Ознакомительная версия.
Искаженное отношение к институту брака присутствует и у женщин-воительниц, усматривающих свою миссию в войне. Жанна д'Арк, по всей видимости, была не способна к семейной жизни. Божественный Цезарь и пленяющий своей воинственностью Антоний были для Клеопатры ничем в сравнении с Египтом. Узы брака, казалось бы, много значили для противницы Клеопатры – Ливии, сумевшей переиграть соперницу благодаря выбору более приспособленного к ситуации мужчины. Эта женщина сама заставила Августа выступать в защиту института брака с целью укрепить разлагающееся римское общество, но и сама же она сумела ловко использовать этот инструмент для влияния на мужа-императора. Ливия, которая в течение долгой жизни лишь старательно играла роль женщины-подруги и женщины-спасительницы, на самом деле тайно вела свою сложную игру как раз благодаря статусу супруги. В ее случае весьма сложно говорить о любви к какому-либо из мужчин, даже о привязанности к близким можно упоминать с определенной долей условности. Можно было бы списать отсутствие чувствительности на свирепое время, если бы не наличие в том историческом периоде впечатляющих примеров великой любви и изумляющей преданности друг другу менее знаменитых мужчин и женщин.
Цивилизация набросила камуфляж на чувствительность, и гораздо чаще, чем в древности, массы имеют возможность общаться лишь с образом, искусно сотканной маской, а не с конкретной личностью. Но даже в этих случаях по отдельным эпизодам и обрывкам фраз, которые прорываются сквозь мощные фильтры пресс-служб и имиджмейкеров, можно восстановить истинное состояние дел. Поэтому, говоря об отношении к семье Маргарет Тэтчер, Железной леди XX века, можно классифицировать ее чувства как рассудительную снисходительность. Она уделяла семье ровно столько внимания, сколько было возможно и нужно для констатации окружающим миром наличия семьи и отсутствия ее как помехи.
Необходимо подчеркнуть, что выше речь шла не об отсутствии любви у исторических личностей – представительниц слабого пола – к своим избранникам, а о вытеснении этого чувства другими, более значимыми в их представлении понятиями. Символы государственности, собственного самовыражения или иной деятельности-миссии, сталкиваясь с ролевыми функциями жены и матери, всякий раз побеждали, неся им свободу и ощущение победы, несоизмеримые по восприятию с радостью помощницы и воспитательницы. К слову, в этом они удивительным образом схожи с выдающимися мужчинами, прослывшими гениальными.
Материнство – наиболее чувствительная грань женской душиКажется, способность производить потомство является ключевым преимуществом женщины над мужчиной. Именно этот фактор позволяет исследователям говорить, что женщина создает мужчину, осуществляя влияние на сына и перенося свою уникальную способность воздействовать на спутника жизни. Но так же верно, что именно материнство делает женщин более уязвимыми в сравнении с противоположным полом: оно связывает, обязывает и ограничивает.
Для выдающихся женщин материнство всегда оставалось сложной дилеммой, одним из самых сложных вопросов выбора, порой происходящего на подсознательном уровне. Возможно, поэтому женщины, которые сами явились создательницами новых стандартов, новых ценностных ориентиров или новых плоскостей деятельности для пола, весьма неоднозначно относились к материнству. Более того, подавляющее большинство исторических личностей женского пола оказывались неполноценными или несостоявшимися матерями. И даже те из них, которые культивировали материнство, вольно или невольно выступали организаторами соперничества с собственными детьми.
На первый взгляд кажется, что величественные фигуры древности были безупречными матерями. Однако эта безукоризненность начинает тотчас таять, если пристально всмотреться в причинно-следственные связи.
Для Клеопатры дети были вещественным доказательством ее близкой связи с Римом. Связи, которую в целях постоянно колеблющейся безопасности и влияния на Рим следовало выпячивать. Поэтому она напоминала Риму, что наследник великого Юлия Цезаря рожден ею. А затем хитростью и коварством убедила менее великого, но исполненного отваги Марка Антония узаконить права этого наследника и подчеркнуть права детей от самого Марка Антония. Дети помогали ей балансировать, и она охотно рожала их для этой цели. Хотя, конечно, живы были в ней и материнские инстинкты, включая которые она пыталась дать потомству ключ к выживанию в суровом античном мире. Клеопатра, которая с детства сама испытала все перипетии борьбы за власть, оказавшись свидетельницей того, как ее отец наказал смертной казнью старшую сестру, довольно своеобразно относилась и к собственному потомству. Сын Юлия Цезаря, как и дети от Марка Антония, в значительной степени был заложником Египта и свидетельством царственности самой Клеопатры. Однако она, без сомнения, подвергла опасности Цезариона, взяв его с собой в Рим и продемонстрировав римскому обществу при наличии у самого Цезаря жены. Сын являлся знаменем, которое она с огромным риском заставила развеваться под холодным и суровым взором империи. Она прекрасно понимала, какое раздражение вызывал у многих влиятельных римлян отпрыск Цезаря, фактически наследник первого гражданина империи, а по сути – императора. Точно так же при возникновении смертельной опасности она отделила детей от себя, предоставив им самим искать шанс на спасение и занявшись подготовкой театрализованного представления собственной смерти. При всей противоречивости отношения к потомству можно зафиксировать четкую линию царицы Египта: ее стратегия была сформирована таким образом, что центральное место отводилось себе самой, места остальных участников игры, и в том числе детей, были плавающими и менялись в зависимости от жизненной ситуации.
Ливия и Агриппина, как кажется на первый взгляд, были образцовыми матерями, поскольку позаботились не только о совершенном воспитании сыновей, но и о передаче им верховной власти. Они явили миру примеры, когда чрезмерная и неуклюжая опека обернулась враждебностью сыновей. Впрочем, проблема крылась вовсе не в заботе, а в скрытом соперничестве и желании контролировать каждый поступок сына. Ливия готовила Тиберия медленно, закаляя его военными походами и тестируя его способности на государственных должностях. Она, скорее всего, не принимала участия в убийстве первого сына Друза, но точно не позволила бы ему стать во главе империи – из-за слишком неуемной приверженности к республиканским взглядам и возникающей в связи с этим угрозой для нее самой и императора Августа. Нет никаких оснований утверждать, что она действительно любила своего второго сына Тиберия, как, впрочем, и то, что она вообще кого-нибудь любила. Материнское чувство было у Ливии явно притуплённым, а действовала она скорее исходя из принципов безопасности и своей миссии оберегания империи и императора, нежели повинуясь любви и признанию.
Агрессивное, далеко не женское соперничество с сыном было характерно и для Агриппины, которая во многом копировала Ливию при выработке своей жизненной стратегии. Сама она испытала любовь матери лишь фрагментарно, и очаговое материнское тепло в условиях жестокого исторического периода, когда дети уничтожают друг друга в борьбе за родительскую власть, сформировало такое специфическое отношение к потомству. Оно было вторичным в глазах даже такой благородной римлянки, как Агриппина Старшая. Возможно, вследствие того что предпочтение в семье отдавалось не девочкам, а старшим мальчикам, и прежде всего Калигуле, Агриппина глубоко внутри ощущала половое несоответствие, тогда как проблема физического выживания толкала ее на путь тайного противостояния мужчинам. Пройдя рискованный путь соперничества с братом Калигулой и оставшись по его воле за бортом жизни на долгие годы, она всегда пребывала в боевой готовности использовать любые возможности для восстановления и сохранения своего высокого статуса. В подсознательном восприятии этой женщины, как и у Ливии, ребенок становился только инструментом для достижения цели в патриархальном мире. Агриппина позаботилась о прекрасном воспитании сына, возвратив из ссылки известного мыслителя Сенеку. Она, оставаясь отстраненной от сына, расчетливо и последовательно готовила его к послушной высшей миссии при себе, но не учла, что ее отпрыск отвергнет идею управления государством под тайным патронатом своей матери. В результате и сама мать стала вызывать в нем враждебность.
Несомненно любя своих сыновей, суровые в помыслах и сильные в действии женщины намеревались настолько закрыть их собой, как защитной упаковкой, что фактически делали их власть номинальной. И именно этого мужчины простить им не могли. В этом ключевом противоречии заложен конфликт между матерями и их сыновьями, который привел к отчуждению и открытой ненависти Тиберия к Ливии и убийству Нероном Агриппины. Но и Ливию несказанно раздражало поведение сына-императора, а Агриппина просто бесилась от гнева и ярости из-за выходящего из повиновения Нерона. Привыкшие к власти и вкусившие ее терпкого сока, они жаждали манипулировать всем миром, включая своих детей, не давая им необходимой мужчинам самостоятельности. Материнская любовь приняла в этих случаях гротескные противоречивые формы, вызывая ответную враждебность детей. Главной причиной такого материнского поведения стало эмоциональное отвержение присущей женщинам роли и развитие в себе мужских наклонностей, проявляющихся в установке на доминирование и полный контроль над детьми.
Ознакомительная версия.
