Совсем иными были рисунки маленькой девочки, страдавшей неврозом навязчивых состояний. Она иногда сопровождала иллюстрациями рассказы о своих анальных фантазиях, которые заполняли первый этап анализа. Так, например, она нарисовала сказочную страну, где все обилием дышит, в которой люди вместо того, чтобы проесть себе дорогу через горы каши и пирогов, как они это делают в сказке, должны съедать громадныe кучи навоза. Кроме того, у меня есть целый ряд ее рисунков, которые изображают в нежнейших тонах цветы и сады и выполнены с величайшей тщательностью, чистотой и аккуратностью. Рисунки эти относятся к тому именно периоду, когда она рассказывала мне свои отвратительные анальные фантазии.
Я боюсь, что я нарисовала вам слишком идеалистическую картину взаимоотношений при детском анализе. Члены семьи охотно дают необходимые сведения; ребенок сам оказывается усердным интерпретатором сновидений, рассказывает нам свои многочисленные фантазии и предоставляет нам, кроме того, целые серии интересных рисунков, на основании которых можно сделать те или иные выводы о его бессознательных импульсах. После всего вышеизложенного, казалось бы, не совсем понятно, почему детский анализ до сих пор считается особенно трудной областью аналитической техники и почему многие аналитики заявляют, что они не знают, как приступить к лечению детей.
Ответить на это нетрудно. Все описанные мною преимущества аннулируются благодаря тому, что ребенок отказывается давать нам свободные ассоциации. Он ставит аналитика в затруднительное положение, поскольку основной прием, на котором построена собственно аналитическая техника, здесь почти совершенно неприменим. Требования, предъявляемые к взрослым пациентам, как-то: удобное лежачее положение, сознательное решение не подвергать критике приходящие ему в голову мысли, сообщать аналитику все без исключения и обнажать, таким образом, то, что скрывается под поверхностью его сознания, — находятся в явном противоречии с сущностью ребенка.
Разумеется, совершенно верно, что ребенка, которого вы привязали к себе вышеописанным образом и который испытывает потребность в вашем обществе, можно заставить сделать многое. Он согласится иногда на ваше предложение сообщить свободные ассоциации, но только на короткое время и в угоду аналитику. Полученные таким образом свободные ассоциации могут оказаться очень полезными и в случае затруднительной ситуации приносят нам иногда неожиданное объяснение. Однако они всегда имеют характер одноразового вспомогательного акта, а не прочного базиса, на который должна опираться вся аналитическая работа.
Находясь в затруднительном положении и не зная, что предпринять далее, я иногда предлагала одной маленькой девочке, которая было особенно послушна при анализе и охотно исполняла мои желания и которая при больших способностях к рисованию отличалась прекрасной зрительной памятью, «представлять какие-нибудь картины». Тогда она садилась на корточки с закрытыми глазами и прислушивалась к тому, что происходило в ней.
Таким образом она действительно дала мне объяснение затянувшейся ситуации, обусловленной сопротивлением. Темой наших бесед была тогда борьба с онанизмом и освобождение от няни, к которой она относилась с удвоенной нежностью для того, чтобы защититься от моих попыток устранить ее привязанность. Я предложила ей «представить какую-нибудь картину», и первое, что она увидела, это как «няня улетает через море». В дополнение она сообщила, что вокруг меня танцевало много чертей и это означало, что я заставлю няню уйти, но тогда она лишится защиты от онанистического искушения, и я сделаю ее «гадкой».
Иногда на помощь нам приходят случайные и непроизвольные ассоциации, и даже чаще, чем ассоциации, возникающие по нашей просьбе и по желанию пациента. Здесь я опять хочу привести пример с маленькой девочкой, страдавшей неврозом навязчивых состояний. На важном этапе анализа возникла необходимость показать ей, что она испытывает к своей матери ненависть, от которой она до сих пор ограждала себя созданием в себе «черта», безличного олицетворения всех импульсов ненависти. До сих пор охотно следуя за мной в анализе, в этом месте она стала проявлять сопротивление. В это же время в домашней обстановке она на каждом шагу демонстрировала упрямство и злость, и по этому поводу я доказывала ей ежедневно, что вести себя так плохо можно только по отношению к человеку, которого ненавидишь. В итоге, под влиянием приведенных мною все новых и новых доказательств, она как будто уступила, но теперь хотела узнать у меня также и причину чувства ненависти к якобы очень любимой матери. Я отказывалась, так как сама не знала этой причины. После минутного молчания она сказала: «Я думаю, что причина в сновидении, которое я видела однажды (несколько недель назад) и которого мы так и не поняли». (Я прошу ее повторить содержание этого сновидения, что она охотно исполняет): «Там были все куклы, и мой зайчик тоже был там. Тогда я ушла, а зайчик стал горько плакать. Мне стало так жаль зайчика. Мне кажется, что я теперь всегда подражаю зайчику и плачу так же, как он». В действительности, конечно, было наоборот: не она подражала зайчику, а зайчик подражал ей. Она сама представляет в этом сновидении мать и обращается с зайчиком так, как мать обращалась с ней. Связывая это сновидение с вопросом о причине ненависти к матери, она обнаруживает, наконец, то чувство, которое сознательно не хотела открыть матери: мать постоянно оставляла ее именно тогда, когда ребенок больше всего нуждался в ней.
Несколько дней спустя она еще раз повторяет этот процесс. Я настойчиво стараюсь привести ее вновь к этой теме после того, как ее грустное настроение, прояснившееся на минуту, опять овладевает ею. Она ничего не отвечает, но вдруг говорит с глубокой задумчивостью:
«Летом в Г. очень красиво, вот туда я хотела бы опять поехать». При подробном расспросе выясняется, что во время пребывания в этой дачной местности она пережила один из наиболее тяжелых периодов своей жизни. Ее старший брат заболел коклюшем, и его отвезли к родителям в город, а она с няней и двумя младшими детьми осталась. «Няня всегда сердилась, когда я отнимала у маленьких детей игрушки», — говорит она неожиданно. Таким образом, к мнимому предпочтению, которое родители отдавали якобы брату, добавился еще тот факт, что няня в действительности отдавала предпочтение младшим детям. Она чувствовала себя покинутой всеми и реагировала на это по-своему. Следовательно, на этот раз воспоминание о красивой местности привело к одному из самых тяжелых упреков в адрес матери.
Я привела эти три примера получения ассоциаций, поскольку аналогичные случаи встречаются довольно часто в детском анализе. Вы знаете, что с такими же проявлениями мы обычно встречаемся и у взрослых.
Отсутствие у ребенка готовности к ассоциированию побуждало всех занимавшихся до настоящего времени вопросами детского анализа найти что-нибудь, чем можно было бы заменить этот технический прием. Д-р Гуг-Гельмут пыталась заменить данные, получаемые с помощью свободных ассоциаций у взрослого человека, играми с ребенком, посещением его в домашней обстановке, подробным изучением всех обстоятельств его жизни. Мелани Кляйн заменяет (согласно сделанным ею сообщениям) технику свободных ассоциаций, применяемую у взрослых пациентов, техникой игры у детей. Она исходит из предположения, что действие более свойственно маленькому ребенку, нежели речь. Она предоставляет ему массу мелких игрушек, целый мир в миниатюре, и дает ему, таким образом, возможность действовать в этом игрушечном мире. Все действия, совершенные ребенком в такой обстановке, она сравнивает со свободными ассоциациями взрослого и сопровождает их интерпретациями подобно тому, как мы это обычно делаем в работе со взрослыми пациентами. На первый взгляд может показаться, что мы безупречно восполняем этим ощутимый пробел в технике детского анализа. Однако я оставляю за собой право в следующей лекции рассмотреть теоретические основания этой техники игры и связать их с последним вопросом нашей темы, с ролью переноса в детском анализе.
Лекция третья. Роль переноса в детском анализеЯ позволю себе повторить вкратце содержание последней лекции.
Мы рассмотрели приемы детского анализа и узнали, что мы вынуждены составлять историю болезни на основании сведений об анамнезе, полученных от членов семьи больного вместо того, чтобы положиться исключительно на сведения, которые дает нам пациент; мы узнали, что ребенок является хорошим интерпретатором сновидений, и оценили значение грез и свободных рисунков как технического приема. Кроме того, я должна была разочаровать вас сообщением, что ребенок не склонен выражать свободные ассоциации и что это вынуждает нас искать замену этому важнейшему вспомогательному приему при анализе взрослых пациентов. Мы закончили нашу лекцию рассмотрением таких методов, которыми пытались заменить технику свободных ассоциаций, и отложили теоретическую оценку их до следующей лекции.
