Не знаю, как намеревался разошедшийся Феня восстанавливать свой авторитет, но ему это не удалось. В момент, когда он отнял руку от щеки и залился новой тирадой, которую по каналам официального телевидения можно было бы передать одним сплошным «бипом», вошла мамуля. Феня сдуру кинулся к ней, как к подкупленному арбитру — ты, мол, посмотри на эту… Она и посмотрела — долгим материнским взглядом. Потом пошла в гостиную, достала из шкафа чемодан, с которым приехало Фенино семейство и молча поставила перед родственником. Мы с отцом прибыли как раз в тот момент, когда Феня, надутый, сидел в комнате, а Нелли металась по квартире, что-то крича про сестринскую неблагодарность.
У себя в комнате я обнаружила Тину. Прямая и напряженная, она стояла, заложив руки за спину и таращилась в окно. Не смотрела, не любовалась, а именно таращилась. Я в жизни не видела более невидящего взгляда. Я потрогала ее за плечо:
Тин, что произошло?
Ничего особенного, — отчеканила кузина, — Папа наконец-то обрел чувство дома. И начал устанавливать свои порядки. Эту форму общения он применяет ко всем, едва привыкнет к новой обстановке. Сразу утрачивает всякое понятие о вежливости.
Ах, утра-а-ачивает! — изумилась я, — Оказывается, у дяди Фени имеется понятие вежливости. «Сэр, вы сэр? — Да, сэр!».[22] Истинный джентльмен! Общаться с таким — высокая честь и ни с чем не сравнимое удовольствие…
Ладно! — Тина повернулась ко мне, — Признаю. Мой отец хам и скотина. Ты это хотела услышать?
Нет. Не я. Это хочет услышать твой отец. Ему давно пора услышать нечто подобное. Потому что вы — ты и твоя мать — страшно его распустили.
Я и моя мать? — Тина не была удивлена. Просто в таких ситуациях полагается возражать или хотя бы демонстрировать недоумение.
Да, разумеется. Феня деспотичный, капризный и мелочный тип. Такие вечно требуют преклонения, им нужно внимание к каждому своему слову и похвалы для каждого своего шага. Если не держать деспота в руках, он подсядет на комплименты. И придется постоянно увеличивать дозы. Вам с матерью придется долго-долго лечить своего папочку. Может, ничего у вас не выйдет, и он никогда не соскочит, так и останется «комплиментарным наркоманом». А может, повезет…
Кому? Ему? Или маме? — Тина по-прежнему не проявляла никакого возмущения или изумления. Похоже, она все это про своего нервического папочку поняла давным-давно.
Тебе. В первую голову тебе.
Мы не продолжали этот разговор. Да и некогда было. Вошла мамуля и холодным голосом объявила нам, что завтра утром Феня, Нелли и Тина уезжают. Мы кивнули, но я особой радости не почувствовала, как ни старалась. А Майка даже шепнула мне потом: «Тинку жалко!» Да. Тинку-птичку жалко.
Это, честно говоря, нередкое явление — дети, потерявшие уважение к родителям. Можно принадлежать к одной семье, но не питать друг другу никаких положительных чувств. Почему-то большинство художественных произведений основано именно на этом предположении, а большинство документальных — на противоположном. Молодые, дескать, обязаны любить и почитать старших, а старшие — защищать, наставлять и поддерживать младших. Да ни хрена подобного. Мне вообще кажется: обязательства могут касаться действий — обязуюсь выплатить, обязуюсь поставить, обязуюсь посетить, обязуюсь отсидеть. Но не чувств! Как это звучит, ваще: «обязуюсь любить, обязуюсь уважать, обязуюсь быть благодарным»! Обрядовая формула, произнесенная перед алтарем — недаром при разводе о ней не вспоминают. А о содержимом брачного контракта — «обязуюсь уплатить, обязуюсь передать во владение, обязуюсь предоставить» — очень даже вспоминают!
Это смешно, но большинство людей путают последовательность действий и эмоций. Надо действовать так, чтобы вызвать соответствующие эмоции, которые, в свою очередь, вызовут действенную реакцию. Помощь и внимание старших — любовь и уважение младших — помощь и внимание старшим. И никакого короля Лира, грубияна и самодура почище Фени. Ну, у Лира есть оправдание — он жил во мраке средневековья, и его сознание не озаряла ни единая искра политкорректности. Вот он и не дожил до феминизма каких-то пятьсот с лишним лет. Или больше. А Феня дожил, да ни хрена не понял. А вместо этого выстроил броню между собой и дочерью — толщиной с ограду Синг-Синга. Вот Фенечке по подвигу и награда. Он для Тинки явно посторонний и неприятный человек. Ну что ж, бывает, бывает. Авось через годик Тина приедет поступать в институт, тут-то мы с Майкой ее и реабилитируем! Там явно есть над чем поработать. А сразу-то и не скажешь!
Через недельку после отбытия надоевших гостей все утряслось. И мы перестали морщиться и оглядываться по сторонам, точно боясь, что из-за шкафа на нас ринется призрак Фени, замерзшего у нашего негостеприимного порога в темную, холодную ночь — а вернее, в жаркий июльский полдень. Я набралась храбрости и спросила мать, как это она решилась прогнать сестру, хоть и двоюродную? А она ответила, что решение назревало давно. И не выкини Феня свой уникальный номер, ничего бы это не изменило. Все равно отношения с Нелли, длившиеся сорок лет, развивались-развивались, пока не начали деградировать. А все, что деградирует, надо оставлять за бортом — иначе у тебя не сохранится даже приятных воспоминаний. Или ничего, кроме воспоминаний. Причем вовсе не обязательно приятных.
— Отношения надо рвать, пока они не превратились в узы в прямом смысле слова, — грустно улыбнулась маман, — Как ни жалко, как ни страшно. Нет повести печальнее на свете, чем повесть об утраченных иллюзиях.
Ностальгия по неуловимым знатокам
Не совпадаю. Опять не совпадаю во мнениях. Ладно бы еще с предыдущими поколениями, а то и своих-то ровесниц слушаю, а сама мысленно кукиши складываю: первый, второй, шестнадцатый — конечностей не хватит. По-разному мы смотрим и на идеальных мужчин, и на культурные ценности. Видимо, эти сферы в чем-то пересекаются. И патентуются массовым обожанием. А еще сливаются в одно целое для некоторых особ с натурой повышенной пылкости. Вот, например, позавчера в курилке девки мерились духовной глубиной — будто гири отжимали. И под конец, разумеется, завели — так же, как заводится, скажем, моль — разговорчик: какие, мол, идиотские сериалы по телеку идут. Ну обалдеть, какие идиотские. Все оттого, что современные режиссеры не дотягивают, блин, не догоняют, не волокут. Сверхзадачу не постигают. А ведь «были люди в наше время».[23] Ну, не совсем в наше… И пошли сыпать названиями фильмов — все, как назло, из числа тех, которых я на дух не переношу. И не потому, что, мол, «не нравятся они мне». Все-таки это — не аргумент. Но я же не слепая: проколы сценария, тривиальность общей идеи, среднюю режиссуру и совершенно невозможный дилетантизм художников — все вижу. Причем я и половины «достоинств» не перечислила. А главное достоинство — без кавычек — таких фильмов есть их культовость. После того, как прозвучит культовое название, полагается реагировать соответственно — иначе тебя подвергнут остракизму.
А потому все девки принялись головами в унисон покачивать, словно целое стадо английских фарфоровых собачек. Их легонечко по темечку стукнешь — они и кивают, и кивают… Насколько хватит импульса. Тогда, в курилке, я было попыталась вклиниться в этот праздник единогласия и внести свой диссонанс в торжество единомыслия: ну, говорю, это шедевры не бесспорные! Все устаревает, и они, бедняги, тоже устарели. Чай, не Шекспир и не битая посуда, не судьба им два века скрипеть. Народ выслушал и вновь проявил единомыслие пополам с единогласием. Все одновременно поджались, как посоленные устрицы и заныли хором: «Ты не понима-а-а-а-аешь! Это было великое вре-е-е-е-емя! Это были великие лю-у-у-у-уди!» — ну и все в том же духе. Ни одного аргумента, одни лозунги.
Вернулась я в отчий дом — и так вдруг мне тошно стало! Что же, думаю, это такое деется, господа хорошие? Неужели я всю жизнь обречена, будто ледокол, разрезать ледяные торосы и демонстрировать устойчивость к нагрузкам и испытаниям — в основном психологическим? Ну, хоть когда-нибудь установится у меня взаимопонимание с окружающими? Ведь я же не с престарелыми склеротиками про их юности зарю туманную общалась! Я с представителями своего собственного поколения беседовала! У нас идеалы должны быть сходными! Почему?!! Доколе?!!
Как ни странно из психологического клинча вывела меня мамуля. Она мое душевное смятение, естественно, просекла — и спрашивает: что, мол, бегаешь из угла в угол и бормочешь матерно? Али я тебя не холю? Али ешь овса не вволю? Я и отвечаю: вволю, маменька, вволю! Только я к тебе претензию имею: почему ты меня родила непохожей на других, почему я вечно противоречу общему мнению? Ладно, мнение касательно людей — здесь дело субъективное. А мнение касательно идей? Оно-то не должно служить предметом столь откровенного противостояния между мной и сплоченными массами сверстников? «Ты что? Всерьез?» — изумилась мать. А узнав все, вплоть до названий тех самых фильмов, вдруг принялась хохотать дурным голосом, будто гиена в ночи. Я даже перепугалась. Отхохотавшись, мама произнесла целую тираду, которая меня откровенно поразила. И здорово успокоила. Если уж она в своем преклонном возрасте на это дело так смотрит, то уж мне и сам бог велел попробовать на свой белый зуб подсохший идеал.
