горизонтальную плоскость, как бы прорезающую картину. Якоби противопоставляет «нижний» город просторному ночному небу, а Биркхойзер [463] перемещает горизонталь вверх, показывая, что суть задника словно течет сквозь земные недра. Цвет города – мягкий темно-красный; задник – светлый, водянистый, зеленовато-голубой, с прожилками бледно-желтого и ярко-красного.
737 На заднике имеются четырнадцать более или менее отчетливо проступающих кругов. Десять из них образуют глаза призрачных лиц, наполовину животных, наполовину людских. Оставшиеся четыре выглядят как сучки на дереве или как темные объекты, парящие в воздухе, с ореолами вокруг них. Изо рта крупного лица наверху изливается поток воды, которая дальше течет через город. Соприкосновения нет, два несоизмеримых события происходят в двух совершенно разных плоскостях, вертикальной и горизонтальной. Поскольку в горизонтальной плоскости расположен трехмерный город, залитый светом, который исходит откуда-то слева и не имеет ничего общего с задником, последний оказывается не чем иным, как четвертым измерением. Пересекающиеся линии двух миров образуют крест (город и водопад). Единственная заметная связь между ними – устремленный долу взгляд большого лица над городом. Броские ноздри и аномально широко расставленные глаза доказывают, что это лицо – лишь частично человеческое. Из четырех других лиц безошибочно человеческим является то, что находится вверху слева. Лицо внизу слева едва различимо. Если сосредоточиться на лице в середине, том самом, что выделяется своими размерами и струей воды изо рта, то станет понятным, что фоновая структура картины представляет собой квинкункс [464]:
738 Это символ quinta essentia, тождественной философскому камню: круг, поделенный на четыре части и центр, или божество, простирающееся в четырех направлениях, или четыре функции сознания вкупе с единым субстратом – самостью. Здесь четверица имеет структуру 3 + 1: три зверино-демонических лика и одно человеческое лицо. Эта особенность нашей картины напоминает четверицу, которую Платон обсуждал в «Тимее», наряду с той, какую познал Иезекииль в видении четырех серафимов [465]. У одного, напомню, лицо было человеческим, а трое остальных предстали со звериными ликами. Этот же мотив встречается на некоторых изображениях сыновей Гора [466] и в эмблемах евангелистов, а также в четырех евангелиях (трех синоптических и одном «гностическом») и в четырех ипостасях христианской метафизики (Троица и дьявол). Структура 3 + 1 пронизывает всю алхимию – считается, что в том повинна Мария Коптская, или Иудейка [467]. Гете подхватил этот мотив и встроил его в сцену с кабирами в «Фаусте». Число 4 как естественное деление круга есть символ целостности в алхимической философии, и не следует забывать о том, что главным христианским символом тоже выступает четверица, которая в форме длинного креста имеет ту же структуру 3 + 1 [468].
739 Данная картина, как и предыдущая, изображает столкновение двух несоизмеримых миров, вертикального и горизонтального, которые встречаются в одной-единственной точке – либо в намерении сеятеля распространить огонь по земле, либо во взгляде большого лица, устремленном долу.
740 Перейдем к тем четырем кругам [469], которые не являются глазами, и отметим, что только один – крайний слева – идеален по форме и однороден по цвету. Круг справа от рта – светлый с темным ядром; третий круг словно испускает беловатый пар, а четвертый наполовину скрыт потоком воды. Они образуют дифференцированную четверку в противовес недифференцированной огдоаде глаз и, если не принимать во внимание главное лицо на картине, составляют четверицу со структурой 3 + 1.
741 Трудно сказать, сколько в главном лице картины животного и сколько человеческого. Но поскольку оно воплощает собой «источник живительной влаги» (квинтэссенцию, aurum potabile, aqua permanens, vinum ardens, elixir vitae [470] и т. д.) и содержит, по-видимому, животный элемент, то сомнительность человеческих свойств здесь достаточно наглядна. Сразу вспоминается фигура, «подобие человека» над сапфировым престолом в видении Иезекииля [471], а также приходит на ум дикость Яхве, которая столь часто прорывается наружу в Ветхом Завете. В христианской иконографии Троица состоит из трех человеческих ликов (иногда изображаемых в виде трицефала), а четвертая ипостась – дьявол – традиционно предстает в полуживотном облике. Наша мандала, как кажется, комплементарна христианской целостности.
742 Заслуживает упоминания еще одна подробность: два нижних лица, пусть перевернутые, не являются отражением двух верхних, они явно выступают как независимые сущности, олицетворяющие нижний, а не верхний мир. При этом одно из двух верхних лиц светлое, другое же значительно темнее и у него заостренные уши. Вопреки такому противопоставлению вода течет равномерно, сверху вниз, в одном и том же направлении. Ее источник расположен не только над земной горизонталью, но и над средней линией картины, так что верхний мир оказывается источником жизни. Поскольку трехмерное человеческое тело обычно считается вместилищем жизни и силы, это обстоятельство компенсируется размещением источника в четвертом измерении. Вода вытекает из идеального центра. То есть четвертое измерение лишь внешне симметрично, а в действительности оно асимметрично (это обстоятельство имеет чрезвычайно важное значение как для ядерной физики, так и для психологии бессознательного).
743 «Четырехмерный» задник картины есть «видение» в двойном смысле – это и зрелище, и нечто, ниспосланное свыше. Кажется чистейшей случайностью, что все получилось именно так, а не иначе, и малейший дополнительный штрих мог бы придать пейзажу совершенно иной вид. Вообще круглые пятна, будто бы бесцельно разбросанные по размытой поверхности (большей частью это глаза расплывчатых зверино-человеческих лиц, лишенных какого-либо определенного выражения), не вызывают у нас особого интереса. Картина обескураживает и не раскрывает себя зрителю, ибо все случайные плоды природы, если они лишены эстетического очарования, не воздействуют на наши чувства. Их случайность превращает любую попытку истолкования в пустую спекуляцию. Требуется профессиональный интерес психолога, зачастую непостижимый для непосвященного, чтобы отыскать в изображении смутный инстинкт порядка, причем для этой цели используется самый примитивный из всех приемов, а именно пересчет. Когда черт, которые можно сопоставить друг с другом, немного или вовсе нет, как раз количество отражает схему упорядочивания. Тем не менее, маленькие диски или отверстия отчетливо круглые, и большинство из них суть глаза. Лишь случайно – я настаиваю на том, что это важно, – появляются числа и прочие закономерности, точное воспроизведение которых видится почти невозможным. В подобных обстоятельствах надлежит воздерживаться от статистического или экспериментального мышления, поскольку проверка подлинности этой картины подразумевает поистине астрономические цифры. Исследования такого рода возможны, только когда очень простой опыт можно повторять снова и снова в кратчайшее время, как было у Райна [472]. Наша картина есть уникальное и сложное явление, совершенно бессмысленное со статистической точки зрения. Но с точки зрения психологии этакие «диковинки» могут оказаться вполне содержательными, потому что сознательный
