Ознакомительная версия.
256
Суть процедуры состоит в том, что пациенту излагается история, содержательно («картина») совершенно отличная от наличной его ситуации, однако по своей структуре композиция элементов истории полностью соответствует структуре проблемы пациента («схема»). В терапевтической метафоре (истории, предлагаемой пациенту) содержится решение, которое и предлагается «схеме» пациента, но не в качестве «совета» («картина»), а завуалированно, через соотнесение структуры истории со структурой неосознаваемой проблемы пациента («схема»), вне содержательного сопоставления («картина»).
Иными словами, Ф. Пёрлз проводит принцип апперцепции как «добавления» к нейтральному по сути внешнему воздействию. Если пациент воспринимает «внешние» по отношению к нему события как негативные, то лишь потому, что он не осознает, что эти события таковы лишь потому, что он сам «насытил» их таким ощущением. Если пациент полагает, что его состояние от него не зависит, то Ф. Пёрлз делает акцент на том, что все проявления психического есть проявления поведения самого человека, а потому зависят только от него самого.
Р. Ассаджоли исходит из положения, что над человеком властвует то, с чем он себя идентифицирует, и может контролировать все, с чем он себя деидентифицирует.
По всей видимости, именно Ж. Лакан максимально точно приблизился к описанию психического механизма, благодаря которому психоаналитическая работа обладает определенной психотерапевтической эффективностью. Именно Ж. Лакан, как это ни парадоксально, учитывая все его бесконечные ссылки на Фрейда, показывает, что в процессе аналитической работы эффект терапии связан не столько с непосредственным действием психоаналитической теории, сколько с работой самой техники интерпретации, в процессе которой одно и то же означаемое может получить разные означающие. В зависимости от того, каким станет это новое означаемое в процессе аналитической интерпретации, зависит и то, какое поведение будет демонстрировать пациент.
Очевидно, что человек будет вести себя по-разному, если, в первом случае, он относится к своим родителям (а следовательно, и ко всему, что из этих отношений вытекает) с чувством благодарности и уважения, а во втором полагает, что хотел бы овладеть матерью и убить отца («Эдипов комплекс»). Означаемым в данном случае является взаимосвязь «пациент – его мать» и «пациент – его отец», означающим в первом случае когнитивный компонент чувств уважения и благодарности, а во втором – мысли о бессознательном желании убить отца и сексуально сблизиться с матерью. Поскольку же в опыте любого человека можно отыскать единичные события и мысли, свидетельствующие о том, что он боготворит мать и ненавидит отца, подобная замена означающих (при умелом использовании авторитета теории и виртуозной компиляции тенденциозно отобранных в процессе аналитической работы фактов) не составит особого труда.
Фактически позитивный психотерапевт предпринимает попытку переозначить самого пациента в его же собственных глазах. Позитивная психотерапия представляет собой весьма наглядный пример целенаправленного использования психологического механизма переозначивания, который так или иначе используется всеми, без исключения, психотерапевтическими направлениями.
Каждому практикующему психотерапевту, даже не знакомому с СПП, хорошо известно это действие психического механизма «переозначивания» – когда во время терапевтической сессии после длительных и зачастую почти безрезультатных попыток донести до пациента ту или иную важную, с точки зрения терапевта, мысль, вдруг какая-то одна, на первый взгляд совершенно незначительная, невзначай произнесенная терапевтом фраза, подобно детонирующему устройству, вмиг преображает существо пациента, изменяет его отношение к проблеме, вызывает значительный, весьма стойкий психотерапевтический эффект и продвигает процесс лечения вперед, минуя сразу несколько предполагавшихся весьма утомительными этапов. В дальнейшем пациент, как правило, неоднократно обращается к этой фразе, начинает ссылаться на нее, апеллировать к ней, словно к некой истине в последней инстанции, а также модифицирует свое поведение под стать услышанной им реплике психотерапевта. Разумеется, при незнании соответствующих механизмов такая удача приходит нежданно и не слишком часто.
Имеется в виду уже упомянутая выше позиция Ф. Пёрлза: «Невротик использует механизм проекции не только по отношению к внешнему миру; он пользуется им и по отношению к самому себе. Он отчуждает от себя не только собственные импульсы, но и части себя, в которых возникают эти импульсы. Он наделяет их объективным, так сказать, существованием, что может сделать их ответственными за его трудности и помочь ему игнорировать тот факт, что это части его самого. Вместо активного отношения к событиям собственной жизни проецирующий субъект становится пассивным объектом, жертвой обстоятельств».
Данный вопрос получил системную разработку в рационально-эмотивной-бихевиоральной психотерапии А. Эллиса.
Например, указание на то, что значимый в жизни женщины мужчина не чистит ботинки, полное негодования и внутреннего возмущения, может быть лишь средством выразить указанные эмоции относительно его сексуального поведения.
Так, например, пациентка может со слезами на глазах рассказывать о смерти бабушки, хотя слезы вызваны не собственно этим фактом, а тем, что она не успела прописаться в ее квартиру и получила в связи с этим отказ от любимого мужчины на продолжение отношений. Разумеется, такая информация, как правило, замалчивается, но подробное и внешне ненавязчивое прояснение вопроса несомненно покажет, каковы истинные причины такой реакции пациентки. Так, например, пациентка может со слезами на глазах рассказывать о смерти бабушки, хотя слезы вызваны не собственно этим фактом, а тем, что она не успела прописаться в ее квартиру и получила в связи с этим отказ от любимого мужчины на продолжение отношений. Разумеется, такая информация, как правило, замалчивается, но подробное и внешне ненавязчивое прояснение вопроса несомненно покажет, каковы истинные причины такой реакции пациентки.
Например, пациент может вдруг с исключительной эмоциональностью (хотя, возможно, и очевидно сдерживаемой) в подробностях сообщить о каком-то сексуальном казусе, имевшем место с его знакомым. Любой элемент этого сообщения может оказаться подобным «входом» или, если угодно, «ключом» к неозвучиваемой проблеме пациента.
Эта техника была одной из ключевых в практике М. Эриксона, который не столько рассказывал истории, сколько наблюдал за тем, как его слушают.
Собственно переозначивание касается или валентности означающего, или же новое означаемое отличается от прежнего по существу. Опыт показывает, что изменение валентности означающего оказывает наибольший психотерапевтический эффект, когда роль означаемого выполняют отношения с родителями, детьми, возлюбленными и в ряде других ситуаций, касающихся межличностных отношений. Изменение же означающего по существу предпочтительно в ситуациях, когда проблемным означаемым является, например, работа. Работа как означаемое может быть означена в когнитивном пространстве пациента как «заработок», «творчество», «общение», «обязанность» и т. п. Если для пациента работа играет роль психологической проблемы, то замена ее означающего с учетом индивидуальной ситуации в одном случае, например, с «заработка» на «общение», а в другом – с «общения» на «заработок», способна дать очевидный психотерапевтический эффект.
Наиболее общее и ни к чему не обязывающее определение дискурса выглядит следующим образом: «Дискурс – понятие, выдвинутое структуралистами для анализа социальной обусловленности речевых высказываний». Данное указание, по всей видимости, можно понимать следующим образом: дискурс – есть отношение динамических стереотипов и речевого поведения.
«Язык, – пишет Р. Барт, – перетекает в дискурс, дискурс – обратно в язык, они как бы держатся друг под другом, словно ладони при игре в жгуты».
«Задача, – пишет М. Фуко, – состоит не в том – уже не в том, – чтобы рассматривать дискурсы как совокупности знаков (то есть означающих элементов, которые отсылают к содержаниям или к представлениям), но в том, чтобы рассматривать их как практики, которые систематически образуют объекты, о которых они говорят». Р. Барт формулирует это в другом контексте, но соблюдая тот же принцип: «Дело, в сущности, шло о том, чтобы понять (или описать), каким образом общество производит стереотипы (эту вершину искусственности), которые затем оно потребляет, принимая их за прирожденные человеку смыслы (эту вершину естественности)».
Ознакомительная версия.
