Человек принадлежит двум царствам, природе и обществу, он разрывается между ними, его существование есть вечный конфликт – эти идеи присутствовали и в ранних работах Фрейда, где речь шла о подавлении сексуального влечения социальными нормами. Теперь помимо либидо в поле зрения оказываются последствия подавления агрессивного влечения, рассматривается феномен «удивительной враждебности» к культуре. С древности (даосы, киники и др.) естественное противопоставлялось искусственному, природное – культурному, Конечно, Руссо не призывал нас «встать на четвереньки», а Ницше не предлагал уподобиться «хищным зверям», но так или иначе оппозиция природа – культура на протяжении последних двух столетий воспроизводится и в ученых трактатах, и в массовом сознании европейцев, становясь особенно острой в критические, переломные моменты истории. С одной стороны, предлагается картина бедствий, которые несет с собою цивилизация, доносятся призывы к естественности, «опрощению», «жизни по природе». С другой стороны, раздаются голоса противников: «Вглядитесь и вдумайтесь в естественное, в поступки и желания человека, не тронутого цивилизацией, и вы отпрянете в ужасе. Все прекрасное и благородное является плодом разума и расчета» (Бодлер Ш. «Об искусстве» – прим. ред.), В 10 – 20-е гг. нашего века получили самое широкое хождение «культуркритицизм» и «культурпессимизм», противопоставление «жизни» и «культуры» стало общим местом европейской философии.
Многие положения Фрейда напоминают идеи Шопенгауэра и Ницше, а критика тех или иных сторон современной культуры близка «философии жизни». В подавлении естественных влечений он видел главный источник неврозов, нынешнее «недовольство культурой» связывал с избыточностью налагаемых общественными нормами запретов. Но Фрейд не идеализировал жизнь первобытных племен, а в развитии науки, техники и социальных институтов он видел несомненный прогресс. Всякая культура покоится на запретах, причем насилие над естественными влечениями оказывается трагической необходимостью. Помимо либидо имеется агрессивное влечение, и человечество, обладающее мощными техническими средствами, способно уничтожить себя в войне.
Мышлению Фрейда всегда был присущ дуализм, имевший и свою сильную сторону, поскольку психическая жизнь всегда понималась им как конфликт противоборствующих сил, не статически, а динамически. В начале века он писал о сексуальном инстинкте и инстинкте самосохранения («инстинкты – Я»), но затем последний был сведен к первому (через нарциссизм). Деструктивность Фрейд считал компонентом сексуального инстинкта, хотя определенные колебания у него имелись. Поскольку садизм несомненно включает в себя, наряду с сексуальным, и агрессивное влечение, Фрейд был склонен выводить деструктивность из анально-садистической стадии развития либидо. Поэтому он отверг первые попытки своих последователей (С. Шпильрайн) ввести в метапсихологию учение об «инстинкте смерти».
Строго говоря, термин «пансексуализм» верно характеризует учение Фрейда лишь в 10-е гг., когда вся психика казалась проявлением либидо. Такая позиция представляла немалую опасность для психоанализа, поскольку в таком случае напрашивался вывод Юнга о том, что либидо есть психическая энергия как таковая, не имеющая специфически сексуального характера. При этом многие психические явления упорно не редуцировались к либидо. Поэтому иногда Фрейд возвращался к «инстинктам – Я» – например, в «Судьбах влечений» (1915), где он писал, что «ненависть как объектное отношение старше любви», поскольку проистекает из инстинкта самосохранения у нарциссического «Я», отрицающего внешний мир. Агрессивность представала, таким образом, то как модификация сексуального инстинкта, то как сторона «инстинктов – Я».
По собственному признанию Фрейда, к изменению позиции его толкнули, с одной стороны, необъяснимые в рамках прежней модели неврозы ветеранов первой мировой войны, а с другой – теоретические размышления, мотивированные той же мировой войной. Следует учитывать, что эта война положила конец сравнительно мирному веку европейской истории (1815–1914) и многим его иллюзиям. Если до войны природные влечения часто предстают у Фрейда как благо, нечто само по себе ценное, но подавляемое общественными институтами, то после войны эти взгляды претерпевают изменения. Помимо этого для учения, которое к тому времени уже претендовало на объяснение всех социальных явлений, было явно не по силам найти корни мировой бойни но сколь угодно широко понятой сексуальности.
Решительный поворот был совершен в 1920 г., когда Фрейд опубликовал работу «По ту сторону принципа удовольствия». В ней была осуществлена радикальная ревизия учения о влечениях, Фрейд возвращается к дуализму, но теперь рядом с сексуальным влечением стоит независимое деструктивное «инстинкт смерти». Аргументация Фрейда, в самом общем виде, такова: все живое является носителем специфической жизненной энергии, которая, однако, управляется теми же законами, что и все природные процессы. Второй закон термодинамики говорит о росте энтропии: системы с высоким уровнем организации стремятся к хаосу «тепловой смерти», к возврату в исходное простое состояние, Фрейд замечает, что все живые организмы наделены не только стремлением к усложнению в процессе эволюции, но и стремлением к саморазрушению, к возврату в неорганическое состояние. Это относится и к психической жизни, которая стремится к «нулевому уровню» возбуждения. Наслаждение приносит разрядку возбуждения, уменьшение психического напряжения, – в этом проявляется действие «принципа нирваны», стремление психики вернуться в неорганическое состояние. Второй закон термодинамики становится психологическим влечением, «инстинктом смерти».
Первоначально деструктивное влечение направлено внутрь, против самой психики, затем оно направляется на внешний мир и выступает как агрессивность. В случае подавления внешне направленной агрессивности она накапливается вокруг «Сверх – Я», что ведет к болезненному чувству вины, беспричинному страху, неврозам, мании преследования, а то и к самоубийствам. Точно такая же модель применяется Фрейдом и к сексуальному инстинкту: первоначально влечение направлено на собственное тело («первичный нарциссизм»), затем влечение становится объектным, но в определенных обстоятельствах неудовлетворенное объектное влечение может вновь вернуться к нарциссизму в разного рода патологиях.
Фрейд придерживался гидравлической модели психики: чем меньше агрессивность выплескивается вовне в деструктивных актах, тем сильнее ее давление на психику индивида, тем больше вероятность, что данное влечение прорвет все запруды и заявит о себе в актах немотивированного насилия. Поскольку агрессивность принадлежит человеческой природе, никакими общественными реформами нельзя обуздать насилие. Происходит вечная борьба между инстинктом жизни, Эросом, объединяющим живые существа во все более сложные союзы, и Танатосом, «инстинктом смерти» и разрушения.
Далеко не все психоаналитики приняли это учение об «инстинкте смерти», тем более, что Фрейду так и не удалось пересмотреть типологию неврозов, исходя из предложенного изменения метапсихологии. В клинике неврозов психоаналитики предпочитают объяснять агрессивность фрустрациями, некоторыми чертами характера, воспитанием в раннем детстве. О врожденной агрессивности много говорилось в 60 – 70-е гг., но это было связано с трудами этологов, прежде всего К. Лоренца. Попытки соединить психоанализ с идеями этологов предпринимали сравнительно немногие аналитики, поскольку Лоренца и Фрейда объединяет лишь гидравлическая модель психики. В рамках неофрейдизма агрессивность объясняется не биологическими импульсами, а структурой характера – наиболее разработанную концепцию предложил Э. Фромм («Анатомия человеческой деструктивности», 1973).
Работа «Недовольство культурой» привлекла внимание многих философов и социологов. Она была главным источником идей многих «фрейдо-марксистов» («Эрос и цивилизация» Маркузе и др.). Идеи Фрейда о «культурном Сверх – Я» сыграли определенную роль в становлении американской культурной антропологии (учение о «базисном типе личности»). Мысли, впервые высказанные в данной работе, были развиты Фрейдом в его лекциях по введению в психоанализ, а также в последнем труде отца психоанализа «Человек по имени Моисей».
I
Невозможно отрешиться от мысли, что обычно люди меряют все ложной мерой: они рвутся к власти, успеху и богатству, восхищаются теми, кто всем этим обладает, зато недооценивают истинные блага жизни. Правда, такое обобщение как всегда небезопасно; предается забвению многокрасочность человеческого мира и душевной жизни. Есть люди, которым не отказывают в почтении их современники, хотя все их величие покоится на таких свойствах и деяниях, которые совершенно чужды целям и идеалам толпы. Допустим, что великими их признает тоже меньшинство, тогда как подавляющее большинство ничего не желает о них знать; но и тут не все так просто, если учесть расхождение человеческих слов и дел, многообразие людских желаний.
