Ознакомительная версия.
В истории психоаналитического движения также известны случаи, когда между пациентами и аналитиками устанавливались такие отношения, которые создавали трудно разрешимые проблемы и осложняли терапевтическое лечение, поскольку выходили за рамки обычного позитивного переноса. Так, отношения между русской пациенткой Сабиной Шпильрейн, ставшей впоследствии известным психоаналитиком, и швейцарским аналитиком Юнгом развивались таким образом, что Фрейд был вынужден высказывать поучительные наставления в адрес женатого врача. Основанные на переносе нежных чувств Шпильрейн к своему аналитику и на контрпереносе Юнга, их отношения переросли в пылкую страсть, хотя и не подорвали семейную жизнь аналитика, являвшегося к тому времени (1908–1909) отцом троих детей.
Но известен и другой случай, когда в начале 20-х годов отношения между молодым аналитиком Райхом и проходившей у него учебный анализ молодой девушкой Анной Пинк имели иной, по сравнению с Шпильрейн и Юнгом, исход. Занимаясь терапевтической деятельностью, Райх имел представление о переносе и контрпереносе. Однако он полагал, что чувства Анны Пинк к нему и его собственные чувства к ней были реальными, подлинными и выходили за рамки трансферных и контртрансферных отношений. Как только Райх понял глубину охвативших их чувств, его аналитическая работа с Пинк была прервана. Пинк перешла в анализ к пожилому аналитику Г. Нюнбергу, а несколько лет спустя – к А. Фрейд. За неделю до исполнения своего 25-летия Райх женился на Пинк. Правда, их брак не был долговечным, впоследствии они расторгли брачные узы, а Райх еще дважды женился.
Разрабатывая технику психоанализа, Фрейд выступал против любых новаций, связанных с использованием аналитиком эротизированного переноса в качестве средства искусственного обольщения пациента в целях достижения терапевтических успехов. Были случаи, когда аналитики ускоряли процесс возникновения позитивного переноса и внушали пациентам мысль о том, что для лучшего продвижения анализа пациенты должны влюбиться в своего врача. Фрейд категорически возражал против подобной техники, считая ее бессмысленной и далеко не безопасной для анализа как такового. Он исходил из того, что не следует опережать события и искусственно ускорять их. Перенос нежных чувств на аналитика должен осуществляться самопроизвольно. Другое дело, что аналитик должен быть готов к подобному проявлению чувств со стороны пациента.
Когда венгерский психоаналитик Ференци выступил с идеей активного анализа, включающего в себя менее формальные отношения между аналитиком и пациентом, Фрейд не только не поддержал эту идею, но и критически отнесся к ней. В частности, он неодобрительно отозвался о новой технике, в соответствии с которой в целях терапии аналитик может проявлять материнскую нежность к пациентам, испытывавшим в детстве недостаток материнской заботы. Ференци, придерживавшийся подобной точки зрения, использовал такой «изнеживающий анализ», при котором допускался обмен поцелуями между аналитиком и пациентом. Для Фрейда подобная техника анализа была неприемлемой. Он считал, что при анализе не следует идти навстречу пациентам в удовлетворении их желаний, включая «малые эротические удовольствия» типа невинных поцелуев. При этом он признавался, что не является тем человеком, который из-за ханжества или мещанских условностей не допускает возможности обмена поцелуями в качестве приветствия. Однако Фрейд подчеркивал, что в той культурной среде, в которой ему приходилось работать, поцелуй означал интимную эротику, а ее проявление недопустимо в аналитической работе. Кроме того, он высказывал опасение в связи с тем, что всегда может найтись такой «революционер» в технике анализа, который пойдет дальше невинных поцелуев.
Опасения основателя психоанализа не были беспочвенными. Примечательные случаи из аналитической работы Юнга и Райха наглядно свидетельствовали о том, что отношения переноса и контрпереноса оказываются реальными и действенными. Справедливости ради надо отметить, что внесенные Ференци изменения в технику анализа при умелом, квалифицированном их использовании способствовали терапевтическому лечению. Но в то же время они открывали простор для использования эротизированного переноса в личных целях аналитика, не придерживающегося врачебной этики или неспособного удержаться от тех искушений и соблазнов, с которыми подчас сталкивается молодой аналитик.
Терапевтическая практика на современном этапе ее развития показывает, что отдельные врачи воспринимают интимные отношения между ними и пациентами как нечто само собой разумеющееся. Конечно, это не имеет никакого отношения к психоанализу. Более того, в принципе противоречит ему и свидетельствует о полном непонимании специфики аналитического лечения, в ходе которого с неизбежностью проявляются отношения переноса и контрпереноса. И тем не менее в своем превратном толковании аналитическая терапия может включать в себя такую технику, которая идет вразрез с психоанализом как таковым.
Однажды мне довелось разговаривать с молодым терапевтом, который, обучаясь психоаналитической технике, делился своим «позитивным» опытом лечения пациентов. Он признавался, что к нему на прием часто приходят такие женщины, которым надо лишь одно: удовлетворить свои сексуальные желания. В ответ на мои пояснения об осторожной и корректной работе с переносом он заявил, что ему не раз приходилось идти навстречу своим пациентам, удовлетворять их эротические запросы, и это чаще всего давало позитивный результат. По его выражению, некоторые женщины-пациенты приходят к нему «не как к врачу, а как к мужчине» и их излечение зависит от его действий как мужчины, а не как врача. Я обратил его внимание на то, что психоаналитическая кушетка предназначена совсем для другого, что психоанализ – это метод лечения невротических заболеваний, а его представления о возможностях лечения не только не соответствуют аналитической терапии, но и коренным образом противоречат ей. Молодой аналитик тут же поспешил перевести разговор в иное русло. Однако мне показалось, что его отнюдь не смущало то обстоятельство, что он видит в приходящих к нему пациентках прежде всего сексуально неудовлетворенных женщин, которым он готов оказать соответствующую помощь, выступая в качестве мужчины-врача, а не врача-мужчины. Если подобный терапевт будет выдавать себя за психоаналитика, то это может вызвать у пациентов превратное представление о психоанализе. На самом деле все это так же далеко от психоанализа, как хирургическая операция на сердце, осуществленная врачом на основании жалобы пациента по поводу того, что в результате неразделенной любви его сердце окончательно разбито.
Неопытный аналитик может усмотреть в эротизированном переносе пациента приглашение к завязыванию интимных отношений. Однако, удовлетворяя сексуальные желания пациента и полагая, что тем самым достигается успешное лечение, аналитик как врач несомненно терпит свое поражение. Его авторитет оказывается низведенным на нет. Врач сводится до положения любовника и, следовательно, в меньшей или большей степени становится игрушкой в руках женщины, одержавшей верх над ним. Терапия же превращается в своего рода любовную интригу, в рамках которой пациентка-женщина еще раз находит подтверждение тому, что она неотразима, а все мужчины, включая соблазненного ею аналитика, ничтожные создания, готовые волочиться за любой юбкой. Врач только думает, что, идя навстречу сексуальным желаниям пациентки, он тем самым исцеляет ее. В действительности же происходит все наоборот. Он не только не достигает своей терапевтической цели, но и обесценивает аналитическое лечение. Добившись своей победы, женщина-соблазнительница может предъявить свои требования к врачу как к любовнику. Кроме того, в случае прекращения интимных отношений с ним она может обратиться к другому аналитику и, скорее всего, попытается использовать ту же самую стратегию и повторить предшествующий опыт обольщения врача как мужчины.
В свое время Фрейд подчеркивал, что, оказавшись в аналогичной ситуации, врач никогда не сможет достичь своей цели – освободить пациента от невроза. Используя образное сравнение, он отмечал, что в этом случае между врачом и пациентом разыгрывается сцена, описанная в анекдоте о священнике и страховом агенте. По настоянию родных в дом, где лежал неверующий тяжелобольной человек, приглашается пастор. Родные этого человека надеются, что на пороге смерти он покается перед пастором, получит отпущение грехов, обретет веру. Священник проходит в покои больного и остается с ним наедине. Их беседа длится столь долго, что у находящихся в другой комнате родных появляется надежда на благоприятный исход событий. Они терпеливо ждут окончания разговора и, когда наконец пастор выходит из комнаты больного, узнают следующее. Вопреки их ожиданиям, неверующий траховой агент не был обращен в веру. Зато пастор ушел из дома тяжелобольного человека застрахованным.
Ознакомительная версия.
