Ознакомительная версия.
422
При этом под «информацией» П.В. Симонов понимает «отражение всей совокупности средств достижения цели: знания, которыми располагает субъект, совершенство его навыков, энергетические ресурсы организма, время, достаточное или недостаточное для организации соответствующих действий, и т. п.»
В этом случае следует иметь в виду: буквальное означение «требования» (по формуле «я хочу, чтобы…») чревато отречением в речи, которое по понятным причинам было бы для человека, предъявляющего данное требование нежелательным, поскольку так он лишается (в той или иной степени) своего «требования» (или желания). В этом смысле и «прогноз», и «объяснения» позволяют сокрыть «требование» от процесса непосредственного, прямого означения и тем самым его сохранить, несмотря даже на его пагубность для своего обладателя или даже бессмысленность.
А. Маслоу принадлежит знаменитая «пирамида», или «иерархия человеческих потребностей», в основании которой лежат физиологические (органические) потребности, далее потребности в безопасности, в принадлежности и любви, в уважении и почитании, наконец, познавательные потребности, эстетические потребности и потребность в самоактуализации. С точки зрения автора, удовлетворение «высших» потребностей иерархии возможно при условии удовлетворения «низших» потребностей, однако данное положение могло бы быть принято во внимание только в том случае, если бы ни одна из этих потребностей не была бы означена, что позволило бы избежать искажающего влияния на них «картины», однако это невозможно по самой природе большей части выделенных А. Маслоу «потребностей».
Все это и происходит при развитии нервной анорексии.
Из частоты этих «потому что» псевдологического или псевдопричинного порядка можно заключить, что мысль ребенка и вообще эгоцентрическая мысль постоянно руководимы потребностью обоснования во что бы то ни стало. Этот логический, или предлогический, закон имеет глубокое значение, ибо, по всей вероятности, именно благодаря его существованию идея случая отсутствует в детском мышлении. «Каждое явление может быть обосновано тем, что его окружает». Или еще: «Все связано со всем, и ничто не случайно».
Д. Келли, обосновывая свою теорию личностных конструктов пишет о том, что в КМ СПП рассматривается как «объяснение»: «Человек судит о мире с помощью понятных схем или моделей, которые он создает и затем пытается приспособить к объективной действительности. Это приспособление не всегда является удачным. Все же без таких систем мир будет представлять собой нечто настолько недифференцированное и гомогенное, что человек не сможет осмыслить его».
У. Джеймс утверждает, что сущность сознания «вымышлена, тогда как мысли о чем-то конкретном вполне реальны». «Но, – оговаривается У. Джеймс, – мысли о конкретном сделаны из того же вещества, что и вещи».
«Как детская игра в войну, – добавляет он, – никак не связана с реальными военными действиями, так и эта игра в использование языка есть лишь изображение некоторого гипотетического процесса, который в действительности не осуществляется».
«Суть наставительной философии, – пишет Р. Рорти, – состоит в том, чтобы поддерживать разговор, а не в том, чтобы искать объективную истину. Такая истина, согласно защищаемому мною взгляду, есть нормальный результат нормального дискурса. Наставительная философия не только анормальна, но и является по сути своей реакцией, протестом против попыток закрыть разговор по причине универсальной соизмеримости через гипостазирование некоторого привилегированного множества описаний. Опасность, которой наставильная философия хочет избежать, состоит в том, что некоторый заданный словарь, некоторый способ осмысления людьми самих себя может ввести их в заблуждение, суть которого в том, что отныне все дискурсы могут или должны быть нормальными».
Под «интерпертацией» здесь следует понимать те «объяснения», которые обеспечивают и тем самым усиливают «прогнозы» и «требования» человека. Принципиально отличие апперцепции от «объяснения», таким образом, состоит в том, что апперцепция предполагает под собой факты, пусть и весьма искаженные, «объяснение» же (или интерпретация) уже не предполагает фактов, она их создает, впрочем, понятно, что эти «создания» имеют сугубо идеалистическую природу. Однако сами эти «сознательные акты» – суть рефлексы, динамические стереотипы. «Сознание, – пишет Л.С. Выготский, – есть переживание переживаний, точно таким же образом, как переживания суть переживания предметов. Но именно способность рефлекса (переживание предмета) быть раздражителем (предметом переживания) для нового рефлекса – этот механизм сознательности и есть механизм передачи рефлексов из одной системы в другую».
По этому поводу исчерпывающие выразился А. Эйнштейн: «Я вижу, с одной стороны, совокупность ощущений, идущих от органов чувств; с другой стороны, совокупность понятий и предложений, записанных в книгах. Связи понятий и предложений между собой – логического характера; задача логического мышления сводится исключительно к установлению соотношений между понятиями и предложениями по твердым правилам, которыми занимается логика. Понятия и предложения получают смысл, или “содержание”, только благодаря их связи с ощущениями. Связь последних с первыми – чисто интуитивная и сама по себе не логической природы. Научная “истина” отличается от пустого фантазирования только степенью надежности, с которой можно провести эту связь или интуитивное сопоставление, и ничем иным».
Ф. Пёрлз называл пациента, впадающего в «объяснения», «еврейской мамашей» («у нее для всего есть причина»), собственно «объяснение» он называл «дерьмом» и проводил даже его классификации. Его «собака сверху» «объясняет» «требования», а «собака снизу» использует «прогнозы» для «объяснений», почему она не может исполнить эти «требования».
Хорошей иллюстрацией этому представляется та форма «патологического опьянения», когда человек, принявший предельную для себя дозу алкоголя, «абсолютно меняется», «словно становится другим». При этом он продолжает вести себя так, будто бы и не пьян вовсе, однако, он ведет себя так, как никогда бы не повел себя, будь он трезвым. Амнезируя впоследствии свое поведение во время «патологического опьянения», он даже не верит собственным действиям и своим же речам. Он совершенно искренне утверждает, что «не мог этого сказать или сделать», однако же он сказал и сделал, более того, в его поведении все было «логично». Его действия не только не были спонтанными и необъяснимыми, но он активно, системно и последовательно объяснял, аргументировал тогда присутствующим, почему он совершает те или иные поступки. Все это с очевидностью свидетельствует как о том, что «схема» репрезентирована в «картине» лишь относительно небольшой свой частью, так и о том, что «картина» подобострастно обслуживает «схему».
Даже в случаях диссоциативных расстройств пациент объясняет (так или иначе, себе или другим) свое поведение, «вышедшее из-под контроля сознания». Данный факт не только не противоречит сказанному, но лишний раз подтверждает защищаемую здесь позицию: «объяснение» всегда вторично по отношению к действию. Если же возникает обратная иллюзия, значит, просто не учтены те действия, которые предшествовали «объяснению», которое полагается как первичное.
Например, «объяснение», что нельзя приплыть в Индию, отправившись из Европы не вокруг Африки (то есть сначала на Север и далее на Восток), а на Запад, в глубь Атлантического океана, в XIV веке выглядело весьма «разумно», и сумасшедшим следовало бы признать всякого, кто думал иначе. Земля выглядит плоской, а потому «разумно» огибать Африку по пути в Индию. Однако если предполагать, что Земля круглая, и если нет никаких сведений о существовании Америки, то «разумно» заключить, что, преодолев Атлантический океан, ты окажешься в Индии.
Например, нельзя услышать ультразвук, что не означает, впрочем, что его не существует. Однако знание об ультразвуке стало возможным именно благодаря возможностям воспринимающего аппарата человека, позволившего измерять звук в том его спектре, где он не слышен. Далее следует, что нельзя исключить вероятность существования таких явлений, которые вообще никак не могут быть восприняты или диагностированы психическим человека.
При этом «повод» Л. Витгенштейн считал «гипотезой», а «мотив – это просто то, что мы отвечаем, когда нас спрашивают».
Ознакомительная версия.
