания. Критерием объективности последнего для Рубинштейна по-прежнему остается целостность познавательной системы, о которой он писал в «Ранних рукописях»: «Все отношения между элементами которой сами суть элементы той же совокупности, так что она замыкается в законченное целое… объективность, – продолжает Рубинштейн, – нужно поэтому искать не в независимости от чего-то другого, а в завершенности его собственного содержания, и определяться объективность какого-либо комплекса содержаний должна взаимоотношениями элементов того же комплекса. Объективно не то, что дано, а то, что завершено» (Рубинштейн, 1989е, с. 343; курсив мой. – А. С.). Важно дифференцировать определение объективности, которое относится ко всему познанию, в том числе к его процессу и способу, и объективность знания, полученного в его результате. В современных понятиях: научное познание процессуально (и в этом смысле не завершено), а знания, полученные в его результате, представляют целостную и в этом смысле (до определенного времени) закрытую, завершенную систему[17]. Из этого не следует иногда высказываемое суждение, что в рамках старого знания новое невозможно понять и объяснить – этим фактически отрицается преемственность процесса познания.
Ответ на вопрос о непрерывности дальнейшего познания (по отношению к достигнутому знанию) содержится в анализе Рубинштейна различных современных ему концепций, который он осуществлял со своих новых позиций. Его методом была такая реорганизация соотношений в старой сложившейся системе, которая вскрывала неадекватность их связей (или изменение трактовки ее отдельных элементов), а в новой системе образовывала новое целое, новую интерпретацию. Таким образом, определение объективности как завершенности оказывалось относительным, не исключая преемственности в развитии знаний и непрерывности познания в целом, роли старого знания в познании нового.
Однако с современных позиций понимания концепции С. Л. Рубинштейна, в которой центральное место отводится субъекту, важно отметить следующее. Хотя в цикле ранних статей, посвященных гносеологической – логико-научной, методологической проблематике, субъекту как познающему не отводится того центрального места, которое он занимает в статье того же периода «Принцип творческой самодеятельности», но можно утверждать, что он подразумевается Рубинштейном. Чтобы сохранить субъекта, Рубинштейн переходит к своеобразному характерологическому его описанию, переходит на личностный уровень, презентируя Г. Когена и Н. Н. Ланге как авторов концепций.
Написание некролога, посвященного Н. Н. Ланге (Рубинштейн, 2003а), было обусловлено потребностью воздать должное человеку, который ввел его в официальные научные структуры в самые тяжелые годы (Абульханова, Славская, 2010). Подготовка же статьи о Г. Когене, учителе, старшем друге, поддержавшем его в труднейшие минуты жизни, ставшем для него образцом исследователя и педагога, руководителе научного сообщества, диктовалась стремлением испытать свой метод интерпретации научной психологической концепции (Рубинштейн, 2003б). Можно считать, что эти статьи явились первым опытом ума, вступившего на почву психологии.
Он не только анализирует их концепции, но и обращается к характеристике их личностей, мышления, их уровня как мыслителей. Он так страстно и вместе с тем филигранно представляет движение, устремленность их мысли к истине, а личности – к ее достижению, что не приходится сомневаться в том, что он видит и утверждает их в качестве субъектов, которые не только в своих научных достижениях поднимаются на самые вершины, но и сохраняют в себе огромный потенциал и глубочайшую уверенность в своих возможностях познания, своей силе и способности его осуществить.
Сложившаяся проблема завершенности («закрытости») теории и открытие ей дальнейшей перспективы для познания глубоко скрыта в характеристике личностей их авторов. Вопрос, закрыта ли, завершена ли теория, он преобразует в вопрос особенностей личности Н. Н. Ланге, достигшего вершин своих научных деяний. Но, утверждает С. Л. Рубинштейн, достижение вершины не «закрыло» теории, не исчерпало личности творца, тем самым можно читать между строк: его смерть не прекратила дальнейшего развития познания под влиянием его идей. Еще более пронзительно эта мысль проводится в портрете Когена, каким его рисует еще совсем молодой Рубинштейн.
Здесь как бы вопреки возрасту, отметившему лик учителя, утверждается его неуспокоенность достигнутым и, в этом смысле, завершенным. Он в данном случае не от теории, а от самой действительности требует доказательства ее права на подлинность, понимая доказательство как деяние науки и ее субъектов.
Тем самым становится еще более очевидным его главный тезис, что включение познающего в процесс познания не только не исключает его объективности (как полагали многие философы), но обеспечивает максимально достижимую уровнем его мышления доказательность, обоснованность, истинность.
Если в центре идей С. Л. Рубинштейна 1920-х годов стояла проблема методологии точных, гуманитарных и социальных наук, а также проблема субъекта как собственно философская, то к проблемам психологии он обращается не столько с философских позиций, сколько для того, чтобы выявить ее тенденции развития как процесса познания. С. Л. Рубинштейн избирает психологию в качестве науки, анализ которой позволил бы ему доказать правомерность своего подхода к научному познанию. Не случайно предметом его анализа стали две психологические концепции: отечественная – Н. Н. Ланге и западноевропейская – Э. Шпрангера.
Психология становится для него плацдармом и подтверждением его философских исканий и доказательством, испытанием их правомерности.
3. Рубинштейновский анализ психологических проблем в работах Н. Н. Ланге и Э. Шпрангера 1920-х годов
Рубинштейн анализирует две статьи Н. Н. Ланге – «Психологические исследования», в которой изложена теория перцепции, и «Теорию волевого внимания», содержащую концепцию воли в пределах ее роли в перцепции и частично освещающую соотношение этой теории и теории эмоций Джемса, критиковавшейся Ланге. В теории перцепции Ланге Рубинштейн находит при всей ее ярко выраженной эмпиричности сходство с гегелевской схемой саморазвития понятия. Ланге считает, формулируя свой «закон перцепции», что она проходит через несколько стадий и «всякая предыдущая его стадия имеет содержание более абстрактное, менее дифференцированное, последующая – более дифференцированное, конкретное» (Рубинштейн, 2003а, с. 453). Иными словами, абстрактное является, как и у Гегеля, первичным по отношению к конкретному. Эта стадиальность, по мнению Рубинштейна, – аналог «той картины сознания, которую дает феномен логического и логическая концепция Гегеля» (там же). Здесь же Рубинштейн с интересом останавливается на противоречивости трактовки Ланге отношений, которые в перцепции определяют группировку воспринимаемых предметов (Рубинштейн утверждал в своей статье «Наука и действительность», что они определяют сущность системы). С одной стороны, Ланге, подобно Юнгу, стремится исключить отношения, как не вписывающиеся в парадигму эмпиризма. С другой – Рубинштейн находит и позитивность в трактовке Ланге отношений, состоящую в том, что они могут быть осознаны еще до того, как осознаны их члены, и делает вывод, что будущая психология мышления должна строиться, отправляясь от этих положений.
Анализируя другую работу, посвященную волевому вниманию Ланге, Рубинштейн также связывает ее с позитивными тенденциями новейшей психологии, в данном случае – гештальтпсихологии, которая ограничивает эмпиризм психологии и физиологизм и позволяет обратиться к ее связи с философией. Критика концепции Н. Н. Ланге Рубинштейном минимальна (он, скорее, излагает его идеи) и в силу того, что Ланге явился для него первым учителем в психологии, и потому, что Рубинштейн не хочет связать именно с его именем свои новые идеи. Формулируя задачу будущей психологии, здесь он высказывает собственное принципиальное положение, снимающее его прежний взгляд на закрытость познавательной системы. Она определяет все акты познания и связи между собой не абстрактных отношений, а в их зависимости от способов отношений познающего к предмету. Идея закрытости системы преодолевается раскрытием незавершенности познания объекта.
Ознакомительная версия.
