Ознакомительная версия.
Юнг верно определил проблему в случае догматической версии Христа – такого, каким его образ выработан в Новом Завете Павлом и его ранними последователями, а позже служителями церкви, богословами и участниками церковных соборов. Основное внимание сместилось с человека, Иисуса из Назарета, к теологическим проблемам, таким, как искупление греха и расплата (Христос должен был быть идеальной жертвой, в противном случае божья справедливость не была бы удовлетворена). Загадка двойственной природы Христа, человеческой и божественной, и его отношений с Богом (Троицы) привели к возникновению большого числа философских и теологических трактовок, однако затемнили образ Иисуса из Евангелия. Более того, настоятельные требования ранней церкви создать библейский канон, который включал бы в себя, наряду с тремя Евангелиями, множество несопоставимых писаний – Пятикнижие, книги пророков Ветхого завета, Псалмы, четвертое Евангелие, писания Павла, апостольские послания и даже причудливое откровение Иоанна Богослова – закончились помещением Иисуса в прокрустов контекст. Трансформирующий образ Иисуса из Назарета был скомпрометирован таким набором текстов. Иисусу пришлось стать ответом на пророчества Ветхого Завета, исполнением древних обещаний о мессии – Сыном Бога, а не Сыном Человеческим. Это одновременно возвысило образ и выхолостило его, высушив его уникальность и напичкав его теологическими и философскими идеями. Иисус-человек затерялся в толкованиях, а попытки вернуть его путем поиска исторического Иисуса оказались неудачными.
Тем не менее, именно благодаря христианской традиции, которая постепенно стала господствовать в Римской империи, народу стал доступен образ, обладающий трансформирующей силой, что глубоко изменило систему западных ценностей и основных взглядов на жизнь. Несомненно, христианство изменило классическую культуру. При этом оно переопределило понятия добра и зла, набросив покров на тело и накинув одежды на обнаженные языческие статуи. Христианство предложило вести счет истории от падения человека, от последствий первородного греха. Оно также дало надежду о спасении и обещание вечной жизни после смерти. Оно видоизменило видение природы и судьбы человечества, определило пути милосердия. Ничто в западной культуре не осталось незатронутым им. Но трансформирующий образ, находящийся в центре христианства – Иисус из Назарета – переместился на периферию в погоне за социальным и культурным господством. Ко времени, когда известное изображение Возрождения – портрет папы Льва X, который во всей своей величественной земной чувственности и мирском великолепии и мощи был столь блистательно написан Рафаэлем, уже можно было задаться вопросом: имеет ли этот образ хоть что-то общее, не говоря уже об общности духовных взглядов, с Иисусом из Назарета. Трансформирующий образ как таковой был трансформирован, и пришло время Реформации.
И Реформация, и Ренессанс, в большей или меньшей степени совпавшие исторически, были попытками вернуться к истокам. Реформация христианства была попыткой возвращения духа ранней церкви – непорочности целей и простоты. Левое крыло Реформации представляло собой, по сути дела, коммунистическое движение, которое обращалось к сцене из Деяний Апостолов, где все верующие отдавали свои земные владения в общий котел. Ренессанс же в поисках вдохновения обращал свой взгляд на древних греков, пытался вернуть полноту человеческой формы с присущей ей красотой и чувственностью. И хотя обе стороны были в избытке наделены гениальностью и не страдали от нехватки вдохновения и энергии, их совместное существование говорило о серьезном кризисе западной культуры. Она зашла в тупик, который был местами так же прекрасен, как в свое время средневековье; для того, чтобы прорваться вперед, западная культура должна была вернуться назад в далекое прошлое в поисках трансформирующих образов. Ренессанс нашел или вновь открыл идеал Платона – Прекрасное, tό Agathόn; Реформация вновь открыла Библию. И то, и другое стало трансформирующим образом соответствующего движения.
Трансформирующий образ предлагает паттерн организации психической энергии по определенным линиям. В период Реформации этой цели служила Библия. Переводы ее на европейские языки распространялись, а скрупулезное изучение Библии и проповеди стали руководством, по которому строилась жизнь протестантских общин. Новые толкования библейских текстов часто приводили к возникновению новых сект, однако общим для всех был трансформирующий образ – Библия. И до тех пор, пока человек мог обосновать точку зрения или доктрину посредством священного писания, почва под его ногами была тверда. Это устанавливало и определяло образ жизни, набор правил и законов, нормы поведения. Некоторые из них были относительно благородными и улучшали жизнь, но большая часть была направлена на подавление, отрицание жизни и кару. Вскоре последовала контр-Реформация, тоже проповедовавшая нетерпимость и суровость. Человеческая природа изнемогала под таким гнетом. В поисках утешения люди прибегали к известным ухищрениям европейской культуры восемнадцатого и девятнадцатого столетия. И именно в этом мире родились Фрейд и Юнг, и оба были знамениты тем, что не признавали фальши.
Критика Юнгом образа Христа, его мнение об отсутствии в этом образе тени связаны с его личным опытом в Швейцарской Реформатской церкви.
Религиозная конфессия, в среде приверженцев которой он вырос и в которой его отец и шесть его дядей и дед были пастырями, на его взгляд, была безжизненна. Основные потоки психической энергии больше не содержались в ней и не организовывались ею. Эта религия больше не вызывала эмоций и не затрагивала струн его сердца. Это была мертвая буква, простой обычай. Эта церковь и культура Швейцарии в целом поддерживали Респектабельность – бога нового времени, как называл ее Юнг – но христианство практически не оказывало никакого влияния на индивидуумов или на общество в целом. Кто хотел слушать слова Иисуса или принять крест и следовать за ним? Так же и во внутреннем мире Юнга главным стал не церковный облик Иисуса, а гностические и алхимические образы и личности. С определенной аналитической дистанции он мог оценить и даже ощущал резонанс с некоторыми стандартными христианскими доктринами, такими, как догмат о Троице, и с некоторыми ритуалами, например, Мессой; но, насколько известно, они не были трансформирующими образами его внутреннего мира. Для Юнга церковный образ Иисуса или Христа был слишком нереален, слишком абстрактен, слишком светел, совершенен и полупрозрачен, чтобы быть способным тронуть его. Религиозная традиция его семьи и ее культура не были уже способны убедить его или удержать в себе его психическую энергию. Он был современным человеком, и он говорил как человек, который находится в поиске своей души. Однако, как мы знаем, второй трансформирующий образ активного воображения Юнга, образ распятого Христа, сыграл ключевую роль в метаморфозе середины его жизни.
По оценке Юнга, религиозные традиции в целом теряют свою убедительную силу и больше не могут предоставить трансформирующих образов. В то время как многие люди остаются верны религиозным принципам, большинство делает это просто по привычке и из респектабельности, из приличия. Это как посещение оперы для того, чтобы «показать себя». Другие, конечно, искренне верят и находят в религиозных образах источник духовных сил. Но в современном индустриальном и технологическом обществе число таких людей очень мало. Утрата религиозности – главная проблема современности. Где в таком случае человек будет искать символы трансформации? Наше время в этом смысле непохоже на времена Сократа. Старая религия стала формальностью, тогда где же человек найдет трансформирующие образы для гармонизации разобщенных частей психики и придания жизни направления и смысла?
Юнг оставил организованную религию и занялся своим личным внутренним духовным опытом.
«По образу сна» – это один из подходов к проблеме раскрытия эффективных трансформирующих образов для современного человека. Тем, кто этому не обучен, может показаться невероятным, что образы из снов могут функционировать так же, как действуют традиционные религиозные символы. Сны эфемерны, постоянно изменяются, это симптом потока психических процессов, а не стабильная форма, которая могла бы сформировать сознательную установку и поведение. И, однако, те, кто внимательно изучает сны, знают, что иногда бывают символические сны, резко отличающиеся от обычных. Юнг был достаточно мудр для того, чтобы различать «большие» и «малые» сны. Большой сон – это сон, который потенциально может стать трансформирующим образом.
Я напомню читателю, что трансформирующий образ – это образ, который направляет психическую энергию и волю в деятельность, установки и цели. Для того, чтобы сделать это, образ должен быть глубоко и основательно укоренен в целостной психике. Трансформирующий образ сна – это архетипический образ, который актуализирует элемент целостности в жизни индивида и придает ему определенную форму и направление.
Ознакомительная версия.
