Подобные мировые катастрофы нередки во время возбуждённой стадии и у других больных паранойей (Другой тип мотивированного «заката мира» проявляется на пике любовного экстаза (Вагнеровские «Тристан и Изольда»); здесь мир всасывается не в Я, а в объект, которому дарятся либидозные оккупации со всего мира) .
Если базироваться на нашей теории либидозного катексиса, и если следовать подсказке, заключённой во взгляде Шребера на окружающих как на “наскоро сделанных людей”, нам будет нетрудно объяснить эти катастрофы. Пациент устранил от людей из своего окружения и от внешнего мира вообще либидный катексис, который до сих пор он направлял на них. Так всё стало безразличным и безынтересным для него, и стало объясняться путём вторичной рационализации, как нечто “чудно созданное, наскоро сделанное”. Конец света является проекцией внутренней катастрофы; его субъективный свет пережил свой конец , когда он устранил из него свою любовь (А возможно была устранена не только оккупация либидо, но и вообще пропал всякий интерес к миру, то есть, были устранены оккупации, исходящие не только от бессознательной сферы, но и от сферы Я. Смотри ниже обсуждение этого вопроса).
После того, как Фауст произнёс проклятия, которые освобождают его от мира, хор духов поёт:
Weh! Weh! Du hast sie zerstoert, die schoene Welt, mit maechtiger Faust! sie stuerzt, sie zerfaellt!
Ein Halbgott hat sie zerschlagen!
Maechtiger der Erdensoehne, Praechtiger baue sie wieder,
in deinem Busen baue sie auf!
(«О как ужасно! Как ты мог разрушить Прекрасный мир, Могущественным ударом;
Мир рушится, распадается! Какой-то полубог его уничтожил!
Самый мощный Из сыновей Земли, Он строит его заново
Прекрасней, чем он был раньше,И строит он в твоей груди!»
(«Фауст», часть 1, сцена 4))
И параноик выстраивает его вновь, не более прекрасный, конечно, но по крайней мере такой, что он вновь смог жить в нём. Он выстраивает его с помощью своих фантазий. Фантастическое построение, которое мы принимаем за патологический продукт, на самом деле является попыткой возврата утраченного, процессом реконструкции (Чуть позже Фрейд опять возвращается к этим мыслям, применяя их к симптомам других психозов). Такая реконструкция после катастрофы оказывается более или мене удачной, но никогда не удачна вполне; по словам Шребера, в мире произошла “глубокая внутренняя перемена”. Но субъект вновь приобрёл отношение, и подчас очень сильное, к людям и предметам в мире, хотя теперь это отношение стало враждебным там, где раньше оно было доброжелательным. Мы говорим поэтому, что процесс собственно вытеснения состоит в отстранении либидо от людей -и предметов -- которые прежде были любимы. Это происходит тихо; на это ничто не указывает, но об этом можно догадаться из последующих событий. Именно процесс возврата утраченного особенно сильно обращает на себя внимание, процесс, который разрушает результаты вытеснения и возвращает либидо к людям, от которых оно было спрятано. При паранойе этот процесс происходит методом проекции. Было бы неправильно сказать, что перцепция, внутренне вытесненная, проецируется вовне; правда заключается скорее, как мы теперь видим, в том, что внутренне уничтоженное возвращается снаружи. Тщательное исследование процесса проекции, которое мы отложили до другого раза, устранит наши последние сомнения на этот счёт.
Пока что, тем не менее, весьма приятно сознавать, что наше недавно приобретённое знание вовлекает нас в ряд новых дискуссий.
(1) Нашей первой мыслью будет, что невероятно, чтобы это удаление либидо происходило исключительно в паранойе; и что также невозможно, чтобы в других ситуациях оно приводило к таким ужасным последствиям. Вполне возможно, что удаление либидо является существенным и постоянным механизмом любого подавления. Мы не сможем узнать ничего позитивного об этом, пока остальные заболевания, основанные на подавлении пройдут аналогичное исследование. Но совершенно точно, что в нормальной умственной жизни(исключая периоды траура) мы постоянно устраняем либидо от людей или от предметов, не заболевая. Когда Фауст освободился от мира, произнеся проклятия, результатом стала не паранойя или какой-либо другой невроз, а просто некоторое общее состояние ума. Устранение либидо, таким образом, не может быть само по себе патогенным фактором паранойи; должна существовать какая-то особая характеристика, которая отличает параноидное устранение либидо от других видов устранения. Нетрудно предположить, что может являться такой характеристикой. Как используется либидо после того, как оно освобождается с помощью процесса устранения? Нормальный человек сразу же начнёт искать замену для утраченной привязанности; и пока такая замена не будет найдена, освобождённое либидо будет в бездействии в уме, и будет там создавать напряжение и окрашивать его поведение. При истерии освобождённое либидо превращается в соматические иннервации или в тревожность. Но при паранойе клинический материал показывает, что либидо, после того, как оно было удалено от объекта, используется особым образом, следует помнить, что, что большинство случаев паранойи содержат следы мегаломании, и что мегаломания сама по себе может составить паранойю. Из этого можно заключить, что при паранойе освобождённое либидо оказывается направленным на эго и используется для возвеличивания эго (Исследование роли мании величия при шизофрении читатель найдёт в работе о нарциссизме (1914), в середине раздела II). Таким образом совершается возвращение на стадию нарциссизма (известную нам из развития либидо), на которой единственным сексуальным объектом субъекта является его собственное эго. На базе клинического материала мы можем предположить, что принесли с собой фиксацию на стадии нарциссизма, и мы можем утверждать, что длина шага назад от сублимированного гомосексуализма до нарциссизма является мерой величины подавления, характерного для паранойи (См. также статью «Предрасположенность к неврозу навязчивости»).
(2) Столь же правдоподобное возражение может основываться на истории болезни Шребера, как и на многих других. Так как можно утверждать, что фантазии о преследовании (направленные против Флехьсига) безусловно появились гораздо раньше, чем фантазия о конце света; так что, то, что предположительно было возвращением подавленного, на самом деле предшествовало подавлению как таковому -- а это уже полная бессмыслица. Чтобы ответить на это возражение, мы должны оставить возвышенные обобщения и вернуться к детальному осмыслению конкретных обстоятельств, которые несомненно намного более сложны. Мы должны признать возможность, что такое устранение либидо, о котором мы говорим, столь же легко могло быть частичным, ответвлением от некого целого комплекса, как и общим. Частичное устранение должно было бы быть гораздо более распространённым из двух вариантов, и должно предшествовать общему, так как, прежде всего, лишь для частичного устранения влияние жизненных обстоятельств предоставляют мотив. Этот процесс также может остановиться на стадии частичного устранения, или может разрастись в общее, которое громко заявит о себе симптомами мегаломании. Таким образом отстранение либидо от фигуры Флехьсига может тем не менее быть первичным явлением в болезни Шребера; за ним непосредственно последовало появление фантазии, которая вновь вернула либидо к Флехьсигу (хотя и со знаком минус в знак того, что подавление уже имело место) и таким образом свела на нет работу подавления. И теперь бой подавления начался заново, но на этот раз более мощным оружием. Пропорционально тому, как объект борьбы становится самым важным во внешнем мире, с одной стороны пытаясь привлечь к себе всё либидо, а, с другой стороны, мобилизуя все сопротивления против себя, так что борьба, кипящая вокруг единственного объекта становилась всё более и более сравнимой с общим сражением; пока, в конце концов, победа сил подавления нашла выражение в убеждении, что пришёл конец света и что лишь он один выжил. Если мы вновь обратимся к гениальным конструкциям, возведённым фантазиями Шребера в области религии -- иерархия Бога, проверенные души, преддверия неба, нижний и верхний Бог -- мы можем ретроспективно оценить богатство сублимаций, которые были разрушены катастрофой общего устранения его либидо.
(3) Теперь изложим третье соображение, вытекающее из взглядов, которые развивались на этих страницах. Следует ли предположить, что общее устранение либидо из внешнего мира может быть достаточно эффективным событием, чтобы привести к “концу света”? Или не было бы достаточно эго-катексисы, по-прежнему существовавших, для поддержания связь с внешним миром? Чтобы справиться с этой трудностью нам или придётся предположить, что то, что мы называем либидным катексисом (то есть, интерес, исходящий от эротических источников) совпадает с интересом вообще, или нам придётся считаться с той возможностью, что очень распространённое расстройство в дистрибуции либидо может привести к соответствующему расстройству в эго-катексисах. Но всё это проблемы, решить которые мы пока бессильны. Всё было бы иначе, если бы могли опираться на какую-либо хорошо обоснованную теорию инстинктов; но фактически ничего подобно у нас в распоряжении нет. Мы рассматриваем инстинкт как концепт на границе между соматическим и умственным и видим в нём психическое представление органических сил. Далее, мы принимаем популярное разграничение между эго-инстинктами и сексуальным инстинктом; так как, видимо, такое разграничение согласуется с биологической концепцией, что у личности есть двоякая ориентация, направленная, с одной стороны, на самосохранение, а, с другой стороны, на продолжение рода. Но сверх этого у нас есть лишь гипотезы, которые мы приняли на веру - но от которых мы так же легко готовы отказаться - чтобы иметь какую-то опору в неразберихе таинственных умственных процессов. От психоаналитических исследований патологических умственных процессов мы как раз и ожидаем, что они приведут нас к каким-то выводам по вопросам теории инстинктов. Эти исследования, тем не менее, только начались и ведутся лишь отдельными специалистами, так что возлагаемые на них надежды пока что неизбежно остаются только надеждами. Не стоит как отрицать возможность, что расстройства либидо могут реагировать на эго-катексисы, так и недооценивать противоположную возможность - а именно, что вторичные или наведённые расстройства либидных процессов могут быть результатом аномальных изменений в эго. В самом деле, возможно, что подобные процессы составляют отличительную характеристику психозов. Насколько всё это можно отнести к паранойе пока что нельзя сказать. Тем не менее, есть одно соображение, на которое я бы хотел обратить особое внимание. Нельзя утверждать, что параноик, даже на пике процесса подавления, полностью устраняет свои интересы из внешнего мира - как, похоже, происходит в некоторых других видах галлюцинаторных психозов (таких как аментия Мейнерта). Параноик воспринимает внешний мир и принимает в расчёт любые изменения, которые могут в нём произойти, и эффект, оказываемый миром на него, заставляет его строить объяснительные теории ( такие как “наскоро сделанные люди” Шребера). Поэтому мне кажется более вероятным, что изменённое отношение параноика к миру следует объяснять полностью или большей частью через утрату либидного интереса (К. Г. Юнг критикует этот абзац, о его подходе Фрейд говорит в конце раздела 1 своей статьи о «нарциссизме» (1914)).
