Ознакомительная версия.
Вряд ли, однако, целесообразно говорить о преимуществе (с точки зрения потенциальной эффективности) той или иной формы поведения терапевта вообще, понятно, что необходим учет и других факторов, часто в конечном счете играющих решающую роль (например, таких, как особенности клиента). При пассивности и низкой мотивации пациента терапевт может использовать более директивные формы работы, постепенно все более опираясь на активность самого клиента. Опытный терапевт может владеть разными стилями взаимодействия, что позволяет ему гибко варьировать элементы своего ролевого поведения в зависимости от поведения клиента и протекания терапевтического процесса.
Особенно важным, на наш взгляд, аспектом обсуждаемой проблемы становится вопрос о границах возможного воздействия терапевта на клиента, в частности его влияния на принимаемые клиентом решения. Дело в том, что «би-полярность» самого явления конфликта, вызываемая им внутренняя «борьба» в душе человека и тем более противостояние с другими располагают к поиску «истины», «правильного» ответа на возникающие вопросы. И за этим ответом человек часто приходит к психологу, иногда действительно полагая, что профессионал знает и понимает больше, чем он, а потому и сможет найти правильное решение, а иногда явно или неявно рассчитывая на то, что психолог просто возьмет на себя ответственность за него. Это делает особенно важной именно в практике работы с конфликтами проблему границ возможного воздействия психолога на позицию клиента, его видение ситуации, принимаемые решения и т. д.
Меняется время, и меняются наши представления о свободе человеческой личности, ее правах и мере воздействия на нее. В своих воспоминаниях Юнг описывает следующий эпизод из своей практики. К нему был направлен пациент, которому был поставлен диагноз «алкоголическая неврастения» с крайне неблагоприятным прогнозом. Этот человек происходил из богатой и почтенной семьи, занимал ведущий пост в семейной компании, имел жену с внешней точки зрения его ситуация выглядела вполне благоприятно. Однако он много пил, и Юнг пришел к выводу, что у пациента невроз. Причиной его невроза, по мнению Юнга, был «материнский комплекс». Пациент находился в угнетающей его зависимости от матери, от давления которой он не мог избавиться, так как был ей обязан работой и не мог решиться пойти против нее и лишиться из-за этого привычного комфорта и стабильности. Предпринятое лечение оказалось успешным, пациент чувствовал себя вполне здоровым, однако Юнг предупредил его, что возвращение в прежнюю ситуацию может привести к возобновлению его проблем. Так и произошло. Теперь к Юнгу обратилась мать его пациента, контакт с которой лишь дополнительно убедил терапевта в трудности взаимодействия с ней. Как поступил Юнг?...
Я решился на насильственными шаг. Я сказал матери, что алкоголизм делает ее сына неспособным занимать тот пост, который он занимает. Я порекомендовал его уволить, и она последовала моему совету – сын, естественно, пришел в бешенство. Здесь я сделал то, что в нормальной ситуации считается неэтичным, то, что врач себе позволять не должен. Но я знал, что ради самого пациента я вынужден был пойти на такой шаг (Юнг, 1994, с. 128–129).
Приведенный пример, при всех оговорках, сделанных Юнгом, примечателен своей несоразмерностью нашим сегодняшним представлениям о мере допустимого воздействия психолога на ситуацию клиента. Как уже отмечалось, предполагается, что по крайней мере отдельные виды консультирования допускают возможность если не советов, то предложения и обсуждения альтернатив, рекомендации клиентам и т. д. Мэй говорит о возможности «изложить клиенту все возможные варианты избавления его от проблемы».
Отечественные специалисты также признают, что психологическая помощь может быть реализована и в виде необходимой психологической информации, они обсуждают принципиальную возможность «давания советов»; с другой стороны, постулируют недопустимость «решения проблемы» за самого клиента. Эти противоречия и дискуссии, конечно, в какой-то мере являются следствием недостаточности опыта практической психологической работы, малого «стажа» практической психологической помощи в нашей стране, но и не только этого. Кочюнас под рубрикой «Советы начинающему консультанту» указывает: «Старайтесь не давать советы». По его мнению, советы не просто неэффективны, но часто и вредны. Среди основных причин, по которым следует воздерживаться от советов, Кочюнас указывает на то, что советы нарушают автономию личности, мы не вправе решать за других. Давая советы, консультант берет на себя ответственность за их последствия. В результате процедуры «советования» усиливается зависимость клиента от консультанта. Большинство проблем клиентов не имеет однозначного решения, а множество противоречивых советов только усиливает затруднения клиента (Кочюнас, 1999, с. 135–137).
Традиционно к этому добавляют ссылки на позитивные эффекты самостоятельного принятия решений клиентом – принятие им на себя ответственности за свою жизнь и свои решения, усиление уверенности в себе, личностный рост и увеличение собственного потенциала и т. д. Все сказанное, безусловно, относится и к ситуациям консультирования в случае конфликтов. Поскольку в этих случаях речь зачастую идет о весьма конкретных обстоятельствах повседневной жизни людей, вопрос о принимаемых решениях довольно проблематичен. Действительно, какое решение хочет принять человек и почему он идет с этим к психологу? Если отвечать одним словом – то человек хочет принять правильное решение, а совета он просит потому, что боится сделать ошибку. Какое решение является правильным? Наиболее распространенное представление о критериях оценки «правильности» решений – это их оценка с точки зрения реальных или предполагаемых последствий. В большинстве жизненных ситуаций нам не дано знать все возможные последствия ни решений клиентов, ни даже своих собственных. Правильные решения в жизненных ситуациях – это нередко просто те решения, которые люди считают правильными. Поэтому, строго говоря, речь часто идет не о том, чтобы помочь человеку принять правильное решение, а о том, чтобы помочь ему принять то решение, которое он считал бы правильным. И в этом случае – как мы хорошо знаем из теоретических представлений социальной психологии – можно вспомнить, что людям свойственно оправдывать и защищать принятые ими решения. Следовательно, если бы мы принимали решения за людей, мы лишали бы их потребности в обосновании своих поступков, лишали бы их уверенности в собственной правоте. Таким образом, если мы хотим придать человеку этой уверенности, равно как и готовности защищать свои решения, чувствовать за них ответственность и стремиться к их реализации, мы должны сделать все, чтобы он мог считать принятое решение не навязанным извне, но своим. Для практической психологии аксиоматично звучат слова Эриксона о том, что «каждый пациент знает решение своей проблемы даже в том случае, когда ему кажется, что он не знает» (Психотерапевтическая энциклопедия, 1998, с. 223).
Проблема метода: от оппозиции к интеграциии, от запретов к свободе
При описании разнообразных теоретических подходов к пониманию конфликтов мы констатировали, что речь не должна идти о выборе или предпочтении того или иного способа их объяснения, поскольку фактически они часто апеллировали к разной феноменологии, к разным явлениям конфликта и реально продемонстрировали разнообразие возможных видов конфликтных явлений. Соответственно и понимание этих конфликтов может быть часто достигнуто через обращение к разным принципам их описания.
Рассмотрим в дидактических целях ситуацию, которую мы обсуждали со студентами на занятиях с точки зрения ее возможных интерпретаций. Представим себе женщину, жалующуюся на то, что ее пятилетний ребенок не хочет ложиться спать, из-за чего вечерами между ними часто возникают ссоры.
С психоаналитической точки зрения переживания ребенка, связанные с отрывом от родителей, имеют вполне закономерный, понятный и объяснимый характер. В целом подобные ситуации являются естественными в развитии ребенка. Жестокий конфликт, переживаемый в детстве, нормален, задача психоаналитика – ослабить его, смягчить, сделать менее болезненным. Возможно, однако, главным фокусом анализа этой ситуации сделать мать ребенка. Может быть, у нее самой в детстве был сходный драматический опыт, и теперь она воспроизводит его, проигрывая заново эту ситуацию. Или представим себе иной сюжет. О ней не очень заботились в детстве, и, когда все бегали по двору и из окон вдруг начинало доноситься: «Петя, домой!», «Катя, пора ужинать и спать!», ей так хотелось, чтобы и ее тоже позвали. Другие дети завидовали, что ей еще можно погулять, а она втайне завидовала им. Ее родители достаточно равнодушно относились к тому, когда она приходила и укладывалась спать. Ей так не хватало родительской заботы, поэтому теперь она воспроизводит ту же ситуацию с собственным ребенком.
Ознакомительная версия.
